Десятое Блаженство (СИ) - Большаков Валерий Петрович. Страница 35

Кучно сели.

Помощник командира Николай Савин козырнул по привычке, представляясь — и поморщился. Ни фуражки, ни пилотки на растрепанных волосах! Оба штурмана, бортинженер и связист-оператор учли момент, и просто пожали мне руку:

— Руслан.

— Кир… Кирилл.

— Шота.

— Глеб.

Савин оглядел нас и нахмурился.

— Значит, так… — тяжело вытолкнул он. — Мы в интересном месте, мужики. Тут как бы не совсем Югославия… Тут Черногория. Правда, самостийников в здешних местах не густо, но рядом Косово. Наши десантники держат под контролем Приштину, а флот базируется в Которской бухте — туда и двинемся. И помните, что здесь, в тылах ЮНА, погуливают недобитки из банды Имера Чеку. Табельное у всех?

— Так точно! — прогудело вразнобой.

Покосившись на меня, Савин развел руками:

— А гражданским не полагается! — в его голосе чувствовалось притворное участие.

— Переживу как-нибудь, — спокойно ответил я.

— Ну, тогда — шагом марш!

И экипаж «эмэса» дружно зашагал на север, немного забирая к западу. Мне стало смешно — летуны ломились через подлесок с упорством бульдозеров. И я потихоньку «отделился от коллектива», с энтузиазмом штурмовавшего заросли одичавших гранатовых деревьев — взял вправо шагов на двадцать.

— А вы куда намылились? — строго прикрикнул помощник командира.

— Товарищ майор, — ухмыльнулся я, — и вы, и ваш экипаж — настоящие асы. Но только в воздухе. А вот на земле… Простите, но от вас шуму, как от раненого носорога! Хотите напугать Чеку?

— В строй! — рявкнул Савин.

— Да пошел ты… — рассеянно ответил я, прислушиваясь. Мне показалось, что вдалеке взвыл автомобильный мотор, газуя на высоких оборотах.

Продолжая браво маршировать, мы вывалились на небольшую поляну. Майор набрал побольше воздуху в грудь, чтобы распять непослушного штатского хотя бы на словах, но тут среди стволов деревьев замелькали силуэты цвета хаки, и из лесу вышагнули грязные, заросшие молодчики в камуфляже.

Сразу чувствовалось — с дисциплиной и прочими армейскими ценностями они знакомы понаслышке. Партизанская вольница.

У кого на плече поюзанный «Калашников», у кого винтовка натовского образца, а прыщавый боевик на первом плане и вовсе покачивал старорежимным «маузером».

— Дуарт ларт! — гаркнул он на албанском, тут же добавляя по-сербски: — Руке горе!

— Чеку? — выговорил я, резво поднимая руки, и перешел на «инглиш»: — Мы — офицеры НАТО, переодетые в советскую военную форму! У нас секретное задание! Мы…

Чеку плохо меня понимал, но подпустил к себе, ошалело выслушивая бред, который вдохновенно нес «NATO officer».

Костяшками пальцев я ударил прыщавого в горло, перебивая и трахею, и позвонки. Мастером восточных единоборств мне не стать, но врожденная быстрота движений позволяла выйти в грубые костоломы.

Полевой командир еще падал, пуча глазенки, когда я выдрал из его скрюченных пальцев «маузер». Вороненый пистолет рявкнул трижды, снимая сутулого бородача, обнимавшего увесистый ручник, и худого, длинного как жердь парня с охотничьим карабином.

Куда угодила третья пуля, затрудняюсь сказать — экипаж открыл огонь на поражение, и смертная суета превысила всякие пределы.

— К лесу! — заорал я. — Что стали? К лесу!

Отстреливаясь, экипаж неуклюже побежал, мелькая лётными комбезами между тюльпанных деревьев. Я мигом расстрелял всю обойму, тиская тяжелый пистолет обеими руками — отдача у «маузера» просто убийственная.

И все время короткой перестрелки ловил себя на том, что отношусь к происходящему, словно к лихой молодецкой забаве. Помутнение то было или просветление, не знаю. Я же видел прекрасно, как очередь из автомата рвала плоть, как звенящая на подлете пуля вышибала мозги, забрызгивая кровью глянцевые листья магнолии. Но представлял себе надуманную, дурацкую картину — будто два десятка лбов, матерившихся по-русски и по-албански, играют «в войнушку», крича звонкими мальчишескими голосами: «Пах! Пах! Ты убит!»

Что это был за выверт психики, не скажу, за этим лучше к Светланке обращаться, но он мне реально помог — я не боялся, не тратил время и нервы на страх, а четко следовал правилам «игры».

Выбирал самого опасного среди противников — и лишал его жизни. Быстро рассчитывал проход от одной кряжистой шелковицы до другой, пересекая линию огня в момент. Ну и, как во всякой «стрелялке», менял оружие.

Иссякли патроны в «маузере» — отобрал у вонючего боевика плохо вычищенный «узи». Опустел магазин — подхватил трофейный «калаш». Игра закончилась, когда по нам ударил пулеметчик.

И наваждение пропало тотчас же.

Бывает, что водитель задремлет, сон смешается с явью, и лишь душераздирающий сигнал вернет его в реал. И водила вдруг с ужасом осознаёт, что съехал на встречную, что прямо на него мчится фура, злобно скалясь решеткой радиатора, а жить осталось долю секунды…

…Пулеметная очередь ударила поверх наших голов, а когда стрелок догадался опустить ствол, целей не стало — экипаж «Ту-95» залег на опушке, прячась за буграми, вжимаясь в рытвины.

В мою хованку скатился одуревший Савин, бледный, взъерошенный, но живой и невредимый. Он таращил на меня глаза и нервно облизывал сухие губы.

— Следи за лесом! — коротко обронил я, подтаскивая автомат. — Прикроешь обе спины…

— Ага, — вытолкнул помкомандира.

Позиция у нас была хреновая. Ну, сколько у меня еще патронов в рожке? Пять? Десять? Да хоть двадцать! Стукнет боек вхолостую — и всё, приехали. Отходить некуда.

Лесок позади прикрывает не нас, а тех, кто подкрадется поближе, да забросает «лимонками». Или просто расстреляет в упор. Фланги открыты — обойди нас тот же пулеметчик, и готов «груз 200»…

— Гош! — крикнул я. — Жив?

— А? — откликнулся Чернов. — Ага! Глеб с Киром тут!

— А мы с другой стороны! — докричался Руслан. — Я и Шота!

— Славин со мной! Патроны — йок?

Тут боевики очень невежливо прервали нашу беседу. Взревывая мотором, с треском круша молодую поросль, выехала БМП с тщательно замазанным номером — видать, угнали или отбили у армейцев. Одолев промоину, бронемашина развернулась сбоку от нас, в неглубокой низине. Савин издал невнятный горловой звук.

Говорят, что обычно у человека, попавшего в смертельную ловушку, вся жизнь прокручивается перед глазами. Не знаю…

Лично у меня в голове оседала строчка из анекдота:

«Это конец», — подумал Штирлиц…'

Ворча двигателем, БМП плавно подвернула башенку. Пушка задрала эрегированный ствол. Задыхаясь, я глянул в черный, немигающий зрачок дула.

— Майор, будет перелет! — выдохнул я. — Как грохнет — кидаемся на прорыв! Иначе…

Грохнуло! Но орудие молчало — это в густой чащобе сверкнул сполох, а затем, описывая кривую спираль дымным выхлопом, пролетела граната. Она вошла в броню, как осиновый кол в сердце вурдалака. Я всё это видел, но полностью не сознавал.

И тут ударил громовой раскат — башню сорвало и подбросило на клубящемся столбе огня. Из обезглавленной БМП, как из жерла, било пламя, частили разрывы боекомплекта, не сдетонировавшего ранее, и валил подсвеченный дым.

Оглушенный, мало что соображающий, я, тем не менее, чуял перемену к лучшему. Секунду спустя, пересиливая гул огня, пробилось мужественное, усиленное динамиками:

— Бросить оружие! На колени, руки за голову! Работает спецназ!

Те же команды зазвучали на албанском, а меня разбирало нервное хихиканье — даже жестяные обертоны не искажали знакомый голос Жеки, наперсника юных забав. Полковника Зенкова.

Стремительные тени замелькали между деревьев, прореживая крики злобы и страха. Глушители, переводившие выстрелы в хлопки, нагоняли страху больше, чем неистовая пальба.

Похоже, отморозки из банды Чеку «не вняли» — с разных сторон неслись беспорядочные очереди. Спецназ осерчал. И устроил бандосам полную зачистку.

А я ощущал страшную слабость. Она навалилась на меня, лишая желаний, пеленая в паутину безразличия. Даже белозубо улыбавшемуся Жеке, бравому десантнику в лихо нахлобученном берете, я помахал вяло, будто через силу.