Алый лев - Чедвик Элизабет. Страница 22

— Это потому что оно слишком теплое для лета. Как только я вернусь в Ленстер, я снова его достану.

— И когда это случиться? Еще через десять лет? От меня к тому времени останутся только кости, лежащие в земле.

Изабель молилась, чтобы Бог даровал ей терпение, чувствуя, что ее разрывают на части. Ребенок внутри ее отчаянно толкался, словно чувствуя ее напряжение. И оттого, что ее мать была права, легче не становилось. Хотя Вильгельм и начал обосновываться в Ленстере и все выглядело так, будто он собирается сделать его своим главным домом, он не мог находиться в трех местах одновременно и, выбирая между Нормандией, Англией и Ирландией, был вынужден отодвигать Ирландию назад. Еще один приезд сюда казался не ближе точки на горизонте, и они с Аойфой обе знали это.

В Тинтерне их тепло приветствовал аббат Юдо. Предок Изабель основал это аббатство семьдесят лет назад, и де Клеры всегда были его щедрыми покровителями. Вильгельм просил монахов из Тинтерна переселиться в его новое аббатство в Воу в Ирландии, и в сундуки Тинтерна потек новый поток даров, подношений и пожертвований.

Старшие дети, вымотавшиеся за время поездки и знавшие, чего ожидать, вели себя спокойно. Из младших Вальтер не терял присутствия духа в любой ситуации и всегда оставался спокойным, а Гилберту нравились церкви, и он был слишком поглощен происходившим вокруг, чтобы шалить. Только Белла сорвала всю церемонию, раскричавшись так, что ее нельзя было унять, пока няня не унесла ее к пруду с рыбами, чтобы покормить их хлебом и отвлечь ее.

Изабель, Аойфа и дети посетили вечернюю службу в церкви, и Изабель предложила подношение в виде двух мер серебра — одну для аббатства, а другую для раздачи бедным.

— Я бы не возражала против того, чтобы мой прах упокоился здесь, когда придет мой черед, — сказала Аойфа, когда они с Изабель шли вслед за священником вдоль нефа. — Здесь так спокойно.

Она смотрела, как Махельт шагает, пытаясь не наступать на границы каменных плит в полу, прядь густых медно-каштановых волос подпрыгивает у ее щеки в такт шагам.

Изабель с удивлением взглянула на мать. Аойфа обычно бывала противоречивой, эгоистичной и властной, и, когда проступала другая сторона ее натуры, это было как внезапный проблеск солнца, выхвативший красоту из лап темноты.

— Ты предпочла бы лежать со своими родственниками по мужу, а не по крови? — спросила она, не веря своим ушам.

Аойфа погладила свои четки большим пальцем.

— Твои дедушка с бабушкой лежат в Фирнсе, но мне это место никогда не нравилось. Не люблю тамошнего епископа. Твой отец и брат в Дублине, но, раз уж мне никогда не спалось спокойно рядом с ним, пока он был жив, я бы не хотела лежать с ним до скончания веков, после того как умру. Здесь все такое безмятежное, и я знаю, что не останусь одна. Ты будешь часто сюда приезжать, а в Фирнс или Дублин не будешь. Мне приятно думать о том, что мои внуки когда-нибудь смогут коснуться руками моей могилы, а после них и их дети тоже.

Изабель открыла рот и снова его захлопнула. Ее матери хватило такта не сказать о том, что ей приятно еще и то, что Изабель когда-нибудь окажется в Тинтерне, а потом и кто-то из ее детей. Аойфа утверждала место своего захоронения в «матриархальном похоронном плане». Изабель подозревала, что у ее матери есть на уме еще одно соображение, которого она не высказывает вслух: так или иначе, в конце концов ее дочь окажется рядом с ней навсегда.

Месяц спустя, несмотря на приближение лета, стояла ненастная погода. Дождь укутывал болота нескончаемым серым покрывалом, а река Ви, пенившаяся у подножий скал под замком Стригил, была бурной, точно море.

Вильгельм поднял плечи, пытаясь спрятаться от непрекращающегося дождя, и, сопровождаемый Джеком Маршалом, Жаном Дэрли и Ральфом Блэтом, не отстававшими от него ни на шаг, поспешил к дальнему временному строению, где разношерстная группа мужчин, укрывшись от непогоды под кровлей бревенчатого склада, ожидала разговора с Маршалом. Вильгельм три дня назад вернулся из королевского дворца, но в течение недели должен был отправиться в Портсмут, чтобы снова присоединиться к королю, который собирался пересечь море и отправиться в Нормандию, чтобы разобраться со своим племянником и Филиппом французским. Вильгельму нужны были солдаты, и, хотя он планировал нанять основную массу людей в Нормандии, ему хотелось пополнить их ряды валлийскими и ирландскими наемниками. Последние были неукротимы, и их излюбленным оружием были топоры, а валлийские лучники из Гвента всегда получали свою плату заслуженно.

— Ты уже отсеял кого-то? — спросил он, и Джек кивнул.

— Я избавился от одного, который оказался утонченным, как кусок рождественской солонины, и еще от одного, о котором в городе ходит дурная слава. Говорят, что он любит брать то, что плохо лежит. Я подумал, что вы таких не взяли бы, и велел им паковать вещи. Много других найдется на их место.

Как Вильгельм и предполагал, люди, ожидавшие его решения, были крепкими орешками; там были те, кого можно было назвать солью земли, а были и те, кого не назовешь иначе, как навозом. Были изгнанные из родных сел и деревень, были младшие сыновья, которые для своих родных были лишними голодными ртами, старики с жаждой приключений в крови, те, кто вернулся из крестовых походов и не нашел себе занятия в мирной жизни. Вильгельма в первую очередь интересовали последние, поскольку они знали, чего ждать, и были крепче тех, кто придет прямо из деревни, от плуга, кто впервые оставит семью, и родные края, и привычную жизнь. Он оставил тех, кто заботился о своем оружии, и отказал тем, кому было все равно. Он принял мужчин в возрасте, которые умели читать и хорошо говорили по-французски, и совсем молоденьких, которые почти не умели сражаться, но зато могли разогнать лошадь до скорости молнии и удержаться в седле. Среди солдат всегда нужны и мудрые люди, и быстрые гонцы, и он послал паренька в конюшни, чтобы его причислили к отряду Риса, его старшего конюха.

Довольный своим выбором, Вильгельм вкратце описал людям то, чего им стоит ожидать от него и чего он ожидает от них, и оставил их на попечение Ральфа.

— Мы сделаем новый набор в Нормандии, — сказал он, подставляя голову под косой дождь и направляясь к главному залу. — Я не сомневаюсь, что четверть из них изменит свои намерения, когда завидит море.

Жан ухмыльнулся:

— А вы, милорд?

Вильгельм мрачно рассмеялся этой шутке, его страх перед новым морским путешествием через Узкое морс уменьшился после того, как он едва не утонул в Ирландском. Если ему и суждено погибнуть на корабле, это не имело значения. После того как он встретился лицом к лицу со своими демонами и выжил, он стал увереннее в себе, хотя вряд ли морская болезнь будет меньше одолевать его.

В зале Изабель не было. Он возвел лестницы к верхним покоям, первые из которых, примыкавшие к общим спальням, превратились во владения Аойфы, хотя раньше принадлежали ему и Изабель. Там часто сидели за шитьем женщины, и он знал, что сегодня они не станут далеко отходить от очага.

Изабель сидела у постели матери и вышивала на пяльцах. Аойфа была полностью одета, но лежала на кровати поверх покрывала; целая армия разноцветных подушек и валиков громоздилась за ее спиной. Ее ноги были укрыты ирландским пледом. Бледное лицо было цвета воска, под глазами залегли серые тени, а губы посинели.

— Ветер дует с запада? — спросила она. Ее грудь тяжело вздымалась — очевидно, и речь, и дыхание давались ей с трудом.

— Совершенно верно, мадам, — Вильгельм протянул свой плащ одной из служанок жены и подошел к постели. — Вам сегодня нездоровится?

Он быстро взглянул на Изабель, которая тихонько покачала головой. Он знал, что сегодня утром Аойфа утверждала, что чувствует себя достаточно хорошо, чтобы присутствовать на утренней службе, но у нее никогда нельзя было точно понять, говорит она правду или делает вид.

— Приятно знать, что это ирландский ветер. Когда я проснулась на рассвете, мне казалось, я чувствую запах лугов дома.