Золото. Назад в СССР 2 (СИ) - Хлебов Адам. Страница 27

Судя по всему, шорох, который он слышал наверху, издавал никакой не ветер, а вот этот самый медведь.

Он следовал по кромке обрыва за ним, ориентируясь по звуку моих шагов на гальке, прикинул упреждение и бросился на предполагаемую сверху.

Спасло Куницына то, что он остановился. И зверь промахнулся. Он ошарашенно остановился.

Собственно говоря, Куницын действительно уцелел лишь чудом. Медведь на охоте бросается только когда полностью уверен в своем броске.

Спасла его физика. Ошибка в упреждении, сделанная медведем, его мозг не рассчитал что человек может внезапно остановится.

Хотя местные утверждали, что Куницына спас добрый дух, который остановил время. Они доказывали, что мгновенная растерянность медведя и есть как бы контрудар доброго духа.

С тех пор местные Куницына очень уважали и чуть ли не обожествляли. К нему начали приводить на лечение больных детей, которых он отправлял в «больничку».

Но они всегда неизменно стараются получить его «благословение»,

Куницын же относится к поведению того медведя, как к аномальному. Говорит, что до сих пор не вполне понимает, почему он бросился на него — учитывая изобилие пищи вокруг.

— Что с тушей делать будем? — спросил Ромка Козак, — пустим на мясо и съедим?

— Отставить на мясо, — ответил Семягин

— Это почему? — непонимающе уставился на начальство Рома

— Нам еще отравлений в отряде не хватало.

— А чё, вон местные жрут за милую душу — им ничего. Все у них нормально переваривается, а мы-то чем хуже? Я вон у октябрьского как-то раз пробовал — отличное мясо. Говорят, что до Революции на царский стол медвежьи окорока поставляли. И было это деликатесом.

— Козак, ты как маленький ей Богу, во-первых, у местных по иному обмен веществ устроен, они столетиями вырабатывали свое пищевое поведение, во-вторых они мясо по особенному тщательно готовят и все равно, каждый раз это игра в «русскую рулетку»

— Это точно,- поддержал начальника Петрович, — к медведю, как пище следует относиться очень осторожно. Без крайней нужды лакомиться медвежатинкой в полевых условиях не рекомендуется.

— Так ведь говорят, что до Революции на царский стол медвежьи окорока поставляли, — не унимался Роман, — и были эти копчености деликатесом.

— Ромка, медведь в котле может оказаться более опасен, чем в лесу, когда ты с ним один на один без оружия, — ответил я вставая с корточек, — кстати, местные тоже бояться есть медведя, они его задабривают, оправдываются и лгут «медвежьему духу». У них целый ритуал есть: они убив медведя, просят прощения, а потом говорят, что косолапого убили не они, а русские или соседние племена.

— Да ну? — удивленно смотрел на меня Козак.

— Ну да, — посмеялся я, — у них охотники убившие медведя три дня после охоты сидят отдельно от общины и считаются нечистыми.

— Где сидят?

— Они специальную ярангу сооружают, где разделывают и готовят мясо. Еду и воду через особую дыру в стене передают женам, те не встречаясь с ними глазами. Женщины плюют в своих мужчин. А мужчины притворяются будто они из другого племени пришли и обманом заставили общину есть медвежатину.

— Вот у них все наворочено. Обычаи эти и традиции. На хрена так сложно?

— Ну у них эта суета рассматривалась, как обряд очищения. После того, как мужчины три дня готовили мясо, молили и обманывали «великого духа», они уже получали право покинуть ярангу через обычный выход и присоединиться к остальным. Если никто не заболел, то охота считается удачной.

— А если нет?

— Ну считается, что если кто-то заболел, то «великого духа» не удалось обмануть, врали и молили плохо. Такова жизнь.

— А что с ними случается?

— Медведь жрет всякое, в том числе и падаль, если больше нечего. Паразиты в его мясе обычное дело. Он является переносчиком трихинеллеза. Опасно очень. Сам зверь не страдает от этих паразитов. Может с ними без сложностей всю жизнь ходить. А человек нет.

— Вот-вот, — добавил Петрович, — я помню в семьдесят седьмом тридцать четыре человека слегли в Момахинской артели и мой дружбан с ними. Медвежатинки поели. Так семеро ласты склеили. Насовсем. На фиг, на фиг такое добро. Я лучше с голоду помру, чем такое переживать. Мой дружбан думал, что сдохнет. Но пронесло.

— У них в артели еще и бруцеллез в том мясе был, — Семягин тоже встал с корточек — хотя они утверждали, что вымачивали в уксусе и потом варили шесть часов. Но где же столько уксуса взять. Сдается мне «повара» свистели про уксус и время варки.

— Ну ладно уговорили, — горестно выдохнул Рома, — а этим окаянным что делать?

— Что-что? Ты стрелял? — спросил Семягин, хитро прищурившись.

— Стрелял.

— Шкура нужна?

Рома подумал недолго и ответил:

— А что, можно забрать? Нужна.

— Ну тогда будешь вымаливать три дня прощение и освежевать тушу.

— А чё это сразу я освежевывать? Я же не один стрелял. Считай, все стреляли.

— Ну все стреляли, чтобы наверняка завалить. Смотри какая зверюга. Ты же знаешь медведь с тремя-четырьмя пулями в башке и туше может ходить.

Это было правдой бурый медведь обладает невероятной живучестью. Он самый «крепкий на выстрел», выражаясь местным охотничьим языком, зверь среди живности на Севере.

Ни олень, ни лось, ни волк, ни горный баран, ни дикое кошки, в частности рысь, не могут сравниться с ним в этом качестве.

— Нет, не пойдет.

— Стреляли все, вон сколько дырок в шкуре, а освежевывать я один чтоли буду? Мы так не договаривались.

— А тебе вон Бондаренко поможет, — с улыбкой отвечал Семягин.

Бондаренко выступил вперед.

— Раз такое дело, то помогу, конечно. Ведь можно же еще желчи собрать и жира медвежьего? Не пропадать же добру?

— Можно.

— Шкура мне не нужна, а вот башка — да. Можно я себе череп тогда заберу?

— Кто-нибудь возражает? Хочет кто нибудь трофей? — Семягин вопросительно посмотрел на команду.

— Да пусть берет, — ответили мужики.

— Тогда сам будешь возиться с черепом, вываривать его и всё удалять с него. Учти, минимум полдня варить придется.

— Надо тушу подальше оттащить метров на тридцать-сорок, — сказал Петрович, а то вонять начнет.

Я помогал наводить порядок и собирал разбросанные вещи и посуду. Семягин посмотрел на меня:

— Помню, как твой напарник Гибарян на медведя с ножом в поселке бросался, когда только из Москвы приехал.

Он присоединился к работе по ликвидации последствий пиратского медвежьего набега.

— И что прогнал?

— Ага. Но когда его спросили зачем он это делал, медведь мог и не уйти, он ответил, что вырабатывал бесстрашие и характер закалял, как Павка Корчагин.

— Не похоже на Гибаряна, он всегда такой рассудительный.

— Вот я и спросил у него через год, полез бы он снова с перочинным ножичком на зверя — ответил, что глупый и неопытный был. До приезда на Север медведей только в зоопарке, цирке и по телевизору видел.

— Как с твоей памятью? Ты не подумай, я не из-за золота. Считай ты новую жизнь начал, столько пережил за эти дни, да и в экспедиции в целом, есть просветы?

— Да пока что-то не очень. Я как этот, в «Джентльменах удачи» — тут помню, тут не помню. Расстраиваетесь из-за результатов этой экспедиции?

— Да не особо. Мне важнее вернуть всех целыми невредимыми домой. А то видишь, что ни день, так приключение. Чего доброго пророчество Петровича правдой окажется.

— Да прорвемся как-нибудь. Главное, что коллектив дружный. Кстати, сколько у нас соли? Сдается мне что испортится шкура медвежья.

— Соли хватит, килограмм сорок есть еще. Почему спросил

— Ну допустим шкуру засолят, уйдет на это дело килограмм десять соли. Она неделю полежит свернутая, пока будет солится. Потом ее сушить нужно, а где сушить в палатке? Боюсь погоды не будет. Со дня на день морозы пойдут. Одно мучение у ребят выйдет. Нам кстати еще рыбы нужно по новой наловить и засолить, может ну его этого медведя?

— Дело говоришь, в суете про погоду не подумал. Пойду Козака с Бондаренко расстрою. Ужин через полчаса. Сегодня ужинать будем тушенкой. Люди устали. Рыбалку и сбор дров возобновим завтра. На той стороне вроде стланика много, — он показал направление куда мы ходили за Макаровым и Бондаренко, — с топливом не пропадем. Надо больше заготовить.