Легионер. Дорога в Помпеи (СИ) - Гуров Валерий Александрович. Страница 30

Рабы, наверное, пришли благодарить за предоставленную им свободу и не знают, что теперь сказать. И то верно.Жест с моей стороны по-настоящему широкий. Всего через несколько лет целая рабская армия, во главе со Спартаком, будет отстаивать свое право на свободу с оружием в руках. А этим свобода достается на халяву.

— Повторю, что я вам никакой не господин, — умиротворенно начал я, отчего некоторые рабы в очередной раз тяжело вздохнули. — Но поговорить мы можем. В чем вопрос, слушаю внимательно.

На всякий случай я всё же не стал убирать ладони с рукояти клинка. Едва заметно, но отступил на пару шагов, чтобы увеличить дистанцию и контролировать движение каждого. По одиночке у них нет шансов, рабы ведь безоружны. Правда, если набросятся кучей-малой, то повозиться придется.

Но все это на крайний случай. Ребята сейчас, скорее, напоминали стадо баранов на выпасе. Такие же безобидные и смиренные. Так что да, можно поговорить.

Говорить начал старый вилик. Он кашлянул в кулак, прочищая горло.

— Господин, буду говорить от лица всех здесь присутствующих, — старик сделал секундную паузу, на тот случай, если у кого-то возникнут возражения.

Таковых не последовало. Все обо всем договорились заранее. Скорее всего, пока я шатался по поместью и осваивался, эти люди решали, что им делать.

— Просим не выгонять нас из поместья. Мы готовы верой и правдой продолжать служить вам сейчас и до конца своих дней! — торопясь, заговорил вилик. — Смею заверить, что вы не пожалеете ни на мгновение о сделанном выборе.

Я внимательно выслушал, не до конца смекнув, кого и куда я собрался выгонять. Что я хотел — так это отпустить людей, юридически, чтобы они сменили нынешний статус рабов с минимальным количеством прав на вольноотпущенничество. Да, именно гражданских прав с новым статусом, фактически, будет не намного больше. Тем более, в нынешних реалиях диктатуры. Но зато есть самое важное — свобода. Я просто сказал слишком коротко, и они меня не поняли, вот и всё. Пришлось повторять, что они отныне свободные люди.

— Если для этого необходимо составить какие-то контрактусы или что-то заверить, то у вас есть сутки. Завтра я отбываю из Помпей, — сообщил я.

Рабы сделались еще мрачнее. Вилик медленно покачал головой.

— Господин, нам не нужна свобода, мы хотим прожить здесь жизнь. Если мы сделаемся вольноотпущенниками, то лишимся взгляда в завтрашний день, старательно объяснил он.

— Мы понимаем, что вы, скорее всего, захотите взять себе других рабов, особенно после вчерашнего, — высказал из-за плеча видика второй раб из «делегации».

Рыжебородый крепкий паренек, лет двадцати, от которого даже сейчас разило рыбой ничуть не лучше, чем из пресловутых бочек с соусом. Говорил он дрожащим голосом и явно был не на шутку перепуган.

— Но разве это не показало вам, что за своего господина мы готовы идти до конца!

— Да! Да! — раздались еще негромкие голоса.

Я промолчал. Не говорить же им, что если не я, то каратели бы их в капусту покрошили.

— Нам не нужна свобода! — подтверждая, закивал вилик. — Мы не жаждем ее!

Возникла пауза. Я крепко задумался — ну, раз свобода не нужна, я, как бы, и не настаиваю. Но прежде, чем это озвучить, стало интересно узнать, почему в этих «светлых» головах вообще возникли подобные мысли. Ответ заставил задуматься еще крепче.

— Потому что у нас нет другой жизни. И получая от вас в дар свободу, в обмен мы лишаемся всего! Если господину мы неугодны, то хотя бы позволь остаться приписанными к поместью и продай землю вместе с нами! — вилик сменил тактику.

Они буквально умоляли оставить их рабами. Вот что значит — вера в стабильность.

— А если другой господин окажется куда более несговорчивым? — я изогнул бровь. — Не боитесь, что вместо работы в поместье пойдёте поливать кровью арену цирка?

Рабы задумались. Я бы не назвал такую вероятность околонулевой. Ведь рабы до этого дня служили принципиальному врагу своего будущего господина. На месте олигарха я бы первым делом избавился от таких хозяйственников, чтобы однажды не проснуться с кинжалом у горла. А люди для игрищ в республике были нужны всегда.

Ответа не последовало. Рабы быстро смекнули, что я имею в виду. Начали переглядываться, со взглядами антилоп, загнанных львицей. Не могу сказать, что мне было жаль этих людей. Я прекрасно понимал, что их вежливость — по большей части напускная. Для них именно я стал корнем зла, лишившим их той самой стабильности и процветания. Понимал я и то, что каждый из них с удовольствием перережет мне горло. Сдерживала их только боязнь за собственный завтрашний день. Не больше и не меньше.

Однако любую ситуацию следует всегда пытаться повернуть в собственную пользу. Я покосился на хозяйственные постройки, где делали гарум. Мелькнула шальная мысль, которую я тотчас озвучил.

— Верно понимаю, что суть тут — вопрос денег?

Рабы синхронно закивали.

— осподин, оказавшись вольноотпущенниками, мы умрем в нищете или попадем в долговую яму. Из нее выход один — на рабский рынок, но оттуда — не в поместья, а на гораздо более тяжелый труд где-нибудь на Сицилии… — вилик снова ответил за всех.

— И сколько надо денег на первое время, чтобы не оказаться в долговой яме? — полюбопытствовал я.

Вилик прищурился, на его лице отразился мыслительный процесс. Но свое дело старик знал очень хорошо и считал быстро, поэтому ответил почти сразу.

— Порядка пяти сотен сестерциев на еду, жилье и новую одежду, мой господин.

На этот раз я не стал поправлять вилика, упорно называющего меня своим господином.

— Этого, выходит, достаточно для начала новой жизни?

— Такая сумма позволит снять комнатку на верхнем этаже инсулы, питаться и купить новую одежду…

— А что потом? — вклинился рыжий. — Раздачи хлеба отменены, все места ремесленников заняты другими рабами… мы пропадем без господина!

Я с трудом сдержал улыбку — смешно слышать подобное от молодого, здорового, крепкого паренька. Спрашивал о деньгах я не ради праздного любопытства. Для рабов у меня созрело вполне деловое предложение.

— Короче, мужики, от меня вам предложение подкупающее своей новизной, — объявил я, когда рабы перестали причитать (к рыжему быстро присоединились и другие, по большей части, такие же здоровые лбы). — Напомните, гарум нынче в какую цену?

— От тысячи сестерциев за амфору, — отчеканил вилик, занимавшийся финансовыми расчетами на вилле.

— Завтра с самого утра идете на городской рынок, продаете гарум — весь, что есть, подчистую. Я забираю фиксированную сумму, по пятьсот сестерциев с амфоры, остальное, что будет сверху, вы берёте себе, как своего рода компенсацию за причиненные неудобства.

Я знал, что обычный римский легионер получал как раз порядка пятисот сестерциев ежемесячно. Столько же рабы назвали мне для «запуска» новой жизни.

— Так сколько у нас бочек с добром?

— Десять на продажу

— Ну вот, если продадите их за восемьсот, но очень быстро, то у вас будет три тысячи серебряных монет. Если гарум так популярен, как я слышал, то его у вас вместе с руками оторвут, — усмехнулся я. Пока меня никто не перебил никакими возгласами, добавил: И еще. Тут полно серебра, будущий хозяин точно не обеднеет, если серебро попадёт к ростовщикам, здесь добра еще на сотни, если не тысячи сестерциев. Мне половину, остальное — вам, срок тот же. Не благодарите.

Рабы замялись, переваривая предложение. Я придумал аферу только что и был не прочь услышать их мнение. Фидбек, так сказать.

— Господин, мы будем молиться богам за вашу великую мудрость и безграничную щедрость, — завел шарманку вилик. — Однако… будет вам известно, что ростовщики не примут серебро по полной стоимости…

— Допустим, — я пожал плечами. — Но ведь если вы оставите серебро и гарум, то на них заработают другие. Так? Выбор за вами. Заходить вам в новую жизнь под щитом или на щите.

На этот раз пауза была самой длительной из всех. Просто мхатовская немая сцена. Я понимал, что для рабов последующее решение (каким бы оно ни оказалось) станет переломным и поворотным. Мне же в случае согласия перепадет немаленькая сумма серебром. Я старался мыслить на шаг вперед. Завтра предстоял крайне непростой день. Со сделкой могло получиться как угодно, но независимо от этого у меня теперь останутся деньги. И из Помпей я уйду не с пустыми руками.