На повестке дня — Икар - Ладлэм Роберт. Страница 90

— Не надо! — схватил его за руку Гонсалес. — Этот рыжий не сводит с нас глаз. У него на уме — ты.

— И что же нам делать?

— Сиди и жди. Когда я скажу, встанешь.

Официант Гарсия повесил трубку, кашлянул, подошел к рыжему незнакомцу в темном костюме и, нагнувшись к нему, что-то сказал. Посетитель холодно уставился на неожиданного посыльного, а официант пожал плечами и вернулся к стойке. Тогда рыжий мужчина тихо, не привлекая к себе внимания, положил на столик деньги, встал и вышел через ближайшую дверь.

— Давай! — прошептал Гонсалес Гонсалес, вставая и подавая Мэнни знак последовать его примеру.

Десять секунд спустя они вошли в неприбранную контору владельца кафе. Указав на стул за письменным столом, видавшим лучшие дни десятки лет назад, Джи-Джи произнес:

— Конгрессмен перезвонит примерно через минуту.

— Ты уверен, что это был Кендрик? — спросил Вайнграсс.

— Кашель Гарсии сообщил мне об этом.

— А что он сказал тому типу за столиком?

— Что он решил, будто сообщение, переданное по телефону, предназначено ему, так как ни один другой клиент по описанию не подходит.

— Какое сообщение?

— Достаточно простое, amigo. Что ему важно связаться с его людьми снаружи.

— Даже так?

— Он ведь вышел, правда? Это уже о многом говорит.

— О чем же?

— Ну, во-первых, что у него действительно есть люди, с которыми он может связаться. Во-вторых, или эти люди находятся поблизости, или он может с ними пообщаться посредством других средств коммуникации, например телефона в автомобиле. В-третьих, этот тип не пришел сюда в своем смешном костюме, чтобы выпить пива «Текс-Мекс», от которого практически давился, как ты давишься от моего превосходного игристого вина. И в-четвертых, вне всякого сомнения, он федерал.

— Правительство? — изумился Мэнни. — Разумеется, мне лично никогда не приходилось участвовать в историях с нелегальными иммигрантами, пересекающими границы моей любимой страны на юге, но рассказы о них доходят даже до таких невинных овечек, как я... Мы знаем, чего ждать, друг мой. Comprende, hermano? [38]

— Я всегда говорил, — Вайнграсс сел за стол, — отыщи самые классные из отпетых притонов в городе и сможешь узнать о его жизни больше, чем во всей парижской канализации.

— Париж, Франция значат для тебя очень много, правда, Мэнни?

— Это исчезает, amigo. Не знаю почему, но исчезает. Здесь что-то происходит с моим мальчиком, а я не могу этого понять. Но это важно.

— Он тоже для тебя много значит, да?

— Он ведь мой сын. — Зазвонил телефон, Вайнграсс рывком схватил трубку и поднес ее к уху.

В это время Гонсалес вышел из комнаты.

— Эй, болван, это ты?

— Как ты туда попал, Мэнни? — спросил Кендрик из стерильного дома на восточном побережье Мэриленда. — Под прикрытием Моссад?

— Гораздо эффективнее, — ответил старый архитектор из Бронкса. — Здесь нет этих дипломированных бухгалтеров, считающих шекели над яичным ликером. Ну, а теперь тебе слово. Что, черт подери, случилось?

— Не знаю, клянусь, не знаю! — И Эван во всех подробностях рассказал о событиях последних дней, начиная с поразительной новости Сабри Хассана, когда он плавал в бассейне, о том, что его пребывание в Омане разоблачено. Затем поведал, как укрылся в дешевом мотеле в Вирджинии, об очной ставке с Фрэнком Свонном из Госдепартамента, о прибытии под эскортом в Белый дом, о нелицеприятной встрече с главой президентского аппарата и, наконец, как был представлен президенту Соединенных Штатов, который пошел еще дальше в стремлении все испортить, запланировав на следующий вторник церемонию награждения в Голубой комнате, да еще с оркестром морской пехоты. Затем сообщил, что женщина по имени Калейла, спасшая ему жизнь в Бахрейне, на самом деле сотрудник Центрального разведывательного управления и сейчас ее везут к нему для допроса.

— Судя по тому, что ты мне говорил, она не имеет ничего общего с твоим разоблачением.

— Почему?

— Потому что ты ей поверил, когда она представилась арабкой, исполненной стыда. Помнишь, ты мне это рассказывал? Болван, иногда я знаю тебя лучше, чем ты сам себя. В таких вещах тебя не так-то просто одурачить. Поэтому-то у тебя так хорошо и шли дела в группе, Кендрик... Твое разоблачение заставило бы эту женщину стыдиться еще больше и еще сильнее воспламенило бы тот безумный мир, в котором она живет.

— Только она одна осталась, Мэнни. Другие не сделали бы этого, не смогли бы.

— Значит, за другими есть еще другие.

— Кто, Бога ради? Они единственные знали, что я там был.

— Ты только что сказал, что Свонн сообщил тебе про какого-то блондина с иностранным акцентом, который вычислил, что ты был в Маскате. А он-то где раздобыл информацию?

— Никто не может найти его, даже Белый дом.

— Возможно, я знаю людей, которые все-таки смогут его найти, — прервал его Вайнграсс.

— Нет, нет, Мэнни, — забеспокоился Кендрик. — Это не Париж, и израильские лимиты давно исчерпаны. Я слишком много должен этим израильтянам, хотя хотелось бы, чтобы ты когда-нибудь объяснил мне их интерес к одному заложнику в посольстве.

— Мне никогда не рассказывали, — отозвался Вайнграсс. — Я знал, что был определенный план, который разрабатывало подразделение, и пришел к выводу, что они собираются достать кого-то изнутри, но они не обсуждали этого при мне. Те люди умеют держать язык за зубами... Что ты собираешься предпринять дальше?

— Завтра утром встреча с этой Рашад. Я тебе говорил.

— А потом?

— Ты не смотрел телевизор?

— Я у Джи-Джи. Он признает только видеозаписи, помнишь? У него есть запись одной игры восемьдесят второго года, но большинство посетителей бара, когда он ее ставит, считают, что она проходит сегодня. Что по телевизору?

— Президент. Объявил, что я нахожусь под защитой в уединенном месте.

— По мне, звучит похоже на тюрьму.

— В своем роде так и есть, но тюрьма сносная, и начальник предоставил мне привилегии.

— Дашь мне номер своего телефона?

— Я его не знаю. На аппарате ничего не написано, только пустая полоска бумаги, но я буду держать тебя в курсе. Позвоню, если что-нибудь предприму. За этой линией никто не следит, и не имеет значения, если бы даже следили.

— Ладно, теперь позволь спросить тебя кое о чем. Упоминал ли ты кому-нибудь обо мне?

— Боже всемогущий, конечно нет. Возможно, ты есть в секретных материалах по Оману, и я действительно сказал, что, помимо меня, много других людей заслуживают похвалы, но я никогда не называл твоего имени. А что?

— За мной следят.

— Что-о?

— Небольшая проблема, которая мне не нравится. Джи-Джи считает, что этот клоун у меня на хвосте — один федерал и с ним другие.

— Может, Деннисон извлек тебя из секретных материалов и назначил тебе охрану?

— От чего? Даже в Париже я был надежно прикрыт. Если бы это было не так, я был бы мертв уже три года назад. И почему ты считаешь, что я фигурирую в каких-то материалах? Вне подразделения никто не знал моего имени, и ни одно — слышишь, ни одно из наших имен не упоминалось на той конференции, когда мы все уехали. Наконец, болван, если меня охраняют, неплохо бы было дать мне об этом знать. Потому что я могу просто снести кому-то башку, не ведая, что тот меня охраняет.

— Как обычно, в твоей бочке невероятностей может оказаться ложка логики. Я проверю.

— Сделай это. Может, мне немного осталось, но все-таки не хочется, чтобы мою жизнь оборвала пуля в голову — кто бы ее ни пустил. Позвони мне завтра, потому что сейчас мне чадо возвращаться на ведьминский шабаш — до того, как они доложат о моем отъезде главному полицейскому колдуну.

— Передавай привет Джи-Джи, — добавил Эван. — И скажи, что, когда я вернусь, ему придется бросить его бизнес по импорту. И поблагодари его, Мэнни. — Кендрик повесил трубку, продолжая держать ее в руке. Потом снова снял трубку и набрал "О".