Хитрая злая лиса (СИ) - Марс Остин. Страница 54

Дамы расхохотались так, что в их сторону стали оборачиваться, Вера решила ловить волну и начала выступление в своём стиле:

— Ну согласитесь, с двумя домами одновременно она очевидно не справляется. Чтобы вытащить дом Кан из той ямы, в которую она его загнала, понадобится гора золота с меня ростом и человек двести рабочих, и то, даже через год там не будет так круто как здесь, — она с восхищением обвела жестом окружающее великолепие, старшая женщина этого дома расцвела от удовольствия и изобразила неубедительную скромность:

— Спасибо. Это не моя заслуга, у меня много помощников.

— И это прекрасно, для того люди и создают семьи, чтобы никогда не оставаться с проблемами один на один. Я вообще не вижу ничего плохого в том, чтобы попросить помощи у старших, хотя уже давно не дитё малое. Всегда есть вещи, в которых просто страшно, — она понизила голос и призналась, как в чём-то глупом: — Мне мама до сих пор карманы прорезает.

Дамы заинтересовались:

— Какие карманы?

— Ну, в выкройке, — она показала на себе, где в её мире карман, смущённо пожала плечами: — Просто это такой момент, что, если ошибёшься, деталь можно выкидывать, это никак не поправишь потом. Я теоретически знаю, как это надо делать, я всё умею, я расчерчиваю и размечаю, где он будет. И зову маму.

Дамы смеялись, Вера продолжала их смешить, изображая смущение:

— Что? Я боюсь! Она проверяет, что всё правильно, и режет. И я дальше всё сама. И пяльцы переставлять. Блин, как я переживаю каждый раз! Мне всё кажется, что то место, где ткань зажимается пяльцами, всё растянется, перекосится, испортится и умрёт.

Старшая Сун закрыла лицо руками и прошептала:

— Моя дочь так боится. Уже сама бабушка, а всё: «Мам, переставь».

— Ну правда страшно! — шутливо возмутилась Вера. — Я тут это вышивала три часа, а потом возьму обруч натяну на это место. Поэтому я даже не смотрю, приношу, говорю: «Вот, мне вот сюда, пожалуйста», и ухожу. Возвращаюсь — всё уже сделано, ждёт меня. Красота же?

— Красота, — захихикала госпожа Виари, опять понизила голос и спросила: — Так у вас со старшей Хань договор?

Вера посмотрела на неё взглядом хитрой злой лисы, которая всем здесь так понравилась:

— Она попросила меня о помощи, я согласилась. Понятное дело, мы ничего не подписывали, это так, на честном слове. Но я лично слова на ветер не бросаю.

Виари медленно кивнула с восторженным понимающим видом, взяла чайник и стала наливать всем чай.

***

8.44.22 Цыньянская поэзия и Розенбаум

После чая дамы начали читать стихи, Вера наконец-то их услышала, так, как они должны звучать в идеале. Читали классику, специально для Веры рассказывали, кто это написал и по какому поводу, она делала вид, что это очень интересно, но на самом деле, скучала — три строки без рифмы восторга у неё не вызывали. Виари заметила, хотя и не подала вида, но во время очередной чайной передышки осторожно сказала:

— Мне рассказывала старшая Ху, что вы подружились с её сыном, он очень хорошо отзывался о песнях твоего мира.

— Ан Ди? Да, он мне дал поиграть на тай-бу, пока мы обсуждали аукцион. Волшебный инструмент, я совершенно не умею на нём играть, но он волшебный, это очевидно даже не специалисту.

— Почитай нам что-нибудь, — попросила Виари, — нам любопытно, какие стихи в твоём мире. Старшая наследница Кан говорила, они рифмуются, как ридийские, и ложатся в ритм, как карнские. Это очень сложно и необычно для нас.

— А ещё они длинные, — смущённо сказала Вера, — но я могу прочитать отрывок.

— Читай отрывок.

Вера села ровно и задумалась — стихов она успела вспомнить достаточно, пока бродила вокруг теплицы в одиночестве и рассматривала этот яркий чужой мир, но подобрать что-то под запросы местной публики оказалось сложновато. Наконец, она осмотрела пейзаж вокруг и решилась:

Ах, какой вчера был день, добр и смешон,

Бабье лето приодел, будто в гости шёл.

Плыли листья по воде красно-жёлтые.

Ах, какой вчера был день в небе шёлковом.*

По лицу госпожи Виари она сразу поняла, что угадала — старушка настолько очевидно переживала за её успех, что первой её эмоцией было облегчение от того, что Вера не опозорилась, а потом уже она стала вспоминать стих и постепенно проникаться его прелестью. Обменялась взглядами с остальными дамами и одобрительно кивнула Вере:

— Красиво. Как зовут автора?

Вера приготовилась к своей уже любимой шутке в этом мире и скороговоркой произнесла:

— Александр Яковлевич Розенбаум из Санкт-Петербурга.

Дамы застыли с примерно такими же трудными лицами, с каким секретарь Чи пытался осознать Верино имя, она не выдержала и рассмеялась, они поняли и тоже рассмеялись, Виари шутливо хлопнула её по ноге веером и шепнула:

— Измываешься над старыми женщинами, как не стыдно?!

Вера шутливо прошептала с лисьими глазами:

— Вы не настолько старые, чтобы вас щадить.

Виари шутливо ахнула и опять ударила её веером, все смеялись уже без причины, просто потому, что остановиться было сложнее, чем продолжать. Их смех привлёк внимание компаний за соседними столами, некоторые гости стали пересаживаться к ним поближе, Веру это удивило и она вопросительно посмотрела на Виари, указывая глазами на молодого мужчину, который без единого слова положил свою подушку в метре от края их площадки, уселся удобно и приготовился слушать. Виари поняла вопрос, но ничего не сказала, стала наливать чай, окончательно спрятав глаза. Зато заговорила старшая Сун, почтительно и осторожно:

— Говорят, ваш муж в вашем мире был придворным музыкантом?

— Нет, не придворным музыкантом точно, — рассмеялась Вера, покачала головой, — у нас нет такого понятия.

— Но он занимался музыкой?

— Да, он композитор. И иногда поэт, но не всегда. Он писал музыку, иногда на чужие стихи, иногда на свои, иногда на мои. А пел другой человек, они выступали группой, распространяли записи. В моём мире музыку записывают, как у вас магические кристаллы, так у нас электронные, основанные на научных технологиях. Сейчас покажу, — она стала доставать из сумки телефон, — информацию хранят и обрабатывают при помощи полупроводников, а воспроизводят звук через мембрану, на которую подаётся электрический ток... — она наконец достала телефон и подняла глаза, увидев поражённые взгляды дам за столом, смущённо улыбнулась и сказала: — А, да, я забыла. Господин министр говорил, что на фестивале нельзя говорить о науке, не будем. Будем об искусстве. Сейчас найду эту песню, — она стала набирать название в поиске плеера, нашла, включила и сделала погромче, — вот, это она.

Дамы замерли с недонесёнными до рта чашками, внимательно слушая звуки другого мира, а Вера осматривала украшенные гирляндами красные клёны, под кронами которых хрипло пел Розенбаум. Одетые в шелка зрители за оградой раскрывали рты и округляли глаза, это настолько мощно усиливало общее ощущение сюрреализма, что Вера остановила песню, опасаясь, что сейчас разревётся на глазах у всех.

«Я совершенно абсолютно одна в этом диком отсталом мире, и никто меня отсюда не вытащит, а здесь я никогда не стану своей. Меня будут показывать, как диковинного зверя, будут проявлять иногда снисходительную доброжелательность, но относиться по-человечески не будут никогда, потому что я для них не человек. Они и сами друг для друга зачастую не люди. Господи, как я сюда попала, зачем...»

В полной тишине раздался чей-то поражённый вздох где-то за спинами стоящих зрителей, их уже было столько, что сесть не хватало места, дальние ряды слушали стоя. Дам за столом это совершенно не трогало, они как будто не замечали этих людей, хотя среди них была хозяйка дома и её компания, да и остальные зрители выглядели роскошно и весомо, в своём мире Вера бы давно пригласила их за стол.

Старшая Сун впечатлённо всплеснула руками и сказала:

— Поразительно! В вашем мире столько чудес! А у вас есть записи песен вашего мужа?