Парижский вариант - Ладлэм Роберт. Страница 17

– Благодарю, – проговорил он. – Вы знали, что Марти… доктор Зеллербах работал с вашим отцом?

– Что это именно он – не знала. Мы с отцом были близки, но работа у нас обоих настолько разная и требующая таких усилий, что мы встречались не так часто, как нам хотелось бы. Но мы часто болтали по телефону, и отец вроде бы упоминал, что у него появился замечательнейший, хотя и весьма странный сотрудник – эксцентричный отшельник из Америки, страдающий от редкой формы шизофрении, и одновременно – компьютерный гений. Этот человек – отец называл его просто доктор Зет, – судя по его словам, просто ворвался к нему в лабораторию как-то утром, примчавшись прямо из аэропорта, и вызвался помочь. Когда отец понял, с кем имеет дело, то открыл ему все, и вскоре доктор Зет выдвинул несколько оригинальнейших идей. Он сильно помог отцу в работе… но это все, что я знаю о вашем друге. Мне очень жаль, – добавила она.

Ей действительно было жаль – Джон слышал это в ее голосе. Жаль Марти, и отца, и Джона Смита, и саму Терезу Шамбор. А еще в этом голосе слышались отзвуки взрыва, унесшего жизнь ее отца. Взрыва, оставившего ее в душевном оцепенении, в провале между безоблачным прошлым и жутким настоящим.

– Вам тяжелей, – промолвил он, заметив в ее глазах боль. – У Марти, по крайней мере, есть хороший шанс выкарабкаться.

– Да. – Тереза чуть заметно кивнула. – Пожалуй.

– Ваш отец ничего не говорил о том, что кто-то может желать ему смерти? Или кто-то хочет похитить его работу?

– Нет. Я уже говорила, доктор, мы виделись нечасто, но в последний год это происходило особенно редко. Мы даже по телефону мало говорили. Он почти не выходил из лаборатории.

– Вы знаете, над чем он работал?

– Да, над ДНК-компьютером. Все об этом знали. Он ненавидел тайны. Всегда говорил, что в науке нет места бессмысленному эгоизму.

– Я слышал, что за последний год он изменил свое мнение. Вы не догадываетесь о причинах этого?

– Нет. – Без колебаний.

– Новые друзья? Женщины? Коллеги-завистники? Нужда?

Тереза едва не улыбнулась.

– Женщины? Едва ли. Конечно, детям, особенно девочкам, судить трудно, но у отца едва хватало времени для мамы, когда та была жива, хотя он ее и обожал. Только это и позволяло ей мириться с соперницей-лабораторией. Отец был, как это у вас, американцев, говорят, работоголик. В деньгах он никогда особенно не нуждался – даже зарплату свою тратить до конца не успевал. Друзей у него почти не было, только коллеги, но все они работали с ним давно и особенной зависти не испытывали. Да и с чего бы – все они ученые с именем.

Смит готов был ей поверить. Нечто подобное можно было услышать о большинстве ведущих ученых; особенно часто звучало слово «работоголик». Завистников среди них тоже попадалось немного – для этого они слишком самолюбивы. Вот конкуренция в научной среде была необыкновенно жестокой, и мало что могло так порадовать ученого, как ошибки, фальстарты и неудачи коллег. Но если тот же коллега придет в научной гонке первым к финишу, ученый скорее поаплодирует удачливому сопернику – и вернется к работе, чтобы развить его успех.

– Когда вы с ним говорили в последний раз, – спросил Джон, – он не намекал, что близок к успеху? Может быть, уже создал рабочую модель?

Тереза покачала головой; черные кудри заскользили по плечам.

– Нет. Я бы запомнила.

– А ваша интуиция? Вы говорите, что были с отцом близки…

Тереза задумалась – достаточно надолго, чтобы бросить нервный взгляд на часы.

– Когда мы с ним в последний раз обедали, у него было до странного… приподнятое настроение. Мы сидели в бистро, недалеко от института…

– А когда это было?

– Недели три назад. Может, чуть меньше. – Она снова глянула на часы и встала. – Мне правда пора. – Она улыбнулась агенту – открыто и смело. – Не хотите проводить меня в театр? Посмотреть спектакль и, может быть, продолжить беседу за ужином?

Смит улыбнулся в ответ:

– С удовольствием, но не сегодня. Как говорят у нас в Америке – после дождя?

Тереза фыркнула.

– Вам придется как-нибудь мне объяснить, откуда взялось это выражение [20].

– С удовольствием.

– У вас есть машина?

Смит признался, что машины у него нет.

– Вас отвезти? Я высажу вас, где вам будет удобнее.

Она заперла за выходящим гостем дверь квартиры, и они вместе шагнули в лифт. В вынужденной тесноте кабины Джон ощутил, что от Терезы Шамбор исходит слабый аромат сирени.

Джон по-джентльменски распахнул перед Терезой парадную дверь, за что был вознагражден ослепительной улыбкой.

– Merci beaucoup.

Она шагнула на улицу. Джон промедлил миг, любуясь ее изящной, уверенной походкой. Казалось, он вечность готов был смотреть, как колышется в темноте обтянутая белым жакетом спина. Но время уходило, и, подавив насмешливо-печальный вздох, агент шагнул за ней.

Он почувствовал движение в темноте прежде, чем периферическое зрение уловило слабый отблеск. Дверь ударила его в лицо. Со всей силы. Оглушенного агента швырнуло на пол.

На улице, в ночи, пронзительно завизжала Тереза Шамбор.

Выхватывая свой «зиг-зауэр», Джон с трудом поднялся на ноги. Он попытался вышибить дверь плечом, но та подалась свободно.

Когда он выскочил на тротуар, под ногами американца захрустело стекло. Джон вскинул голову – фонарь над крыльцом не горел. Хуже того – фонари были расстреляны вдоль всей улицы. Кто бы ни стоял за этим нападением, поработал он тщательно. Видимо, преступники пользовались глушителем, иначе выстрелы привлекли бы внимание. Тучи глушили свет луны и звезд. Квартал был погружен в непроглядную тьму.

Сердце агента, как оглашенное, билось в ребра.

Острое зрение Джона выхватило из темноты четыре затянутые в черное, от вязаных шапочек до кроссовок, и потому почти невидимые фигуры. Между ними молча билась бледная тень – отчаянно сопротивляющаяся Тереза Шамбор, которую преступники пытались затолкать в черный микроавтобус. Видимо, после первого отчаянного вопля ей успели залепить рот.

Джон рванулся к ней. «Быстрей! – шептал он себе, прибавляя ходу. – Быстрей!»

В ночной тишине выстрел из пистолета с глушителем прозвучал громким хлопком. Пуля пролетела так близко, что Джон ощутил ее жар щекой, ударная волна чуть не вышибла ему барабанные перепонки. Едва не ослепнув на миг от боли, он рухнул на асфальт и, перекатившись, вскочил снова, изготовившись к стрельбе. Накатила тошнота. Неужели он опять приложился головой?

Он сморгнул – мгла перед глазами продолжала расплываться. Тело Терезы Шамбор уже почти скрылось в раскрытых дверях микроавтобуса. Джон бросился вперед. Руки его тряслись от ярости, но он все же заставил себя сделать вначале предупредительный выстрел – под ноги похитителям.

– Стоять! – рявкнул он. – Стоять, а то всех поубиваю!

В голове мутилось от боли.

Двое нападавших разом обернулись и, припав на колено, открыли огонь, заставив агента вновь залечь.

Пока он поднимался на ноги, двое стрелков прыгнули в кузов, вслед за Терезой, в то время как третий забрался на сиденье рядом с водителем. Он не успел еще закрыть дверцу, когда микроавтобус, взвыв, дал задний ход. Боковая дверь оставалась открытой.

Смит попытался прострелить микроавтобусу шины, но ему помешал четвертый похититель, бежавший рядом с машиной, пытаясь заскочить в кузов. Обернувшись, тот выпустил в американца половину обоймы.

Две пули ударили в мостовую совсем рядом, осыпав Джона асфальтовой крошкой. Агент выругался про себя и выстрелил. Пуля попала уже стоящему на подножке похитителю в спину. Хлестнула в темном воздухе темная кровь, негодяй выпустил поручень и с воплем рухнул под колеса. Микроавтобус проехал по его телу и с визгом шин скрылся за поворотом.

Джон рванулся за ним, уже понимая, что догнать автомобиль ему не под силу, и все же бежал, покуда сердце тяжело не заколотилось в груди, а кровавые габаритные огни – последний знак того, что черная машина существовала на самом деле, а не явилась из жуткого кошмара, – не скрылись за поворотом.