Дипломатия наемника (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 38

Габриэль вздохнул еще тяжелее, но все-таки ответил:

— Знаешь, это очень болезненная тема. Все дело в том, что Вильфрид считает свою мать предательницей. Сама Онивия присматривала за сыном, но он-то ее ни разу не видел. Деметрий уже заводил с мальчиком разговор, но тот наотрез отказался ехать.

Что ж, правдоподобно. За исключением того, что молодая женщина, ставшая женой герцога, вдруг решила вернуться домой. Неужели ее так прельщала возможность стать какой-то там Мертвой Женщиной, пусть и верховной правительницей? Нет, барон прав. За всем этим кроется еще что-то.

Мы доели похлебку, маг прикончил остатки своего вина и принялся закапывать пустые бутылки. Пора седлать коней и двигаться дальше. Но я все-таки не утерпел, спросил:

— Жена герцога объявлена мертвой, так почему же ему не сосватали новую жену?

— Мертвой она объявлена для народа. А те, кому нужно, знает правду. И кто захочет выйти замуж за человека, жена которого стала правительница олкенов? А Олиния, пока была рядом с мужем, была очень ревнивой особой! Возможно, что она вред причинить не сможет, но рисковать никому не хочется.

Глава восемнадцатая

Муки мага

Дорога у нас заняла две с лишним недели. За это время мы с бароном успели съесть половину наших запасов и скормить лошадям почти весь овес. В принципе, из расчетов не выбились, на обратную дорогу останется. Даже если все закончится, то как-нибудь да вернемся. Но вот сама дорога меня достала. Плохо, когда взгляду не за что зацепиться — унылая равнина, холмы. Тоже, довольно-таки унылые. Скучновато. А еще мой спутник из доброжелательного и добродушного человека превратился в склочного и ворчливого субъекта, огрызающегося на любое мое слово. Но я могу и помолчать, чтобы не провоцировать скандал, хуже другое — фон Скилур иной раз не хотел идти за водой, собирать хворост для костра или не желал вставать на рассвете. Я уж не говорю про то, что еду он не готовил, но подозреваю, что этого высокородный путешественник и не умеет.

А я, удивляясь собственному благодушию, за все это время не то, что не убил господина мага, а даже ни разу его не ударил. А так хотелось! Я уговаривал Габриэля трудиться, вставать до рассвета и все такое прочее.

Не скрою — несколько раз ладонь уже сжималась в кулак, а колено сгибалось, чтобы дать хорошего пинка под зад близкому родственнику моего правителя, но каждый раз останавливался каким-то чудом. Представлял себе, что рядом со мной не барон, которому не то семьдесят лет, не то все сто, а хамоватый и избалованный подросток. Но подростку-то лишняя оплеуха не повредит, а для старика она может стать фатальной. И кулак разжимался, и нога возвращалась в исходную позицию.

Я даже Гневке не разрешал провести с бароном-магом воспитательную работу. Гнедой пару раз хотел наподдать барону копытом, но я его уговаривал этого не делать.

Не знаю, почему я стал таким терпеливым? Вряд ли из уважения к родственнику Его Высочества. И не из жалости к закоренелому пьянице, лишенному выпивки. Не исключено, что мне было жалко барона, который отчего-то по ночам не просто ворочался, а кричал и стонал. Верно, снилось что-то плохое. Я сам просыпался от этих криков, а потом будил Его милость, получая вместо благодарности недовольное ворчание.

Но все-таки, я гордился тем, что сумел удерживать себя в рамках приличий. Может, сказывалось влияние этих мест? Ведь не случайно же в этих краях живет самый миролюбивый народ на свете. Впрочем, самого народа олкенов я пока не встретил и судить могу только со слов герцога и господина мага. Не то, чтобы я им не верил — допрежь они меня не обманывали, но, как правило, стараюсь проверять чужие слова собственным опытом. Но если на меня напало миролюбие, то почему барон так раздражен? Неужели отсутствие спиртного так пагубно влияет на характер? Не может такого быть. Я ведь и сам некогда злоупотреблял, но перенес расставание с молочком от бешеной коровушки достаточно легко. Так что творится с бароном? Пытаюсь понять, но не могу.

Главное, сдержаться, потому что сегодня барон превзошел самого себя. Начал скулить с самого утра, а нынче уже обед.

— Граф, я устал и от вас, и от нашего бестолкового путешествия, — решительно заявил Габриэль, вытирая пот, заливавший лоб. — А бестолковое оно из-за вас. Вы — редкостный зануда. Мы могли бы взять с собой несколько телег, и слуг. Мы могли бы чаще отдыхать и питаться более разнообразно, чтобы не давиться каждый день вашей гнусной похлебкой. А пить могли бы более вкусные напитки, нежели ваш кипяток!

Помню-помню я его слугу, который взял в долгое путешествие жареных кур и яйца. Но барон об этом уже забыл. Равно как и то, что его слуга оказался могущественным магом из стана противника. И голый кипяток мы пьем не каждый день. Вон, я по утрам пытаюсь поить барона кавой, а он упрямится, говоря, что таким пойлом не угощают даже смертников.

— А кто вас заставляет есть мою похлебку? — улыбнулся я дедушке герцога самой своей милой улыбкой. — Как говорил мне когда-то наставник — ешь, да не блей. А коли блеешь, то не ешь.

Наставник — наш сержант в лагере наемников считавший, что настоящий солдат обязан питаться не тем, что ему нравится, а тем, что у него имеется. А уж моя похлебка, которую я варю три раза в день, гораздо лучше того, что мне доводилось есть. Она, конечно, однообразная, не спорю, но другого-то ничего нет. Да и не повар я, чтобы баловать барона изысками.

— Ваша еда — помои, — безапелляционно заявил маг. — И я торжественно обещаю, что больше моя ложка не влезет в ваш грязный котелок.

— Вот это правильно, — с одобрением отметил я, пропустив мимо ушей обидную фразу про грязный котелок. — Если вы не станете есть похлебку, тем лучше. Мне достанется больше.

— Да лучше я стану есть овес, — завопил барон.

— Овес, ваша милость, предназначен для более нежных существ, нежели вы, — сообщил я, стараясь удержаться, чтобы не подъехать к барону поближе.

— Го? — слегка скосил глаз Гневко, поглядывая на меня с надеждой — не разрешу ли я немножко выйти вперед, а он там — немножко правым задним копытцем… Ну, позволь? А?

Я только похлопал ладонью по шелковистой шерстке жеребца, призывая его проявить терпение и держаться бок о бок, а не выскакивать вперед, чтобы дать простор своему заднему копыту. Пусть гнедой не волнуется — овса барон тоже не увидит. Если захочет кушать, так пусть отправляется в луга и кушает сныть и клевер. Они, говорят, съедобны не только для лошадей, но и для двуногих приверед.

Но я все-таки немножко помечтаю. Отыскать бы речку поглубже, да и утопить господина придворного мага. Но речки здесь нет, встречаются только ручьи. Но если сунуть морду барона в воду, подержать немножко, то захлебнется и так. А что потом с трупом делать? С рекой — тут все просто. Отыскать какой-нибудь камушек потяжелее, привязать к ногам барона фон Скилура, а потом его мясом прекрасно пообедают рыбки да раки, а скелет уляжется на дне. А вот если оставить труп в ручье, то оно долго будет оттуда торчать, да еще и воду отравит.

Ну вот, представил, как вздувшееся тело Габриэля лежит в ручье и стало полегче. Искоса посмотрел на мага, не подозревавшего о моих мечтаниях и услышал новую порцию причитаний.

— И зачем это я согласился ехать с вами? — стенал барон. — Какого тоффеля я позволил себя уговорить?

Ну, вот это уже перебор. Отправить вместе со мной барона было решение его венценосного внучатого племянника. Но Габриэль об этом не помнит.

— Барон, а вы кричите погромче, — посоветовал я. — Можете еще поплакать. Помогает. А я вам лопушок сорву.

Фон Скилур, прервав свое нытье, с подозрением уставился на меня.

— Зачем мне лопушок?

— Сопли вытирать будете, вместо платка.

— Если бы у меня было при себе оружие, то я немедленно вызвал бы вас на дуэль! — гордо заявил Силурд. — И мне плевать, что на вас не действует магия и что в бою вы меня сильнее.

— А уж как вы мне надоели своим нытьем, любезный барон, что просто сил нет. Ноете, словно я у вас последние сапоги отнял.