Красная Армия (ЛП) - Питерс Ральф. Страница 12

Чибисов заметил, как изменился голос Трименко. Командарм говорил уже не столь непреклонным тоном, чего не мог скрыть, несмотря на тщательный подбор слов. Он, так же как и Чибисов, понял, что спорить бесполезно. Его слова были сказаны лишь для проформы.

Чибисов обратился к Дудорову.

— Юрий, а что вы думаете об этом? Вы же знаете западных немцев лучше, чем любой из нас. — Дудоров предпочитал, чтобы к нему обращались только по имени, без отчества — одна из его «западных» привычек.

Дудоров посмотрел на Чибисова и Трименко со всей торжественностью, которую могло выразить его пухлое лицо. И сказал необычайно медленно:

— Товарищи… Я считаю, что это блестящий план!

Проводив Трименко, Чибисов побрел в оперативный центр. Диспетчер, управлявший воздушным движением, не хотел давать разрешение на вылет вертолета в связи с ожидаемым пролетом крупных сил. Диспетчер, впрочем, не знал о том, что пролет будет началом авиационного наступления, а знал только то, что ему приказали очистить небо за час до рассвета. Ситуация потребовала личного вмешательства Чибисова, усугубив и без того скверное настроение Трименко. Он должен был находиться на командном пункте своей армии. Вскоре небо действительно станет тесным, когда волны самолетов пойдут на запад, чередуясь с пусками оперативно-тактических ракет и залпами артиллерии, пробивая себе путь через вражескую ПВО. Затем весь фронт пойдет в наступление.

В командном центре было гораздо спокойнее, чем ожидал Чибисов. Затишье перед бурей, подумал он. Малинский пользовался последними часами спокойствия, чтобы поспать. Пусть спит, решил Чибисов. Завтра Малинскому предстоит лететь на фронт, чтобы быть вместе с командармами на критических участках и управлять наступлением с передового командного пункта фронта ближе к границе с ФРГ. Так что ему нужно было быть отдохнувшим. Чибисов по сравнению с ним спал значительно меньше. Эти «нормы» они негласно определили уже давно.

Офицер отмечал что-то на огромной карте, другие принимали информацию по телефонам. Рации на постах управления молчали, за исключением рутинных переговоров об организации движения, которые противник мог ожидать. В ночной тьме части и соединения посылали множество фиктивных сообщений, часто с ложных позиций, чтобы противник счел, что ничего особенного не происходит. Но важнейшие средства связи все еще молчали.

Через семь минут первый самолет поднимется с аэродрома в Польше. Затем другие самолеты взлетят с полос между Польшей и Великой Разделительной Линией в такой последовательности, что небо накроется металлическим одеялом. Чибисов был согласен с Малинским. Авиационный удар был ключевым элементом наступления.

Чибисов обошел банк накопителей информации, стоящих на втором ряду столов от карты. Он остановился у поста контроля средств радиоэлектронной борьбы. Чибисов положил руку на плечо подполковнику, говоря ему не вставать.

— Все в порядке?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

— Никаких сюрпризов?

— Пока нет. Мы не узнаем этого еще полчаса, или немного позже. Тогда, может быть, действительно начнутся проблемы. На таком уровне мы еще никогда не работали.

Чибисов знал о возможных проблемах. Когда вы используете это оружие новой эры, поражающее системы связи и радары противника, вы не можете быть уверены, что ваша собственная электроника не пострадает, потому что всегда что-то будет неучтено или не проверено. Так происходит всегда, когда что-то используется впервые. Чибисов видел на контрольных пультах, как электромагнитный спектр заполняется почти видимым потоком энергии. Вполне естественные эффекты, думал Чибисов, обычные законы природы дают удивительные боевые возможности. Вместе с тем он понимал, что люди там, на передовой, ожидающие взрывов и приказа идти в атаку, были так же напуганы, как и их далекие предки, вышедшие из своей пещеры на бой.

Чибисов отправился на последнюю проверку — проконтролировать расход топлива.

ТРИ

Никто не хотел прикасаться к телу. Солдаты стояли вокруг трупа под моросящим дождем и просто смотрели. Капли дождя, отражаясь в свете фонаря, текли в открытые раскосые глаза и открытый рот. Прапорщик Бибулов, руководивший загрузкой транспортно-заряжающих машин, пытался вспомнить имя солдата. Он помнил, что парень был таджиком, но азиатские имена были для него столь чуждыми, что никак не могли удержаться в голове. Парень попал в армию, не говоря по-русски, за исключением нескольких наиболее необходимых слов. Все попытки коллектива научить его говорить пропали даром. Он делал, что прикажут, когда понимал, делал как все, когда не понимал, а в остальное время тихо ждал команды, словно собака. Бибулову иногда казалось, что он просто выключил мозг, чтобы пережить эти два года с минимальным личным участием. Он безропотно выполнял все, дожидаясь, когда вернется в свой далекий дом. Теперь он был мертв, хотя война еще даже не началась.

Бибулов считал, что война действительно будет, и будет очень скоро. Но пока была лишь изматывающая перевозка грузов дождливой ночью. Орудия еще не начали расстреливать подвозимые снаряды. Однако один солдат уже был мертв. Глупо, как будто судьба не могла подождать несколько часов, ну пускай день. Бибулов покачал головой, пытаясь решить, что он будет делать, чтобы было поменьше проблем.

Так или иначе, что-то бы случилось. Не это, так что-то еще. Смерть не в то время и не в том месте вполне укладывалось в мировоззрение Бибулова. Что же еще можно было ожидать от всего этого?

Да и чего тут вообще ждать, когда и без того уставшие солдаты должны были грузить в машины мокрые от дождя тяжеленные ящики со снарядами вручную, без элементарной техники? Бибулову казалось, что ничего не изменилось за последние сто, а может быть и тысячу лет. Да, конечно, были грузовики. Большие грузовики бригады материально-технического обеспечения исправно везли тонны грузов с передовой базы снабжения на перевалочный пункт в расположении дивизии. А затем мокрые и неудобные ящики вручную вытаскивались из кузова и волоклись по грязи на склад или в меньшие грузовики артиллерийского полка. Грузовики были хороши. Но между загруженными и пустыми машинами лежала вечность, в которой по-прежнему доминировала живая сила.

Бибулов, стоя в безопасности в приглушенном свете, беспомощно смотрел, как ящик начал скользить. Все началось с того, что у одного из уставших солдат дрогнуло плечо. Затем ящик подался вперед, и ребята, отчаянно пытающиеся его перехватить, свалились в кучу. В кульминации этой короткой драмы, таджик оказался снизу всех, придавленный и ящиком и остальными. К тому времени, как они сумели сдвинуть ящик в сторону, он уже был мертв.

Бибулов пытался понять, что ему делать. Капли дождя стекали по задней части шеи. Какое значение смерть этого парня имела сейчас? Если бы это были учения, это было бы ЧП и все бы было приостановлено. Но события давно перестали быть учениями. Он понял неизбежность войны несколько дней назад, когда офицеры службы тыла вдруг перестали требовать росписи в складских документах. Бибулов понятия не имел, что случилось, и это его коробило. А темпы перевозок увеличились за последние несколько дней до совершенно бесчеловечных.

Бибулов понял, что хотя смерть этого парня, несомненно, важна для кого-то и где-то, здесь и сейчас она не имеет никакого значения. Груз должен быть доставлен.

Он смотрел вниз, отдавая последний долг своей совести. Труп казался маленькой, нелепой, плохо одетой куклой. Квадратное азиатское лицо блестело в свете фонаря, как будто вместо дождя оно покрылось воском.

— Уберите его — приказал Бибулов. — Мы теряем время.

Солдаты мялись, ожидая, что кто-то другой возьмется за это дело. Бибулов повысил голос.

— Я сказал, уберите его, козлы. Бегом.

Всегда будет так, утешал себя Бибулов. Большие люди принимают решение. А тебе ничего не остается, кроме как подчинятся и надеяться, что это не тебя вдавит в грязь упавшим ящиком.