Мы – плотники незримого собора (сборник) - Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 46
И сияющий Роско повесил трубку.
Первым прибыл Арни, выдувая медь, и мы приветствовали его возгласами: «Дорси жив!»
К четверти двенадцатого ночи у нас собрался целый духовой квинтет, но мы ждали Джонни Беккетта с кларнетом из джаз-банды Арти Шоу в надежде, что «Френези» поддаст жару нашему джаггернауту!
– Нет, так не годится! – запротестовал Арни. – Нам бы что-нибудь погорячее. Даешь «Чаттануга-чучу»!
Водители грузовиков – все из поколения бэби-бумеров – услышали, как мы возопили: «Чаттануга! Чаттануга!» – и вдарили по газам.
Колеса джаггернаута заскрипели-закряхтели и замахали-замолотили своими руками-ногами. На нас зыркнули большие черные очи, подведенные тушью, и мы тронулись с места.
И тут как раз подоспели дамы. Парочками, тройками они выпархивали из вереницы машин.
Подобно сдуревшим монашкам, девочки с зажженными свечами карабкались на борт, где их встречали задорными возгласами пополам с пыхтением духовых.
Я соскочил с колесницы и сфотографировал огромный дом, который проплывал мимо, словно большой именинный пирог со свечками, горящими в каждом окне.
И вот мы музицировали, выпивали, тискали дамочек и гоготали, а огромные ярко раскрашенные рукастые-ногастые-глазастые индийские колеса, знай себе, вращались. Джаггернаут ходил ходуном, как обалделый слон. Нагруженная прекрасной людской ношей, галдящей все громче и громче, колесница катила навстречу небесам.
К одиннадцати часам двадцати минутам вечера Арни простонал:
– Черт! Даешь настоящее горючее!
У первого же винного магазина он воззвал из окна:
– Пива! Водки! «Джека Дэниэлса»!
И выпивка не заставила себя долго ждать.
А тут подкатили новые музыканты, в том числе Биггс Бромвелл со своими барабанами.
Мы тащились по бедным кварталам, и люди, подбегая к бордюру, кричали:
– «Blues in the Night», «Love Me or Leave Me», «Stormy Weather», «Am I Blue?»
Затем в каждой комнате музыкант подбирал что-нибудь вроде «Лунной серенады» Гленна Миллера [16] и передавал дальше соседу в смежной комнате, чтобы тот обогатил ее вариациями. И вот уже весь дом задрожал, зарычал и заколдобился.
Дело принимало серьезный оборот, потому что подъезжали новые машины и выгружали из своих недр парней с гитарами укулеле или дудочками казу.
К часу ночи к нам уже причаливали совершенно незнакомые субчики из всевозможных джазовых притонов города. Ехали аж из самого Сан-Клементе! Да еще звонили заранее, норовя застолбить себе местечко и притаранить портативное пианино.
К половине второго ночи дом кишмя кишел безудержными горлодерами и музыкантами, и мы забеспокоились, вытянут ли нас буксиры. Ведь в доме 60 человек, а это 10 тысяч фунтов. Еще пяток-десяток душ, и мы влипли.
Я залез на крышу и устроился рядышком с Арни, потому что внизу царила невообразимая толкотня.
Вот так Арни с тромбоном, я с флейтой вместе с остальными переполошили всю округу вдоль шоссе. И по пути нашего шествия в окнах домов по обе стороны улицы зажигались огни. Люди высовывались из окон, глазея на нашего исполинского индийского слона, который вышагивал мимо них в ночи.
После двух ночи на лице у Арни нарисовалось встревоженное выражение.
– Боже мой, надо быть настороже. Если это чудище перегрузить, то мы сорвемся с горки вниз – туда, откуда пришли.
Так и случилось.
Моли, подружка Арни, заявилась в полтретьего ночи. Она была поистине крупной особой – 250 фунтов живого веса.
Арни вскричал:
– Стой! Сколько ты весишь?
Она взвизгнула:
– Это все равно что спрашивать женщину, сколько ей лет!
Она вспрыгнула и приземлилась. Чем и добила нас. Как только ее телеса взошли на борт, наш индийский слон содрогнулся и остолбенел.
Колеса разом заскрежетали, ноги прекратили свой бег, подведенные глаза перестали таращиться, а вся громадина замерла на какое-то ужасное мгновение, словно от сердечного приступа.
Все, затаив дыхание, ждали, чем это кончится.
Затем, ей-богу, большие, гигантские, раскрашенные колеса с глазами – завизжали. Буксирный торс лопнул, и в самый разгар новоселья наша махина покатилась под уклон.
Никто не знал, что играть. Все затараторили. Поднялся шум-гам, а потом кому-то в голову пришла гениальная идея: есть же у Хачатуряна балет «Гаянэ» – буря в урагане посреди циклона! Чем быстрее катился дом, тем громогласнее звучала музыка Хачатуряна!
Люди выбегали из домов, пытаясь зацепиться за нашего грохочущего слона. Мы думали, они хотят затормозить его ход, но, дудки, им хотелось приобщиться к безумной прогулке.
И вот с гиканьем и свистом, мы покатились назад по полуночным улицам, мимо темных домов, лишая покоя и сна людей, бряцая Хачатуряном на всю катушку, и так до самого моря, до пирса. Мы проехали пирс до конца и отчалили навстречу ночной приливной волне.
Колеса нашего джаггернаута остановились, его ноги и руки, глазищи и «Гаянэ» замерли. Наш джаггернаут превратился в плавучий дом, и из всех комнат полилась музыка моря и мелодии океанских лайнеров. Горели свечи, озаряя каждую комнату, а мы уплывали в бухту, и незнакомые люди на набережной махали нам вслед платочками и напевали «Прощай, прощай!» Я оглянулся назад со своей крыши, потому что до меня донеслось нечто еле слышное и очень красивое: нас догоняла весельная лодка.
В лодке, во всю ширь упершись ногами, восседал Эдди Рорк и урывками подбирал что-то на своем огромном, как полная луна, банджо. Пока он вот так, спотыкаясь и на ощупь, выводил «I Get the Blues When It Rains», его жена налегала на весла.
– Только не это, – взмолился я, допевая первую строку. – «The blues I can’t lose when it rains».
Когда лодка поравнялась с нами, глаза у меня уже были на мокром месте.
Мне казалось, что я так и буду лить слезы рекой, не просыхая.
2009
Пес в красной бандане
Пациент находился в больнице всего три тягостно тоскливых дня, когда в воскресенье произошло это знаменательное событие, причем почти все врачи отсутствовали, а медсестры занимались неизвестно чем.
Он догадался о приближении чего-то необычайного задолго до его прихода по взрывам хохота и приветственным возгласам пациентов в отдаленных коридорах.
Наконец, в дверном проеме возникло удивительное явление.
Там стоял человек, держа на поводке золотистого ретривера невиданной красоты.
Ретривер был неправдоподобно хорош собой и великолепно выхолен. Его взгляд светился незаурядным умом, а на шее у него была аккуратно повязана бандана кровавого цвета.
Пес обходил больницу, и поговаривали, будто в день его появления во всех коридорах, где он побывал, царила великая радость.
Что, впрочем, казалось вполне естественным, и пациент часто задавался вопросом, почему в мире нет других псов, которые навещают людей, поднимают им настроение, а может, исцеляют.
Пес в кроваво-красной бандане на какой-то миг остановился в нерешительности на пороге, взглянул на пациента, затем вошел в палату и замер ненадолго у его койки в ожидании ласки.
Потом, убедившись, что пациенту полегчало, пес повернулся, вышел и засеменил по коридору под ликующие возгласы и восклицания.
Вот уж действительно – знаменательное событие, и пациент сразу почувствовал себя лучше.
В последующие дни пациент ловил себя на том, что чего-то с нетерпением ждет; он не знал, чего именно. Но его вдруг осенило, что он не дождется возвращения пса в красной бандане. Оно представлялось ему важнее приходов и уходов доктора и навязчивого внимания медсестер.
На следующей неделе пес появился всего один раз.
Через неделю, когда болезнь пациента не отступала, пес наведывался дважды, и казалось, от его присутствия в больнице становится светлее и уютнее.
На третью неделю по какой-то необъяснимой причине пес в красной бандане приходил каждый день и прогуливался по коридорам с красным шарфом на шее и взглядом, исполненным сострадания и понимания на прекрасном лике.