Предупреждение Эмблера - Ладлэм Роберт. Страница 33

Другие видели в нем профессионала, услуги которого можно купить; Лорел же была единственным в мире человеком, верившим в него – неважно по каким причинам – так, как он хотел бы верить в себя сам.

Ирония судьбы: медсестра психиатрической клиники, свидетель его деградации, была одновременно и свидетелем его здравомыслия.

– Я вас понимаю, – медленно сказала Лорел, – как понимаю саму себя. И при этом я знаю, что мы совершенно разные. – Она на секунду закрыла глаза. – Но у нас есть и что-то общее. Не знаю что, но есть.

– Вы мой порт, мое пристанище в шторм.

– Порой мне кажется, что порты сами притягивают к себе бурю.

– Добродетель по необходимости?

– Что-то в этом роде. Кстати, с ним это случилось после «Бури в пустыне».

– С вашим бывшим.

– Да, с моим бывшим мужем. Бывшим морским пехотинцем. Знаете, такое остается навсегда. Он ушел из армии, но так и остался морским пехотинцем. Служба повлияла на него даже больше, чем то, что случилось в Ираке. Как будто поставила неизгладимую печать. И что все это значит? Что я просто притягиваю к себе неприятности?

– Вы познакомились с ним уже после?

– Нет. Мы встретились давно. Еще до войны. Потом он побывал там и вернулся уже другим. Очень сильно изменился.

– И не в лучшую сторону.

– Начал пить. Много пить. Начал бить меня. Нечасто.

– Это дела не меняет.

– Да. Я пыталась помочь, думала, что все можно исправить, что надо только очень хотеть и очень любить. Я очень его любила. И он тоже любил меня. Любил и хотел защитить. У него развилась паранойя, ему повсюду мерещились враги. Но боялся он не за себя, а за меня. Жаль, ему и в голову не приходило, что если я кого и боялась, то только лишь его. Тот револьвер на полке… Он сам его купил и положил туда. Требовал, чтобы я научилась им пользоваться. А я все время забывала, что у нас есть оружие. Но иногда… иногда я все же подумывала, что, может быть, придется применить револьвер…

– … против него.

Лорел закрыла глаза и неловко кивнула. Некоторое время они молчали.

– Вот мне и вас вроде бы надо бояться, а не боюсь. Почему? Меня даже пугает, что я вас не боюсь.

– Вы такая же, как я. Вы доверяете инстинктам.

Она развела руками.

– И что? Много мне от этого пользы? Посмотрите, как я живу.

– Вы хороший человек, – просто сказал Эмблер и, не думая, протянул руку и дотронулся до ее пальцев.

– Это вам инстинкт подсказывает?

– Да.

Женщина с карими в зеленую крапинку глазами покачала головой.

– Теперь ваша очередь. Кто вам помогает избавляться от стрессов?

– Мой образ жизни не располагает к глубоким отношениям. Как, впрочем, и к неглубоким. Трудно хранить верность человеку, который исчезает на несколько месяцев, пропадает где-нибудь на Шри-Ланке или Мадагаскаре, в Боснии или Чечне. Трудно заводить друзей, зная, что за ними установят наблюдение, а их связи и личную жизнь будут изучать под микроскопом. Ничего особенного, обычное дело, но если вы работаете по особо засекреченной программе, каждый гражданский контакт означает, что либо вы используете его, либо он использует вас. Отсюда подозрительность, недоверие, страх. Такая жизнь хороша для одиночки. В такой жизни приемлемы только отношения с заранее проставленной датой истечения срока употребления, как на картонке с молоком. Такова цена. Такова жертва, на которую вы соглашаетесь. Но зато, как считается, вы становитесь менее уязвимым.

– И что, срабатывает?

– На мой взгляд, эффект достигается, но только противоположный.

– Не знаю. – Лорел тряхнула головой, и ее волнистые волосы словно вспыхнули медным отсветом. – Я такая невезучая, что мне, наверное, следовало бы всю жизнь оставаться одной.

Эмблер пожал плечами.

– Я знаю, как бывает, когда люди меняют к тебе свое отношение. Мой отец пил. Держался обычно неплохо, но в какой-то момент вдруг резко пьянел.

– И становился капризным, раздражительным и злым?

– К концу дня они все такие.

– Он вас бил?

– Нечасто.

– Это дела не меняет.

Эмблер отвел взгляд.

– Я научился определять его настроение. С пьяницами это нелегко получается, их ведь может завести любая мелочь. Сидит, смеется и вдруг – бац! – бьет тебя кулаком в лицо.

– Боже…

– Потом он всегда каялся, лил слезы. Причем по-настоящему. Вы и сами, наверно, знаете, как это бывает – говорит, что больше не будет, что он бросит пить, и вы ему верите, потому что хотите верить.

Лорел кивнула.

– Ничего другого и не остается. Приходится верить. Как в то, что и дождь когда-нибудь кончится. Вот вам и инстинкты.

– Я бы назвал это самообманом. На самом деле мы игнорируем инстинкты и руководствуемся чувствами. Ты пользуешься моментом и просишь купить новую игрушку, а он смотрит на тебя так, словно ты делаешь ему одолжение. Дает пятерку или десятку и говорит: «Да, конечно. Вот, возьми, купи что хочешь». Говорит, что ты хороший мальчик. Впрочем, бывает и иначе. Он выпил и счастлив, а ты смотришь на него исподлобья, и он мрачнеет, взрывается и…

– То есть вы никогда не знали, чем все закончится. Он был совершенно непредсказуем.

– В том-то и дело, что нет. Я научился точно определять, в каком он настроении, подмечать мелочи, оттенки. К шести годам я уже знал его настроения как свои пять пальцев. Знал, когда лучше не попадаться ему на глаза. Когда можно подойти и что-то попросить. Когда он зол и агрессивен. Когда пассивен и преисполнен раскаяния. Когда лжет мне или маме.

– Тяжелое бремя для ребенка.

– Он бросил нас, когда мне еще не исполнилось и семи.

– Но тогда-то вам с матерью стало полегче?

– Не так все просто. – Эмблер замолчал.

Лорел молча пила кофе.

– У вас была когда-нибудь другая работа? Я хочу сказать, что не всегда же вы были шпионом.

– Да, летом. Работал в барбекю-ресторане на ярмарке. Предполагалось, что людям после русских горок обязательно захочется отведать копченых ребрышек. Вообще-то у меня неплохо получалось. Еще я рисовал. Даже провел год в Париже, надеялся заработать денег уличным художником. Делаешь наброски прохожих и пытаешься продать за несколько франков.

– Это была ваша дорога к богатству, да?

– К сожалению, пришлось свернуть. Людям не очень нравилось то, как я их изображал.

– Получалось не очень похоже?

– Дело в другом. – Эмблер остановился. – Бог мой, как же давно это было. Знаете, я не сразу понял, в чем проблема. Если коротко, то я видел их не такими, какими они привыкли видеть себя. Кто-то получался испуганным, кто-то неуверенным, в ком-то проступало отчаяние. Но они не желали признавать правду. Одних это раздражало, других злило, третьи просто выходили из себя. Я отдавал набросок, и человек, едва взглянув, комкал его, рвал и бросал клочки в урну. В этом было что-то почти сверхъестественное. Как будто они не хотели, чтобы кто-то увидел их такими, заглянул им в душу. В то время я еще не вполне понимал, что происходит.

– А сейчас? Сейчас вы понимаете, что происходит?

Он посмотрел на нее в упор.

– У вас когда-нибудь бывает такое чувство, что вы не знаете, кто вы на самом деле?

– Что они с вами сделали? – прошептала Лорел.

Эмблер криво усмехнулся.

– Вам это будет неинтересно.

– Что они с вами сделали? – повторила Лорел и теперь уже сама взяла его за руку.

Он начал медленно. Поведал о сделанных им открытиях, о том, что имя его исчезло из всех баз данных, потом коротко передал суть разговора с Осирисом. Она слушала внимательно, сосредоточенно, и постепенно ее спокойствие передалось ему.

– Хотите знать, что я об этом думаю? – спросила наконец Лорел.

Эмблер кивнул.

– Похоже, они воздействовали на вашу память, пока вы находились в клинике. В общем-то, я даже уверена в этом. Использовали наркотики, электрошок и еще бог весть что. Но я не верю в то, что личность можно изменить.

– Там, в клинике… я слышал запись. Они записывали меня, а потом давали прослушать. – Он в нескольких словах описал свои впечатления.