Предупреждение Эмблера - Ладлэм Роберт. Страница 36

Черт, черт, черт!.. – уже стоял тот самый фургон с приоткрытой задней дверцей. Он услышал крики – ее крики – и глухой стук двери. Двое мужчин в черных рубашках, под которыми играли накачанные мускулы, выносили из дома носилки с бьющейся на них Лорел. Сейчас ее загрузят в фургон и увезут.

Нет! Только не это!

Их было всего двое, но один – Господи! – уже достал шприц, готовясь вколоть пленнице дозу какого-то наркотика. Больше всего Эмблера испугало выражение спокойной, профессиональной уверенности на лицах обоих мужчин.

Что будет дальше, догадаться было нетрудно. Его самого ждала та же судьба: вечное, пожизненное заключение в стерильно белой дыре психиатрической клиники. Теперь пришла очередь Лорел. Она слишком много знала, и они решили заткнуть ей рот. Благородней было бы убить, но они, по-видимому, руководствовались какими-то своими причинами. Ее похоронят заживо. На ней будут ставить эксперименты. Лишат рассудка. И оставят доживать, стерев все следы ее пребывания в мире живых.

Нет, он не допустит такого.

Один из мужчин, тот самый водитель с лицом головореза, уже бежал к Эмблеру.

Выждав секунду, Эмблер рванул рычаг передачи и одновременно выжал педаль газа. Мотор взревел, и «Понтиак», внезапно почувствовав обретенную силу, прыгнул вперед, к стоявшему примерно в сорока футах от него фургону. Мужчина с лицом киллера оказался слева – он замер и напрягся, словно приготовившись выдернуть врага из кабины. В последний момент Эмблер толкнул дверцу и услышал глухой удар. Одним меньше. Надавив на тормоз, он крутанул руль влево. Разворачиваясь в противоположном направлении, «Понтиак» врезался в фургон правым задним крылом.

Выбравшись из машины, Эмблер услышал крики – слава богу, значит, она еще дышит, значит, человек со шприцем еще не успел сделать свое дело – и метнулся туда, где привязанная к носилкам Лорел отбивалась от громилы в черной рубашке.

– Отойди от нее, сукин сын, или сдохнешь! – проревел Эмблер. – Стреляю без предупреждения. – Оружия у него не было, но его с успехом мог заменить уверенный тон. Приехавшие за Лорел люди были профессионалами, но не фанатиками – они работали за деньги. – Ну!

Оперативник подчинился и, подняв руки, начал медленно отступать от фургона. Оказавшись за дверцей, он сделал то, на что и рассчитывал Эмблер: нырнул в кабину и повернул ключ зажигания. Лежащий в стороне товарищ его не интересовал – в первую очередь надо спасаться самому. Мощный фургон сорвался с места и, отбросив «Понтиак», устремился через лужайку к спасительной дороге.

Одни бежали, но другие не заставят себя ждать.

– Лорел! – Эмблер торопливо, но не суетясь, развязал ремни. – Ты как?

– Они убрались? – дрожащим от страха голосом спросила она.

– Да, но нам задерживаться здесь нельзя.

Она приникла к нему, обхватила руками.

– Я знала, что ты за мной вернешься. – Ее горячее дыхание касалось его шеи. – Я знала, что ты за мной вернешься. Ты…

– Нам нужно как можно скорее уезжать отсюда, – перебил ее он. – У тебя есть надежное место, где можно пожить несколько дней?

– Да, мой брат живет в Ричмонде.

– Нет. Они обязательно проверят родственников и выйдут на твоего брата через пару часов. Нужен кто-то еще, кто-то, о ком нет упоминания в твоем досье.

Лорел ненадолго задумалась.

– Есть одна женщина, она мне почти как тетя… лучшая подруга моей матери… я росла у нее на глазах. Сейчас она живет в Западной Вирджинии, возле Кларксберга.

– Подойдет.

– Пожалуйста… – начала Лорел и осеклась. В ее глазах Эмблер прочел страх и отчаяние – она не хотела оставаться одна.

– Я сам отвезу тебя туда.

Дорога до Кларксберга заняла несколько часов. Ехали не на «Понтиаке», а на менее заметном стареньком «Меркюри» Лорел, и Эмблер постоянно посматривал в зеркало заднего вида. К счастью, их никто не преследовал; не было и признаков наблюдения. Лорел сначала плакала, потом погрузилась в молчание – происходящее было вне сферы ее жизненного опыта, и она переживала самые разные, возможно, противоречивые эмоции. Эмблер же мысленно клял себя за неосмотрительность. В момент слабости женщина помогла ему, подвергнув себя огромному риску, и вот теперь оказалась в ситуации, когда под вопросом все ее будущее. Сейчас она видела в нем своего спасителя, опору и гарантию безопасности, хотя на деле именно он стал виновником ее бед. Впрочем, убеждать ее в этом было бесполезно. Правда логики зачастую лишена эмоциональной правды.

В момент расставания – Эмблер, оставив «Меркюри» на стоянке, вызвал такси – Лорел вдруг побледнела и вздрогнула, как будто с раны сорвали предохраняющую повязку. Сам он чувствовал примерно то же самое.

– Это я во всем виноват, – прошептал он. – Только я.

– Нет, – твердо, даже со злостью, ответила Лорел. – Не ты. Виноваты они. Те, кто… – Она не договорила и прикусила губу, сдерживая слезы.

– Ты справишься?

Лорел кивнула.

– Обо мне не беспокойся. Доберись до этих мерзавцев, – проговорила она сквозь стиснутые зубы и, повернувшись, зашагала к скромному домику «тети Джил», над крылечком которого уже мерцал желтый свет фонаря. Там ее ждал другой мир – мир покоя и безопасности. Мир, в котором для Эмблера не было места.

Он не мог больше рисковать ее жизнью. Где-то во мраке лабиринта затаилось чудовище. И чтобы спастись, Тезей должен убить Минотавра.

В ту ночь – Эмблер остановился в недорогом мотеле возле Моргантауна – сон долго не шел к нему. Воспоминания возвращались медленно, постепенно, как просачивающаяся из подвала сырость. Мелькало, словно отражаясь в десятках осколков разбитого зеркала, лицо отца: приятное, даже симпатичное и не столь приятное при ближайшем рассмотрении, с прерывистыми синими прожилками лопнувших от долгого пьянства капилляров и загрубевшей, потерявшей здоровый блеск кожей. Лакричный аромат «сен-сена»… он постоянно жевал конфетки, чтобы отбить запах алкоголя. Характерное выражение оскорбленного смирения на лице матери – понадобилось немало времени, чтобы различить скрытую под ним, как басовую ноту органа, незатухающую злость. На этом лице всегда лежал слой пудры, под которым она прятала синяки.

Это случилось незадолго до его седьмого дня рождения.

– Почему папа уходит? – спросил Хэл. Они с матерью сидели в темной комнате рядом с кухней, которую называли «общей», хотя и никогда не собирались там всей семьей. Мать вязала шарф, хотя, наверное, знала, что носить его уже никто не будет, и на коленях у нее лежал кроваво-красный клубок шерстяных ниток.

– Что ты такое говоришь? – В ее голосе ему послышались боль и растерянность.

– Разве папа не уходит?

– Это он сам тебе так сказал? Сказал, что уходит?

– Нет. Он ничего не говорил.

– Тогда я просто не понимаю… Что с тобой? С чего это ты взял? – Она начала злиться.

– Извини, мама, – быстро сказал мальчик.

– Что ты такое удумал? Зачем так говорить?

Разве это не ясно? Разве ты не видишь?

– Извини, – повторил он.

Но извинения оказалось недостаточно. Через неделю отец действительно ушел из дому. Из шкафа исчезла его одежда, из ящиков пропали мелочи – заколки для галстука, бронзовая зажигалка, сигары, из гаража – «Шевроле».

Мать, ездившая в торговый центр за подарком ко дню рождения, заехала за Хэлом в школу, и когда они вернулись домой и поняли, что случилось, она разрыдалась.

Сдерживая слезы, мальчик все же попытался утешить ее, и она вдруг вздрогнула от его прикосновения и отпрянула. Ее взгляд остался с ним навсегда. Мать вспомнила, что говорил сын несколькими днями ранее, и лицо ее перекосилось от ужаса.

Потом, уже на его день рождения, она пыталась прикрыться маской веселья, но прежние отношения между ними сломались навсегда. Его взгляд как будто нервировал ее, и она старалась не смотреть на сына. Для Хэла тот случай стал первым в череде подобных. И все они подталкивали его к очевидному выводу: лучше быть одному, чем остаться в одиночестве.