Потерянные имена, чужие тени - Осокина Ярослава. Страница 5

Раду слизнул капельки пота с губы и ничего не ответил. В следующий раз он дал себе труд просипеть нечто вроде «защищайся, ублюдок». И Корнелий тогда подумал, что воспитание молодежи – дело весьма хлопотное.

***

Корнелий планировал заехать на несколько дней в Тичаны, где у него было небольшое поместье. Раду и Тию прежде не бывали в тех краях, и потому спокойно согласились задержаться там.

Тичаны был небольшим городком невдалеке от крупного тракта. Полдня пути до поместья местного князя, столько же – до большого торгового города, в котором жители Тичан укрывались – если успевали, – во время войны. Впрочем, именно в этом княжестве военные действия не велись. А вот разбойный люд вовсю здесь хозяйничал, пока князь с ополчением проливал кровь за короля. Корнелий краем уха слышал страшные истории, о том, что происходило тут – будто бы и человекоторговцы девок увозили, и что святилища грабили, и много еще чего.

Князь местный с самого начала выступал за нынешнего короля, да еще и отличился на войне, так что с его возвращением княжество процветало, а разбойников теперь выпалывали как сорную траву.

Но с сорной травой как: пока мелкая, разве поймешь что это? В одном месте выдернешь, а она уже в других лезет. Тяжелое дело.

***

Знакомство с городом произошло… выразительно. Корнелий сказал бы даже, что в некотором роде удачно.

Сам он сколько бы ни приезжал в этот город, сколько бы там ни жил, никакого уважения у местных не сыскал. Практику там он не открывал, поместье было далеко за чертой стен, и потому как чужаком был, так и остался.

В этот раз он собирался передохнуть в поместье неделю, заранее послал весточку своему слуге, который следил за домом. Знал, что тот весьма нерасторопен и потому приказал остановиться сначала в гостинице на въезде в город – с тем, чтобы еще раз послать какого-нибудь мальчишку в поместье и удостовериться, что там все приготовлено.

А то ведь бывало уже, Корнелий приезжал и самолично будил лежебоку, который только что и сделал за все время, что одно из окон в гостиной открыл.

И вот Корнелий и Тию стояли на широкой прохладной веранде гостиницы, Тию утомленно обмахивалась веером, устав от долгой дороги, а Корнелий наблюдал за разгрузкой их багажа. Точнее сказать, наблюдал за Раду, который этим руководил.

Раду не нужно было кричать, как многим другим управляющим, которых видел Корнелий. Раду шипел самым злобным образом, ни капли не стесняясь в выражениях.

Слуги долго не выдерживали, всякая спесь да неторопливость с них вмиг слетала. Они будто чуяли, что вот этот человек прибьет, не задумываясь, как муху какую.

Разгрузка вроде и завершена была, Раду рассчитывался с кучером наемной кареты – Корнелий после нескольких первых дней доверил ему вести все расходы по путешествию, – как из переулка напротив гостиницы выскочила мелкая и растрепанная девчушка. Она рыбкой нырнула между снующими слугами, но бежала неловко и, споткнувшись, врезалась прямо в Раду.

И только ойкнула, отскочив, а потом попыталась мимо него пробежать дальше.

Раду схватил ее за шиворот и поставил перед собой.

– Глаз нет, что ли? – разъяренно спросил он. – Чего несешься, не глядя?

Девчушка подняла на него залитое слезами лицо, и Раду склонил голову к плечу, поняв, что она куда старше, чем кажется, только ростом не вышла.

– Ой, господин, – торопливо зашептала она, – прощенья прошу, ой не нарочно я, не со зла! Отпусти меня, ради матери-заступницы!

Может, Раду бы и отпустил, чего она ему сдалась, но из того же переулка выскочили трое мужиков, и тут уже слугам пришлось расступиться. Мужики не особо сильными выглядели, роста среднего, да морды больно злые и кулаки разбитые.

– А ну, господинчик, – окликнул тот, что постарше, – отпусти девку, наша она.

Слуги уже побросали вещи, расступились, а кое-кто и заухмылялся – а вдруг сейчас господинчику морду начистят? Небось шипеть меньше будет, гонору убавится.

Раду за шкирку же приподнял обмякшую от испуга девчонку и спросил:

– Вот эта, что ли? – потом повернул к себе лицом, – Это как это ты «их»?

– Я не ихняя, господин, – обмирающее сказала она. – Не ихняя. Снасильничать хотели, папаша меня за долги отдал.

– Чё, глухой, что ли, господинчик? – с ухмылкой спросил мужик. – Давай-ка нам. А опосля и поделиться можем. За денежку. Небольшую, потому как в поимке способствовал. Тиба благодарным быть умеет.

– Ты, что ли, Тиба? – вздергивая подбородок, спросил Раду.

Корнелий заметил, как подобралась Тию, выпрямилась, ровно сложив ладони перед собой. Ее тонкое личико застыло.

«Чертов дурень Раду, – выругался про себя Корнелий, – везде ж приключения найдет.»

– Тию, мне стоит вмешаться, – тихо сказал он, – а вы оставайтесь здесь…

Она положила руку поверх его рукава и качнула головой.

– Не стоит, господин Тенда, – сказала она. – Для Раду это не соперники.

– Ах ты ж, смотри, опять Тиба, – плачуще воскликнула за их спинами женщина. – Да что ж ему неймется, окаянному, чтоб пусто ему было! Опять девочку забижает…

То была жена хозяина гостиницы, маленькая, хрупкая женщина, с красным лицом и руками. Она не переставая терла их передником и причитала вполголоса, пока муж не вышел следом и не одернул ее.

– Да сдалась нам эта девчонка, – с досадой сказал он, – к постояльцам цепляются опять, а мои-то бараны и не пикнут… Господин, так то ваш молодец, да? Уж вы бы позвали его, не ровен час покалечат....

– Что вы, – всплеснула руками Тию, – это как бы мой брат ни разошелся, да опять не было беды с властями… он у меня злой, чуть какую несправедливость видит, так сразу на защиту идет! А сильный, знаете какой? Вы не смотрите, что он не крупный, он сильный!

Корнелий закашлялся, кулаком прикрывая рот. Не далее как вчера «любитель справедливости» отвешивал пинков мальчишкам в одной деревеньке, где они останавливались на отдых. Двоим – за то, что третьего макали в лужу головой, а самому пострадавшему – за то, что не сопротивлялся. Потом расквасил нос папаше одного из задир, который влез было в педагогическую науку Раду. Побитый мальчишка как раз спрашивал Раду, надрываясь от слез: «Ведь они сильнее! Разве ж я могу что сделать?!» Раду свалил парой ударов вопящего мужика и ответил: «Бей, а потом посмотришь».

Кажется, из него воспитатель молодежи вышел бы еще хуже, чем из Корнелия.

«Боже мой, – подумал Корнелий, – да хоть был день, чтобы мы тихо где-нибудь проехали, не встревая никуда?»

– Ну ежели так, – с сомнением сказал хозяин гостиницы, – с властями-то никакой беды не будет, только в ножки поклонятся, спасибо скажут. У нас стражи всего-то полдюжины стрелков, да господин капитан. За всем не углядят, а эти хуже нарыва, уж простит меня юная госпожа.

И это было хорошо. Потому что Раду как раз в этот момент, оборвав надоевший ему разговор, с ноги врезал Тибе под колено и нырнул вперед, уходя от ответного удара. Девицу он швырнул перед этим в сторону, вроде и ненароком сбив с ног одного из троих разбойников.

Раду был быстр и гибок, он по большей части уходил от всех ударов – и немудрено, думал Корнелий, противники били жестко. Попади хоть парочка ударов в цель, и Раду мгновенно бы потерял преимущество в скорости и верткости.

Девчонка, дура, вместо того, чтобы бежать куда глаза глядят, рванула обратно к Раду, прячась за его спиной и хватая за рукава. Вот поистине, помощь хуже вредительства, Раду едва только успел оттолкнуть ее и отмахнуться от ревущего как раненый олень компаньона Тибы. Кровь из разбитой брови заливала разбойнику глаза, и бил он почти наугад, толкнув пару раз и самого Тибу.

Почти одновременно Раду и Тиба свалили незадачливого «оленя» – Тиба от досады, а Раду расчетом, и следом они сцепились друг с другом.

Тию ахнула, подалась вперед, сжимая перед грудью тонкие руки.