Протокол «Сигма» - Ладлэм Роберт. Страница 1

Роберт Ладлэм

Протокол "Сигма"

Глава 1

Цюрих

– Может быть, принести вам что-нибудь выпить, чтобы не так скучно было ждать?

Посыльный, малорослый щуплый человечек, разговаривал по-английски почти без акцента. Он был одет в униформу цвета хаки; на груди у него поблескивала латунная табличка с именем.

– Нет, спасибо, – чуть улыбнувшись, ответил Бен Хартман.

– Вы уверены? Может быть, чаю? Кофе? Минеральной воды? – посыльный уставился на Хартмана, и в его блестящих глазах без труда можно было разглядеть пыл человека, у которого остается всего лишь несколько минут на то, чтобы урвать хоть какие-то чаевые. – Я так сожалею, что ваша машина задерживается.

– Ничего, не беспокойтесь.

Бен стоял в вестибюле отеля «Сен-Готард», первоклассного заведения, с девятнадцатого века обслуживающего богатых деловых людей всего мира. «И, никуда не денешься, я один из них», – язвительно сказал он себе. Он уже освободил номер и теперь лениво размышлял о том, как бы намекнуть посыльному, чтобы тот не таскал с места на место его сумки и вообще перестал повсюду ходить с ним, держась на расстоянии пяти футов за спиной, как бенгальская невеста, и непрерывно извиняясь за то, что машина, которая должна доставить Бена в аэропорт, до сих пор не появилась. Во всем мире роскошные отели гордятся тем, что стараются как можно больше баловать своих клиентов, но Бен, которому пока что довелось путешествовать совсем немного, всегда находил такое обслуживание чрезмерно назойливым и очень раздражался из-за него. Он уже давно пытался выбраться из кокона. Но кокон – затасканный набор ритуалов, связанных с обслуживанием сильных мира сего, – в результате остался несокрушимым, и посыльный воспринимал Бена так и только так, как мог воспринимать, – видел в нем очередного богатого испорченного американца.

Бену Хартману исполнилось тридцать шесть лет, но сегодня он ощущал себя гораздо старше. Причина этого крылась не только в смене часового пояса, хотя он и впрямь лишь вчера прибыл из Нью-Йорка и все еще чувствовал себя разбитым из-за разницы во времени. Нет, это было связано еще и с тем, что он снова попал в Швейцарию. В былые, куда более счастливые дни он проводил здесь много времени, с бешеной скоростью съезжал на лыжах со склонов, с бешеной скоростью ездил на машине, ощущая себя диким призраком среди серьезных законопослушных бюргеров. И сейчас ему хотелось снова стать таким, как прежде, но из этого ничего не могло получиться. Он не бывал в Швейцарии четыре года, с тех пор как здесь погиб Питер, его брат-близнец и самый лучший друг во всем мире. Бен знал, что поездка вызовет воспоминания, но не ожидал, что они окажутся настолько острыми. Лишь теперь он понял, какую совершил ошибку, приехав сюда снова. С первой же минуты после того, как он сошел с самолета в аэропорту Клотен, Бен испытывал раздражение и ощущал только ярость, горе и одиночество.

Впрочем, ему удавалось не показывать виду. Вчера днем он провернул одно небольшое дело, а сегодня утром ему предстояла душевная встреча с доктором Рольфом Грендельмайером из Швейцарского государственного «Унион банка». Как это ни глупо, но клиент должен чувствовать себя счастливым, и поэтому рукопожатия и улыбки были неотъемлемой частью работы Бена. Если же быть честным с самим собою, то именно в этом как раз и состояла его работа, и порой Бен испытывал боль от того, что ему удалось так легко войти в роль единственного оставшегося в живых сына легендарного Макса Хартмана, предполагаемого наследника семейного состояния и кабинета руководителя «Хартманс Капитал Менеджмент», фирмы с многомиллиардным оборотом, основанной его отцом.

К этому времени Бен полностью освоил весь арсенал, которым должен располагать финансист мирового уровня, – его гардеробы были битком набиты костюмами от Бриони и Китона, его улыбка была спокойной и ободряющей, рукопожатие – мягким, и, что самое главное, его взгляд был внимательным, ровным и участливым. Собеседники видели в этом взгляде ответственность, надежность и мудрость, хотя обычно он служил прикрытием для смертельной скуки.

Но на самом деле Бен приехал в Швейцарию вовсе не ради бизнеса. Из Клотена небольшой самолет должен был доставить его в Санкт-Мориц, где ему предстояло кататься на лыжах с одним очень богатым пожилым клиентом, его женой и его внучкой, которая, по слухам, была очень красива. Клиент вежливо, но настойчиво пытался «выкрутить руки» Бену. На Бена многие положили глаз, и он это хорошо знал. Это была одна из тех опасностей, которые неизбежно влек за собой образ представительного, богатого, «подходящего» мужчины, одинокого обитателя Манхэттена: клиенты Бена непрерывно пытались женить его на своих дочерях, племянницах, кузинах. Вежливо отказываться было не так уж просто. К тому же не следовало исключать возможность того, что когда-нибудь и впрямь удастся встретить женщину, которая понравилась бы ему. К тому же Макс мечтал обзавестись внуками.

Макс Хартман, филантроп и человек с немыслимо тяжелым характером, был основателем «Хартманс Капитал Менеджмент». Бежавший из фашистской Германии эмигрант, обязанный всеми своими достижениями лишь самому себе и больше никому, он сразу же по окончании войны появился в Америке с вошедшими в поговорку десятью долларами в кармане, основал инвестиционную компанию и неуклонно расширял ее, пока ее обороты не достигли нынешнего многомиллиардного уровня. Сейчас старому Максу шел восьмой десяток, он уединенно жил в великолепном поместье в Бедфорде, штат Нью-Йорк, и до сих пор управлял компанией, о чем никто и никогда не забывал.

Пока самолет Питера не рухнул с небес, Бен мог заниматься тем делом, которое любил по-настоящему, – учить, и в частности учить таких детей, от которых отступились все остальные. Он преподавал в пятом классе школы для трудных детей в той части Бруклина, которая известна под названием Восточный Нью-Йорк. Многие дети были страшными, уже готовыми бандитами – мрачные десятилетние подростки, вооруженные не хуже колумбийских наркобаронов. Но тем не менее им нужен был учитель, причем беспристрастный, которому было бы на все это плевать. Бен был именно таким, и ему действительно удавалось каждый раз помочь кому-то изменить жизнь к лучшему.

Однако же, когда Питер погиб, Бен вынужден был заняться семейным бизнесом. Он говорил своим друзьям, что таким было обещание, которое заставила его дать умирающая мать, да и сам он подозревал, что обещание было именно вырвано у него, а не дано добровольно. Рак там или не рак, но он никогда не мог никоим образом противиться матери. Он вспоминал ее искаженное болью лицо, мертвенно-бледную от химиотерапии кожу, похожие на синяки красноватые пятна под глазами. Она была почти на двадцать лет моложе отца, и Бен даже представить себе не мог, что она умрет первой. «Работай дотемна», – говорила она, мужественно улыбаясь. Вторую часть фразы она не договаривала. Макс прошел через Дахау и остался в живых только для того, чтобы потерять сына, а теперь ему предстояло вот-вот потерять еще и жену. Сколько же в состоянии выдержать человек, пусть даже и необычайно крепкий?

– Неужели он потерял и тебя тоже? – прошептала она. Бен в то время жил в пяти кварталах от школы на шестом этаже ветхого многоквартирного дома без лифта, где коридоры пропахли кошачьей мочой, а линолеум на полу вздулся и пошел пузырями. Никаких денег от родителей Бен из принципа не принимал.

– Ты слышишь меня, Бен?

– Но мои дети, – сказал Бен и сам услышал в собственном голосе, что уже сдался. – Я им нужен.

– Ты нужен ему, – очень тихо ответила мать, и на этом разговор закончился.

Итак, теперь он обедал с богатыми клиентами, заставлял их ощущать себя чрезвычайно важными персонами, чувствовать себя обласканными и польщенными тем, что им уделяет внимание не кто иной, как сын основателя фонда. Еще он тихо и незаметно работал на общественных началах в центре для «трудных детей», стараясь сделать своих пятиклассников послушными и благонравными, словно алтарные служки. А все остальное время, которое только мог выкроить, он посвящал лыжам, парапланеризму, сноубордингу, скалолазанию, а также женщинам, хотя был разборчив и избегал слишком уж продолжительных знакомств.