Тривейн - Ладлэм Роберт. Страница 16
– Проваливай отсюда, сукин сын! – услышал он голос одного из полицейских, средних лет. – Или я пристрелю тебя!
– Не хватит духу! Здесь моя жена!
Ярость Тривейна возымела действие. Детектив посмотрел на оскорбленного мужа и присоединился к его атаке на дверь, наподдав по двери ботинком. Дверь в конце концов поддалась и, слетев с верхней петли, рухнула на камин внутри комнаты. Тривейн вместе с детективом ворвался внутрь.
Представшая их взорам картина не удивила детектива отеля: подобное он видел уже много раз. Прислонившись к двери, он наблюдал за Тривейном, стараясь понять, было ли тут насилие.
Филис Тривейн, совершенно обнаженная, лежала на кровати, на белых простынях, рядом с которой в беспорядке валялась одежда. На ночном столике слева стояла бутылка «Драмбуи» и два наполненных до половины стакана.
На ее груди виднелись следы поцелуев, а сверху вниз от ключиц к соскам были нарисованы два фаллоса.
«Похоже, тут неплохо повеселились», – решил полицейский и возблагодарил Бога за то, что тот, третий, успел покинуть комнату. Ну, и дурак же он был бы, если бы не сделал этого.
Филис Тривейн, закутанная в махровую простыню, сидела в постели с чашкой кофе. Врач только что закончил осмотр и вместе с Тривейном вышел в другую комнату.
– Мне кажется, вашей жене дали огромную дозу снотворного, мистер Тривейн. Но никаких побочных эффектов не будет. Возможно, заболит голова, расстроится желудок...
– Ее... ее изнасиловали?
– Трудно сказать без более тщательного осмотра... Во всяком случае, следы борьбы налицо. Впрочем, не думаю, что насильник добился своего... А попытка, вернее всего, была, мне бы не хотелось ничего от вас скрывать...
– И она о ней знает? Об этой... попытке?
– Простите, но тут может ответить только она.
– Благодарю вас, доктор!
Проводив врача, Тривейн вернулся к жене и, опустившись на колени рядом с кроватью, взял ее за руку.
– Ну, старушка, ты меня слышишь?
– Энди? – спокойно проговорила Филис, но в глазах ее он увидел страх, которого никогда прежде не видел. – Кто-то пытался меня изнасиловать... Это я хорошо помню...
– Я рад, что ты помнишь... – сказал он. – Ему это не удалось.
– Не думаю... Но почему, Энди, скажи, почему?
– Не знаю. Фил, но я постараюсь выяснить.
– Где ты был?
– Дорожная авария. По крайней мере, я так думал, хотя теперь не уверен.
– Что же нам делать?
– Не нам, Фил, а мне. Я должен кое с кем встретиться в Вашингтоне... Я не желаю иметь с ними никаких дел!
– Не понимаю...
Я тоже еще не все понимаю, Фил, но думаю, что связь здесь все-таки есть...
– Президент сейчас в Кэмп-Дэвиде, мистер Тривейн. Неудобно беспокоить его, извините. А что случилось?
Тривейн рассказал Роберту Уэбстеру о том, что произошло с женой. От изумления и растерянности помощник президента в первый момент не нашелся, что и сказать.
– Вы меня слышите?
– Да... Слышу... Ужасно...
– И это все, что вы можете сказать? Вы знаете, что на той неделе сказали мне президент и Хилл?
– Да-да, мы с ним говорили...
– Все это связано одно с другим, не так ли? И я имею право знать, почему такое случилось!
– Но мне нечего вам ответить... Думаю, что президенту – тоже. Где вы сейчас – в «Плазе»? Я вам перезвоню через несколько минут!
Он действительно сразу перезвонил. Тривейн, нетерпеливо схватив трубку, высказал не стесняясь все, что считал нужным.
Пусть все катятся к черту! Ему наплевать на то, что завтра в два тридцать сенатские слушания! Он всех их пошлет к чертям собачьим! Филис не является частью сделки! Назначение касается только его, но ни в коей мере не его семьи! Завтра он отделает всех этих сенатских ублюдков так, как еще никто их не отделывал. А затем соберет пресс-конференцию и объявит на всю эту чертову страну, какие свиньи обосновались в Вашингтоне! Именно так он и сделает, не будь он Эндрю Тривейн!
Он швырнул трубку на рычаг и подошел к кровати. Филис спала. Он опустился в стоявшее рядом кресло и погладил ее по волосам. Она слегка шевельнулась во сне, открыла и тут же снова закрыла глаза. Ей немало пришлось натерпеться, а тут еще новые испытания!
Снова зазвонил телефон. Со страхом и яростью Тривейн подошел к аппарату.
– Тривейн? Говорит президент! Мне только что все рассказали. Как чувствует себя ваша жена?
– Она спит, сэр... – ответил Тривейн, удивляясь самому себе: даже сейчас, в полном смятении чувств, он все же добавил «сэр».
– Боже, мой мальчик! – продолжал президент. – У меня просто нет слов! Что я могу сказать вам? Что сделать?
– Освободите меня, господин президент, от данного слова, пожалуйста... Если вы не сделаете этого, я найду, что заявить на завтрашних слушаниях... Да и не только там...
– Конечно, Эндрю, разумеется! – Президент Соединенных Штатов Америки помолчал секунду и добавил: – С ней все в порядке? Ваша жена в порядке?
– Да, сэр... Это было самое настоящее нападение, уверен. – Тривейн с трудом сдерживал дыхание. – Такая грязь... – Он боялся слов, которые могли сорваться у него с языка.
– Выслушайте меня, Тривейн. Послушайте, Эндрю! Возможно, вы никогда не простите мне того, что я вам сейчас собираюсь сказать, и все-таки... Если вы твердо решили уходить, то я не буду препятствовать. Но подумайте, хорошо подумайте! Я бывал в тяжелых ситуациях сотни раз, однако никогда не принимал решения сгоряча! Вся страна знает, что мы выбрали вас. Завтрашние слушания – всего лишь формальность. И если завтра в сенате вы скажете то, что хотите, то причините вашей жене новую боль! Неужели вы в самом деле не понимаете? Ведь они именно этого и хотят!
Тривейн глубоко вздохнул.
– Я вовсе не собираюсь причинять боль своей жене и не допущу, чтобы кто-то из вас лез в наши дела! Я не нуждаюсь в вас, господин президент. Надеюсь, я ясно выразился?
– Да, конечно, и я полностью согласен с вами. Но дело в том, что я нуждаюсь в вас. И я предупреждал вас, что возможна всякая мерзость...
«Всякая мерзость!» Какие ужасные слова!
– Именно мерзость! – свирепо прорычал Тривейн в трубку.
– Вам следует подумать о том, что случилось, – продолжал президент, словно не замечая грубость Тривейна. – Если такое произошло с вами, с одним из самых уважаемых людей в стране, то представьте, что может произойти с другими. Не мы ли должны положить этому конец? Не нам ли именно этим и заниматься?
– Никто меня никуда не выбирал. И я никому ничем не обязан! Вы, черт побери, прекрасно знаете! Не желаю я ни с кем иметь дела!
– Но вы же знаете, что это невозможно, – сказал президент. – Не надо мне сейчас отвечать. Подумайте, посоветуйтесь с женой. Я могу отложить слушания на несколько дней под предлогом вашей болезни.
– Мне уже ничего не нужно, господин президент, я не принесу вам никакой пользы...
– И все-таки прошу вас подумать... Дайте мне несколько часов. Вся моя команда просит вас об этом. И сейчас я обращаюсь к вам не как президент, а просто как человек! Я прошу вас остаться! Курки взведены, и пути назад нет. По-человечески я вполне понимаю ваш отказ... Передайте мои наилучшие пожелания вашей супруге... Спокойной ночи, Эндрю!
Тривейн услышал щелчок разъединения и медленно положил трубку. Достав из кармана рубашки сигареты, он закурил, чиркнув спичкой по фирменному коробку с надписью «Плаза». Не о чем ему думать! Он не изменит своего решения, как бы ни настаивал президент.
Он – Эндрю Тривейн, и всегда должен помнить об этом. Ему никто не нужен. Даже президент Соединенных Штатов Америки...
– Энди?
Тривейн посмотрел на кровать. Голова его жены была повернута к нему, а глаза открыты.
– Да, дорогая? – сказал он, встав с кресла и быстро подойдя к ней. Его жена была еще в полубессознательном состоянии.
– Я слышала. Я слышала, что ты сказал.
– Ни о чем не беспокойся. Утром снова придет доктор, а потом мы поедем в Барнгет. Ты уже в порядке, поспи еще.