А.Н.О.М.А.Л.И.Я. Дилогия - Лестер Андрей. Страница 22

– Витася, – спросил я, – у тебя есть дети?

Оказавшись у дома Изюмова, я позвонил в дверь. Бур тем временем обошел дом с тыла и заглянул за углы.

Внутри раздался какой‑то шорох, но никто не открывал.

– Это я, Адамов! – крикнул я. – Все спокойно. Открывайте!

Наконец двери отворились. На пороге стояла Лиля с опухшим от слез лицом и неприбранными рыжими волосами.

– Гарри! – воскликнула она, вспомнив мое студенческое прозвище.

Меня не называли так уже лет двадцать. Плохи дела, подумал я. У людей того типа, к которому относились Изюмов и его жена, романтические пласты сознания обнажаются только под воздействием очень большой беды.

– Скорее! – Лиля бросила затравленный взгляд в сторону улицы (в просвет между мной и Буром) и, как только мы оказались внутри, заперла двери на все засовы.

Мы прошли в гостиную. Изюмов, руководитель одного из самых засекреченных спецподразделений России, сидел в кресле со стаканом в руке. На нем был серый спортивный костюм PUMA и вязаные шерстяные носки коричневого цвета. Толстое лицо его покраснело, редеющие белесые волосы стояли торчком, одна нога была закинута на другую и на подошве вязаного носка отчетливо видна была большая дырка, которую генерал теребил пальцем свободной руки.

– Садитесь. – Пьяный Изюмов показал стаканом на диван, не переставая при этом теребить рваный носок.

Это зрелище, как и вырвавшееся у Лили «Гарри!», отнесло меня на много‑много лет назад. В те далекие годы рваные носки у Юры Изюмова скорее были правилом, чем исключением.

«Нам приходится экономить. Мы не можем позволить себе то, что покупаете вы», – говорил мне, жителю барака, обладатель огромной квартиры в обкомовском доме.

И Юра экономил. Мясо ел только в гостях, а дома питался морковными котлетами. Когда собирали деньги на студенческую попойку, давал рубль («у меня больше нет»), а по ходу пьянки еще и пытался подзаработать: однажды за десять рублей съел личинку майского жука – склизкое желтое существо размером с крупную гусеницу. Зато осенью, когда мы надевали свои поношенные курточки, у Юры появлялся новый овчинный тулуп, пыжиковая шапка или даже настоящий кожаный плащ. Сэкономив на друзьях, а также на носках и трусах, он вкладывал деньги в своего рода недвижимость в царстве одежды.

Боги всегда будут смеяться над нами, подумал я. Громадные заводы из бетона и стали таяли на глазах как дымок дамской сигареты, а рваные носки оставались навсегда.

Я сел в кресло рядом с большой пальмой, а Бур сказал: «Как‑то не время рассиживаться» и остался стоять.

– Ну, тогда выпейте! – сказал Изюмов и потянулся к столику, на котором стояла бутылка водки, томатный сок и несколько стаканов (как будто он знал, что мы приедем!).

Нога его в рваном носке соскочила при этом с коленки и с сильным стуком ударилась об пол. Изюмов выругался и, с кряхтением перегибаясь через свой огромный живот, стал разливать водку. Потом, расплескивая, толкнул стаканы.

– Пейте!

– Спасибо, – отказался я.

– Пей, говорю!

– Юра, – сказал я. – Ты на нас не кричи! Мы тебе помочь хотим.

– Юра?! Я превратился в Юру. Понятно. А как же «товарищ генерал, разрешите обратиться»? – заварнякал Изюмов. – Когда это я стал Юрой? А? Для него я тоже теперь Юра?

Стаканом он ткнул в сторону Бура, скрестившего руки на груди.

– Говно ты, а не генерал, – спокойно сказал Бур, сузив глаза, и Изюмов как‑то сразу сник.

– Нет, никто мне не сможет помочь. Все кончено, – заныл он. – Мы отрезаны от всего мира. Ничего не работает. Мобильники, телевизор, даже видеоплеер… Высшее руководство страны…

Заговорив о руководстве, этот подлец мгновенно поменял тон с ноющего на трагически‑официальный.

– Высшее руководство страны, которое пыталось сохранить… Ценой собственной жизни… Их самолет… – Изюмов красочно покрутил стаканом с водкой. – Все акции в жопе! – неожиданно закончил он.

– Какие акции, дружище? О чем ты?

Несокрушимость веры в денежный расчет и сила жадности, не ослабевающая даже перед лицом гибели, всегда казались мне чем‑то из разряда невероятных чудес. В принципе, этих явлений не могло быть, но они были. А раз так, то почему тогда в начале марта не могут цвести одуванчики?

– Все оффшорные деньги вложил. В мобильную связь, коммуникации, энергетику. Эта дура нудила, давай, бери побольше, кризис заканчивается, все будет дорожать.

– Да ты сам говорил, что нет ничего надежней энергетических компаний и связи! – огрызнулась Лиля.

«Неужели я мог быть когда‑то хоть немного, но влюблен в эту базарную торговку, увешанную дорогостоящими побрякушками?» – подумал я.

– Акции, господа, вам больше не понадобятся, – сказал я коротко, не желая терять времени. – Подумайте лучше о ребенке. Анжела дома?

– Дома, – всхлипнула Лиля, поправляя несвежую рыжую прядь.

– Нам надо с ней поговорить. – Я встал с кресла.

– Нет! Гарри! Нет, не надо. – Лиля вцепилась мне в грудь. – Нет, не пущу! Не трогайте ее!

– Лиля! Ты что? Все в порядке.

– Нет! Нет! – Она колотила меня кулачками.

Похоже, ей нравилось то, что она делает. Какой‑никакой, а выход эмоциям. Игра в самоотверженность.

Тем не менее это не очень удачное подражание драматическим сценам из кинофильмов начинало мне надоедать. Я испытывал большое искушение отвесить ей пощечину.

– Успокойся, говорю. Это в ваших же интересах. Помочь хочу. Она в своей комнате?

– Не пущу!

– Слушай, Лиля, внимательно. Если бы мы хотели плохого, я б с тобой не говорил. Мы бы просто свернули вам шеи, и дело с концом… Анжела нам нужна. Она была с нами на объекте, хочу задать ей пару вопросов.

– На каком объекте? – произнесла озадаченно женщина и бросилась к мужу.

– На каком объекте, ты, урод? – Лиля схватила Изюмова за ворот спортивной куртки и стала трясти. – Во что ты втянул нашу дочь?

Изюмов к этому времени, расплескивая и проливая, но все же успел выпить еще стакан и теперь покорно болтал щеками.

– Ладно, я пойду, поговорю с Анжелой, а ты подержи ее пока, – сказал я Буру.

– Да нет уж, – ответил Бур. – Лучше наоборот.

Мы были похожи на двух грабителей, взломавших сейф с бриллиантами и опасающихся оставить один другого наедине с драгоценностями.

– Хорошо, пошли вместе.

– Тогда эту тварь придется связать, – кивнул Бур на Лилю.

Лиля дернулась, как от удара по спине, повернулась к Буру, широко открыла рот и громко прошептала: «Што‑о‑о?»

– Ничего, – ответил Бур. – У кого‑нибудь есть скотч?

Лиля опустилась у ног Изюмова на колени и почему‑то на коленях поползла к соседнему креслу. Кое‑как взгромоздившись на него, она с ужасом поглядела на нас с Буром и повторила своим потусторонним шепотом:

– Што‑о?

– Клейкая лента, в рулончиках таких аккуратненьких, есть у вас? – сказал Бур.

Анжела сидела в наушниках, задрав ноги на стол с тетрадками, и слушала музыку. Наушники были подключены к ноутбуку, на мониторе вспыхивали и опадали какие‑то электронные загогулины. За окном, в которое девочка смотрела, покачивая музыке в такт головой, человек двадцать военных в кителях и несколько женщин в расстегнутых куртках и пальто спокойно и деловито обсуждали что‑то.

Когда мы вошли, Анжела сказала «Ой!», сняла ноги со стола и поздоровалась.

– Как дела? – спросил я ее.

– Хорошо, – улыбнулась девочка, сдвинув наушники, но не снимая их.

Она, по‑видимому, не собиралась долго разговаривать с нами.

– А вы чего такие злые? – спросила она.

– Мы не злые, мы сосредоточенные, – сказал я в некоторой растерянности.

Такие двенадцатилетние девочки даже в лучшие времена приводили меня в замешательство. Всегда казалось, что они знают обо мне нечто такое, чего никогда не знал о себе я сам.