Неравная игра - Пирсон Кит А.. Страница 12

— Договорились.

— Пойдемте?

Он прикасается к ящичку на калитке, и та чинно распахивается. Через широкий мощеный двор мы проходим ко входным дверям, внушительностью не уступающим двору.

— Квартира вашего отца на первом этаже.

В ответ я ухитряюсь одновременно кивнуть и пожать плечами.

Пока Майлз перебирает связку ключей, бегло осматриваю «Малберри-корт». При переоборудовании здания под жилье денег явно не пожалели. Начиная от декоративных арок над окнами и заканчивая латунной дверной фурнитурой, все указывает на кропотливую реставрацию с целью сохранения первозданного вида. Единственное очевидное исключение — камеры слежения над калиткой и входными дверями.

— За сколько же здесь сдаются квартиры? — невольно озвучиваю я возникший в голове вопрос.

— Три тысячи в месяц.

— Боже! Почему так дорого?

— Прежде всего, из-за месторасположения, плюс площадь и качество жилья. Кроме того, как вы убедитесь, застройщик потратил целое состояние на обеспечение безопасности, и за душевное спокойствие тоже надо платить. К сожалению, места вроде этого обещают внушительную прибыль взломщикам, но «Малберри-корт» охраняется по последнему слову техники.

Риелтор открывает дверь в вестибюль, высокими потолками и изящным кафелем на полу всецело отвечающий облику строения. Сравнение с безликой коробкой, что я называю домом, вызывает зависть.

Майлз выбирает следующий ключ и отпирает квартиру. Коридор тут же оглашается пронзительным пиканьем.

— Подождите, сейчас отключу сигнализацию.

Писк прекращается, и я захожу в холл метров шести длиной. Кафель сменяется полированным паркетом.

— Мой коллега собрал вещи вашего отца и перенес в главную спальню.

Мужчина ведет меня в спальню больше, чем вся моя квартира.

— Ничего себе хоромы! — ахаю я.

— Да, милое местечко. Уверен, вашему отцу здесь было очень хорошо.

Его притворные слова утешения я пропускаю мимо ушей.

— Все здесь, — указывает Майлз на десяток коробок в эркере. — Кроме одежды, она в гардеробе.

Оглядываюсь по сторонам в поисках шкафа, но вижу лишь кушетку и огромный дубовый комод.

— В гардеробной, — кивает агент на дверь.

— Ну конечно.

— Что ж, тогда оставляю вас. Не хочу вас торопить, но через полчаса прибывает джентльмен, который уже несколько дней жаждет осмотреть квартиру.

— Зачем же было заставлять его ждать?

— Политика компании. Если что-нибудь из вещей вашего отца пропадет, ответственность ляжет на нас.

— Так и впустили бы, пускай хоть все стащит, только избавит меня от хлопот.

Проигнорировав мое язвительное предложение, Майлз вручает мне визитку и уверяет, что оставит дверь открытой, чтобы я могла загрузить все в машину. И с этим выскальзывает из спальни. Я смотрю ему вслед и утверждаюсь в мысли, что он представляет собой полную противоположность моему представлению о привлекательном мужчине.

Хлопает входная дверь, и воцаряется полнейшая тишина — вероятно, благодаря окнам с тройным остеклением, имитирующим старинные. В неподвижном воздухе стоит слабый аромат — по-видимому, одеколона. Не едкий и приторный запашок, которым благоухает Майлз Дюпон, но древесный и более мужской — вполне отвечающий вкусу, как мне представляется, мужчины в возрасте.

Значит, это аромат моего папаши — мужчины, которого я никогда не видела, но чье присутствие в данный момент ощущаю едва ли не физически.

Внезапно меня пробирает дрожь, словно от холода, и, чтобы отвлечься, решаю приступить к делу и подхожу к груде коробок в эркере. Снимаю крышку с верхней, и меня окатывает волной того же самого древесного мужского аромата, только еще крепче. Она набита одеждой, вероятно, извлеченной из комода. Достаю дорогой на вид темно-красный свитер из ягнячьей шерсти. Под ним лежит такой же, только черный, а под тем, в свою очередь, еще один, травянисто-зеленый. Изучаю ярлыки: все три вещи среднего размера, но разных брендов — «Ральф Лорен», «Хьюго Босс» и «Джорджо Армани».

Что ж, отец явственно был неравнодушен к дорогим вещам, а с учетом баснословной платы за квартиру, и с соответствующими доходами. Этот вывод лишь распаляет мою ненависть.

Я всю жизнь утешала себя мыслью, что этот человек влачит жалкое существование. Представляла, что он вкалывает до потери пульса за гроши на какой-нибудь черной работе. Живет в замызганной комнате с отсыревшими стенами, изводится бессонными ночами на обоссанном матрасе. Мне хотелось, чтобы он страдал так же, как мы с матерью.

Чего я не представляла, так это состоятельности, комфорта и роскоши.

Прихожу в себя от пронзительной боли. Оказывается, я с такой силой закусила губу, что уже ощущаю во рту металлический привкус крови.

Тем не менее Деннис Хоган умер и, надеюсь, медленной мучительной смертью. Надеюсь, он горько плакал в подушку, как я в детстве, когда сверстники в районе дразнили меня за поношенную одежду и домашнюю стрижку. А когда понял, что срок его истек, надеюсь, он так же, как и я когда-то, задыхался под тяжестью ледяной глыбы одиночества. Остается только утешаться мыслью, что напоследок карма хорошенько его отымела.

Закрываю коробку и сглатываю комок в горле.

«Эй, подруга, теперь-то уж все. Он ушел навсегда».

Я переношу коробки в машину, по две за раз. С опущенными спинками задних сидений все двенадцать помещаются в салон. Затем отправляюсь в гардеробную и по очереди открываю четыре встроенных шкафа. Слава богу, три из них пусты.

Но вот в четвертом обнаруживается с десяток костюмов и примерно столько же пар обуви внизу. Изучаю пару отполированных до блеска брогов: как и свитера, они буквально вопиют о дороговизне — похоже, ручной работы. Затем, уже без всякого удивления, вижу на одном из костюмов бирку Хантсмана, известного портного с не менее известной улицы Сэвилл-роу.

Отступаю на шаг назад и оцениваю свою находку. Одно лишь содержимое этого шкафа стоит не менее тридцати штук. Вообще-то, я всегда рада отдать ненужные вещи на благотворительную распродажу, но не в этом случае — как-никак, Деннис Хоган мне задолжал. Если не ошибаюсь, в Майда-Вейл есть магазин, скупающий дорогие поношенные вещи, и, думаю, я смогу там выручить минимум тысячу. Этого вполне хватит, чтобы провести недельку на каком-нибудь курорте, что послужит хорошим средством от моей затянувшейся хандры.

Пожалуй, все-таки стоило сюда тащиться, даже если и пришлось вновь разбередить себе душу.

По четыре пары переношу обувь, в три приема забираю костюмы и, закончив погрузку, набиваю Майлзу Дюпону сообщение и захлопываю дверцу багажника.

Если повезет, доберусь домой к половине одиннадцатого и успею вернуться в редакцию прежде, чем Дэймон что-либо заподозрит. Одним из достоинств моей работы является необходимость в частых отлучках из офиса, так что никто и не заметит, что я закосила пару-тройку часов.

Позади меня паркуется тот же самый белый «мерседес». Уехать без прощания мне представляется подобающе грубым, и именно так я и поступаю. Ну а что, порой самые детские выходки доставляют самое большое удовлетворение!

Ситуация на дорогах и вправду разрядилась, и уже через полчаса я паркуюсь возле дома. Как ни соблазняет мысль бросить добычу в машине до вечера, в своем районе я не рискнула бы оставить на виду даже надкушенный сандвич, не говоря уж об уйме дорогущих шмоток.

Я перекидываю через руку несколько костюмов, и когда тянусь вверх к дверце багажника, что-то выскальзывает из кармана одного из пиджаков и падает на асфальт. Приседаю на корточки и подбираю блокнот размером с паспорт, в обложке из темно-синей кожи. На обложке золотом вытиснено одно-единственное слово: «Клоуторн».

Слово ни о чем мне не говорит, в блокноте может содержаться все что угодно, начиная от стихов и заканчивая железнодорожным расписанием — бросаю его обратно в багажник.

Двенадцать ходок вверх-вниз по лестнице со всей болезненностью напоминают, что моя физическая форма весьма далека от совершенства. Быть может, часть свалившегося на меня куша следует потратить на фитнес-клуб. Пять лет назад я записалась, но, пропустив три месяца, решила, что спорт не для меня. Процедура отказа от членства оказалась сложнее и болезненнее любого развода. Нет уж, лучше курорт.