Заговор «Аквитания» - Ладлэм Роберт. Страница 71

– Теперь уже придется обращаться не к Ремингтону, а к адмиралу Хикмену. Дэвид предупредил меня, что завтра утром адмирал может позвонить мне. Я продумаю все это и снова позвоню Миген. Хикмен обозлен, он хочет знать, кто вы и откуда такой внезапный интерес к вам.

– Вы хорошо знаете Хикмена?

– Довольно хорошо. Я служил под его началом в Нью-Лондоне и Галвестоне. Он сам предложил мне должность главного юриста в Сан-Диего, что и дало мне еще одну нашивку.

Конверс пристально посмотрел на Фитцпатрика, затем повернулся и, ни слова не говоря, направился к распахнутой балконной двери. Коннел не мешал ему, прекрасно понимая его состояние. Ему не раз приходилось наблюдать адвокатов, когда их неожиданно осеняет идея, способная в корне изменить ход дела и требующая глубокой проработки. Нечто подобное случалось и в его практике. Джоэл медленно повернулся к Коннелу, остановился, по его лицу было видно, как постепенно, с трудом он пробивается к какой-то мысли.

– Сделайте это, – начал он. – Сделайте то, что мог бы сделать ваш зять, завершите то, о чем он должен был сказать, но теперь уже никогда не скажет. Дайте мне этот трамплин, он мне необходим.

– Как вы обычно говорите: поясните, пожалуйста, советник.

– Представьте Хикмену сценарий в том виде, в каком он был бы написан Э. Престоном Холлидеем. Скажите ему, что «флажок» должен остаться на месте, потому что у вас есть все основания считать меня причастным к убийству вашего зятя. Скажите ему, что перед отлетом в Женеву Холлидей разговаривал с вами – а это так и было – и сообщил, что собирается встретиться со мной, адвокатом противной стороны, которого он подозревает в коррупции, а также противозаконных махинациях с выдачами лицензий на экспорт. Скажите, будто он намеревался высказать мне все прямо в глаза. В биографии Престона наберется достаточно подобных фактов.

– Но не в последние десять-двенадцать лет, – уточнил Фитцпатрик. – Он прекрасно вписался в истеблишмент и проникся здоровым уважением к доллару.

– Ничего, в данном случае важна вся история жизни! И он это знал, потому и обратился ко мне. Скажите своему адмиралу, будто вы абсолютно уверены в том, что он высказал мне свои подозрения, а поскольку такие дела связаны с миллионными прибылями, я, как вы считаете, постарался убрать его с дороги, обеспечив себе алиби тем, что присутствовал при его смерти… Кстати, у меня репутация весьма методичного человека.

Коннел опустил голову, провел рукой по волосам и подошел к охотничьему столику. Оглядел развешанные по стенам картинки с лошадями и снова повернулся к Конверсу.

– Вы-то сами понимаете, чего от меня требуете?

– Да. Дайте мне этот трамплин, который сразу же забросит меня в свору грядущих чингисханов. Ради этого вам придется пойти еще дальше. В разговоре с Хикменом упомяните, что дело это касается вас лично, что вы вне себя от ярости – а это правда, – и попросите его изложить ваши соображения тому, кто затребовал мои документы. Дело это никак не связано с армией, и вы намерены передать все материалы гражданским властям.

– Понимаю, – сказал Фитцпатрик. – Ведь именно так мне все и представлялось, когда я прилетел сюда, чтобы разыскать вас. Я всего лишь смещаю акценты, и вместо человека, у которого я ищу содействия, вы превращаетесь в того, кого я намерен прижать к ногтю.

– Вот именно, советник. А я тем временем буду наслаждаться гостеприимством Ляйфхельма.

– И все-таки кое-чего вы, по-видимому, не понимаете.

– Чего именно?

– Вы требуете, чтобы я официально обвинил вас в преднамеренном убийстве первой степени. Сделав подобное заявление, я уже не смогу взять его обратно. На вас повиснет клеймо убийцы.

– Я знаю. И все же сделайте именно так.

Джордж Маркус Делавейн, сидевший в кресле за письменным столом перед странно окрашенной картой, резко дернулся всем телом. Движение это было непроизвольным и объяснялось крайним раздражением. Делавейн не любил препятствий, а об одном из них как раз и говорил ему адмирал из Пятого округа:

– По отношению к отмеченным «флажком» документам применена процедура, предусмотренная кодом «четыре нуля», – объяснял Скэнлон. – Чтобы отменить ее, придется обратиться в Пентагон, не мне объяснять вам, что это значит. Понадобятся подписи двух высших офицеров: начальника военно-морской разведки и представителя управления национальной безопасности; в составленной по этому поводу докладной должно быть указано, что документы нужны для расследования, проводимого на уровне командования округом. Видите ли, генерал, все это можно организовать, но тогда возникает риск…

– Я отлично понимаю степень риска, – прервал его Делавейн. – Сама докладная – риск, лица, те, кто поставит подписи, – тоже рискуют. Но почему «четыре нуля»? Кто применил эту процедуру и почему?

– Главный юрист военно-морской базы в Сан-Диего капитан третьего ранга Фитцпатрик. В его личном деле нет ничего, что хоть как-то объясняло бы подобный поступок.

– Я могу объяснить это, – заявил бывший владыка Сайгона. – Он что-то скрывает. Он подстраховывает этого Конверса.

– Зачем главному юристу военно-морской базы подстраховывать гражданское лицо? Не вижу никакой связи. Более того, зачем ему пользоваться кодом «четыре нуля»? Это только привлекает к нему внимание.

– И накладывает крышку на этот «флажок». – Делавейн помолчал, затем, прежде чем адмирал успел вставить слово, заговорил снова: – Кстати, о Фитцпатрике. Вы сверялись со списком нашего личного состава?

– Его в нем нет.

– А его кандидатура обсуждалась когда-нибудь? Может, ему намекали на что-нибудь?

– Я не успел это проверить. – Из трубки донесся звук зуммера, посторонний, не на той линии, по которой они разговаривали. Слышно было, как Скэнлон щелкает кнопками и включает параллельную связь. – Да? – Голос его звучал отчетливо и очень официально. Через несколько секунд адмирал снова переключился на Пало-Альто. – Это опять Хикмен, – сообщил он.

– Может быть, у него найдется что-нибудь для нас? Перезвоните мне попозже.

– Хикмен не сказал бы ни слова, знай он хоть что-нибудь о нашем существовании, – сказал Скэнлон. – Его придется убрать одним из первых. Будь моя воля, я лично пристрелил бы его.

– Перезвоните мне попозже, – повторил Джордж Маркус Делавейн, глядя на карту Новой Аквитании.

…Хаим Абрахамс сидел за кухонным столом на маленькой каменной вилле в Тцахале – пригороде Тель-Авива, облюбованном отставными военными и теми, у кого хватало средств и нужных связей, чтобы поселиться здесь. Ветерок, задувающий из сада в открытое окно, чуть смягчал духоту летней ночи. Две комнаты виллы были оснащены кондиционерами, а в трех остальных работали потолочные вентиляторы, но Хаим любил свою кухню. В старые добрые времена они сидели вот так на скромных кухоньках и планировали свои операции; оружие переходило из рук в руки, тощая курица варилась в котелке на дровишках, собранных в пустыне Негев. Кухня была сердцем дома. Она давала тепло и пищу телу, позволяла спокойно обсуждать тактические вопросы, когда женщины, управившись с домашними делами, удалялись, не мешая беседе мужчин своими бесчисленными пустяками. Жена его спит сейчас наверху, и пусть себе спит. Теперь им почти нечего сказать друг другу. Да она и не могла бы сейчас помочь. А если бы и могла, то не стала бы. В Ливане они потеряли сына, ее сына, как утверждает она, потому что мальчик был учителем, просвещенным человеком, а не солдатом, не добровольным убийцей. Слишком много сыновей пало с обеих сторон, говорит она.

И погибли они по вине стариков, говорит она, стариков, заражающих зеленых юнцов своей ненавистью и ведущих их к гибели во имя библейских легенд и сомнительных притязаний на землю. А ведь когда-то она кричала: «Смерть! Смерть вместо переговоров!» Она забыла прошлое. Слишком многие и слишком быстро забывали его. Но Хаим Абрахамс не забыл и никогда не забудет.

И прежнее чутье ему не изменяет. Этот адвокат, этот Конверс, эти переговоры! Все слишком уж разумно – один лишь холодный расчет без всякого огня истинной веры. Специалист из Моссад – один из избранных, но и он может ошибаться. Он разбирал побудительные мотивы, как будто кто-то может влезть в мозги другого человека и точно сказать: вот действие, а вот – противодействие. За такое-то наказание такое-то отмщение. Нет, все они только умничают! Вера подогревается собственным огнем. Он всегда руководствовался верой, убеждениями и никогда не нуждался в хитроумных мотивировках.