Горячий угон - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 25

Замка на сарае не было. Сергей осторожно потянул за ручку, дверь поддалась. Почти бесшумно он юркнул внутрь. Здесь было темно, пахло машинным маслом и керосином. Он включил фонарик. На полках был аккуратно разложен всякий хлам, который Тимофеич, очевидно, считал полезным и очень нужным в хозяйстве. Круг света лихорадочно шарил вокруг. Казалось, что минуты превратились в часы, сердце колотилось все сильнее. Наконец, справа от двери Гаврош увидел разобранные на секции и аккуратно связанные между собой бамбуковые удочки. На полу рядом с ними стояла брезентовая рыбацкая сумка – та самая! С замиранием сердца Гаврош сунул руку внутрь и чуть не закричал, уколовшись о крючок. Но в следующую секунду забыл о боли – то, ради чего он сюда пришёл, было зажато в руке!

Выскочив из сарая, Гаврош бросился туда, откуда пришёл. Он пронесся по огороду, продрался сквозь малинник, легко перемахнул через забор… Чтобы запутать следы, он сделал большой крюк, отдышался и вернулся домой.

На другой день он в школу не пошел. Опасливо походил по селу: не ищут ли его милиционеры с собаками? Не снимают ли отпечатки пальцев с двери сарая? Не расспрашивают ли жителей, что подозрительного видели или слышали минувшей ночью? Но ничего подобного в Яблоневке не происходило: обычная повседневная мутная скука, даже сам дед Тимофеич, ничуть не озабоченный, таскал в погреб банки с соленьями. Сергей понял, что Тимофеич спрятал штык до следующего лета, а значит, обнаружит пропажу не скоро.

Успокоенный, он отправился на речку и, спрятавшись за кустами, рассмотрел свою добычу. Штык был длинный и тяжелый, на блестящем клинке ни пятнышка ржавчины, желоба-кровостоки с двух сторон и явно выраженные спуски к лезвию придавали ему вид изделия ручной работы, над которым долго трудился опытный кузнец. Он попробовал на ногте – лезвие было острым. Только кнопка замка не нажималась, ну да можно отмочить в керосине, к тому же Гаврош не собирался пристегивать штык-нож к винтовке, тем более что «Маузера» у него не было. Налюбовавшись новым приобретением, он побежал домой. Отец с шурином, надев фартуки, готовились к забою.

– Уроки отменили, физик заболел, – сообщил Сергей. – А можно, сегодня я забью?

– Хочешь, попробуй! – улыбнулся отец. – Когда-то надо ведь начинать!

– У меня и инструмент есть! – Сергей гордо достал штык и покрутил над головой, как лихой кавалерист крутит шашкой в атаке.

– Ничего себе! Где взял?

– Выспорил. У Сашки Колычева из Ореховки.

– А на что спорили? – подозрительно прищурился дядя Вова.

– Кто кого на руках передавит. Он же на год старше и выше. А я его сразу уложил!

– Молодец, у тебя руки крепкие! – похвалил отец.

– И везучий, – хмыкнул дядька. Я таких хороших вещей никогда не выспаривал! Только знаешь что… Я эту штуку где-то видел…

– Не, не знаю!

– Ну, ладно. Пойди, выбери себе подходящего…

Сергей зашел в загон, осмотрел с десяток свиней, предназначенных для заклания этой осенью. Они чувствовали свою судьбу и вели себя не так, как обычно: испуганно скучились в углу, жались друг к другу и жалобно смотрели на вошедшего. И в этот миг Гаврош испытал неведомое ранее чувство абсолютной власти над другим живым существом: от него зависит – кому жить, а кому умереть! Он может выбрать вот этого черноухого борова с жесткой щетиной, или вот этого дородного хряка, или вот эту, нервно похрюкивающую свинью… От его выбора зависит – кто умрет прямо сейчас, а кто завтра или послезавтра… Вроде и разница небольшая, но не для тех, чья жизнь подходит к концу: для них день или два – это целая вечность! И он, Сергей Гаврин, хозяин всего: и этой вечности, и этих десяти жизней…

Он выбрал черноухого борова, скорей всего потому, что тот находился с краю, а пробиться к толстому хряку, в центр плотно сбившегося обреченного стада, было весьма проблематично. Ухватив черноухого за ногу, Сергей потащил его к выходу, тот визжал и отчаянно вырывался. Пришла мысль, что если бы все свиньи одновременно бросились, то сбили бы его с ног и могли затоптать, а потом и сожрать. Но невыбранные счастливчики не собирались ни на кого бросаться: они успокоились и, как обычно, разбрелись по загону: толклись у пустой кормушки, рыли землю, надеясь откопать желудь или картофельную шелуху. На визжащего и упирающегося собрата они никакого внимания не обращали – его судьба никого не интересовала.

– Вот и у людей так! – подоспевший отец кивнул на безразличных свиней. – Каждый только за свою шкуру дрожит!

Вдвоем они все-таки вытащили сопротивляющегося борова из загона, тут вмешался дядя Вова, мужики опрокинули жертву на спину, сноровисто привязали веревки к левой передней ноге и правой задней, растянули… Теперь боров не мог вырываться, только дергался и отчаянно визжал, грудь и живот беззащитно белели.

– Пощупай рукой вот здесь, – показал отец. – Почувствуешь, где сердце колотится – туда и бей…

Сергей положил ладонь на теплую, лихорадочно вздымающуюся грудь борова.

– Есть, нашел!

– Давай! Только стань с этой стороны, чтобы нож плоско между ребер прошел…

Гаврош выполнил указание, нацелил штык туда, где бешено колотилось сердце, и ударил. Даже чересчур сильно – клинок легко вошел в тело, провалившись по самую рукоятку, что-то горячее брызнуло в лицо… Боров захрипел, забился, но, дернувшись несколько раз, затих.

– Теперь перехвати горло, – сказал дядя Вова, подставляя большую эмалированную миску.

Гаврош и штык снова легко справились с заданием. Тяжелый и резкий запах крови ударил Сергею в голову. Он почувствовал, как сила животного переходит к нему и распирает его изнутри. Примерно такое чувство он испытывал в Климовке, после вина и драки. Только сейчас оно было сильнее и острее. Отец зачерпнул полкружки крови, протянул:

– Пей! Никогда болеть не будешь!

Сергей выпил тёплую, вязкую жидкость до дна.

– Молодец! – похвалил отец, вытирая окровавленные руки о передник. – Вот и вырос мне помощник!

– Давай я еще заколю!

Взрослые рассмеялись.

– Погодь, надо с этим управиться! Осмолить, разделать и все такое… Завтра мать на базар повезет, а мы следующего отработаем! Иди, умойся…

Вечером, как обычно, сели за стол: отец с матерью, ее сестра – дородная и громогласная тетя Галина и дядя Вова. Только на этот раз пригласили и Сергея, как равного. Ели жареную свинину, пили самогон, и ему тоже налили полстакана. Хмель сразу ударил в голову.

– Слышь, пап, а зачем кровостоки делают? – спросил подросток. – По ним все равно кровь не стекает!

Отец только плечами пожал, разливая по стаканам огненную жидкость. На этот раз сыну только на донышко плеснул, для приличия.

– Никакие это не кровостоки, – снисходительно объяснил дядя Вова. – Это долы. Их делают, чтобы клинок легче был.

– А как же кузнец их так выковал?

– Да какой кузнец? Это же конвейер – штамповка, фрезеровка, заточка! Разве вручную сотни тысяч таких железок накуешь?

– А откуда ты это все знаешь? – недоверчиво спросил Сергей. Все его сверстники были уверены: кровостоки нужны, чтобы кровь стекала…

Вова распрямился, выставив грудь колесом.

– Я же в десанте служил! Там всему научили! Я один могу против пяти мужиков драться. И уложу всех рядком!

Сергей вздохнул. Степан Федорович не попал в армию по здоровью, и тут его Вова Комаров как бы обогнал. А такие вещи отец воспринимал болезненно и всегда любил подчеркнуть, что может выпить не меньше шурина, хотя тот и весил в полтора раза больше.

Наконец, мясо было съедено, самогон выпит. Сергей сомлел и прикорнул в углу на диване. Отец и дядя Вова громко орали песни и не давали спать – он то и дело выныривал из зыбкого забытья.

– Завтра Вера в Климовку мясо повезет, Галина пусть колбасой да салом займется, – как сквозь вату доносились слова отца. – А мы забой сделаем и тоже к ней подсоединимся…

– Слышь, Степан, а может, лучше мы с Галиной на базар поедем? – спросил дядя Вова. – Ты с мальцом и без меня управишься, а Вера колбасу крутить будет…