Цикл романов "Анжелика" Компиляция. Книги 1-13" (СИ) - Голон Серж. Страница 17

– До чего же я не люблю этого слова – реформа! – воскликнул старый барон.

– Реформа и опять реформа! Вы рассуждаете почти как гугенот, кузен! Боюсь, еще немного, и вы предадите короля. Что же касается вашего преподобного Венсана, то хотя он и духовное лицо, но, судя по тому, что я о нем слышал, я понял, что он действует как еретик и Риму следует опасаться его.

– Тем не менее его величество король Людовик XIII, выражая перед смертью свою последнюю волю, поставил его во главе Совета совести.

– А это еще что такое?

Маркиз дю Плесси легким щелчком взбил кружева своих манжет.

– Как бы вам объяснить… Это нечто грандиозное… Совесть королевства! Да, да, Венсан де Поль является совестью королевства! Он почти ежедневно видится с регентшей, он принят всеми принцами. И при всем том он самый простой и веселый человек на свете. Он считает, что нужда излечима и сильные мира сего должны помочь побороть ее.

– Бредни! – раздраженно проговорила тетя Жанна. – Нужда – то же самое, что и война, которая, как вы только что сказали, является злом, коим бог пожелал наказать людей за первородный грех. И восставать против возложенного на нас бремени – значит восставать против божественного миропорядка!

– Милая мадемуазель, его преподобие Венсан ответил бы вам на это, что и вы тоже несете ответственность за окружающее нас зло, и без долгих слов послал бы вас лечить и кормить самых бедных из ваших землепашцев, добавив при этом, что если они кажутся вам «слишком грубыми и земными» – это его выражение, – то взгляните на них другими глазами, и тогда вы увидите лицо страдающего Христа. И вот этот удивительный человек умудрился таким образом завербовать в свои благотворительные когорты почти всю знать королевства; Я сам, – добавил маркиз с жалобной гримасой, – когда был в Париже, по два раза в неделю ходил в городскую больницу разливать и разносить суп больным.

– Вы все больше поражаете меня! – взволнованно воскликнул старый барон – Вот уж воистину, такие дворяне, как вы, словно нарочно придумывают, как бы опозорить свой герб. Нет, я вижу, мир сошел с ума посылают священников, чтобы они проповедовали среди священников, а вы, человек безнравственный, я бы сказал, почти вольнодумец, читаете нравоучения такой честной и добродетельной семье, как наша! Нет, я не в силах больше выносить это!

Старик вне себя встал из-за стола, а так как ужин был уже закончен, все последовали его примеру. Анжелика – она так ни к чему и не притронулась – выскользнула из гостиной. Ей почему-то было холодно, ее знобило. Все, о чем говорили за столом в гостиной, смешалось в ее голове: спящий на соломе король, взбунтовавшийся парламент, разливающие суп знатные сеньоры, Париж, манящий, полный жизни мир. И рядом с этими бурлящими страстями она, Анжелика, была словно заживо похоронена в склепе.

По коридору шел ее кузен Филипп, и она торопливо спряталась под лестницей. Он прошел совсем рядом, не заметив ее. Она слышала, как он поднялся на второй этаж и кликнул слуг, которые при тусклом свете нескольких свечей готовили спальни для своих господ. Визгливый голос подростка звенел от ярости.

– Черт знает что, никто даже не подумал на последнем перегоне запастись свечами! Могли бы догадаться, что в этой глуши так называемые дворяне ничем не отличаются от своих голодранцев-вилланов. Вы хоть согрели мне воды для ванны?

Слуга что-то ответил, однако Анжелика не расслышала его слов. Филипп проворчал уже более мирным тоном:

– Час от часу не легче. Мыться в тазу! К счастью, отец говорил, что у нас в Плесси есть две флорентийские ванные комнаты. Скорее бы уж добраться до них. Мне кажется, что вонь этого племени де Сансе теперь будет преследовать меня вечно.

«Ну, за это он у меня поплатится!» – подумала Анжелика.

При свете фонаря, стоявшего в передней на столике с выгнутыми ножками, Анжелика увидела, что Филипп снова идет вниз.

Когда он приблизился, она вышла из своего убежища в тени винтовой лестницы.

– Как смеете вы говорить о нас так оскорбительно при лакеях? – раздался под сводами замка ее голос. – Неужели вы понятия не имеете о дворянской чести? Это, верно, оттого, что вы ведете свой род от незаконнорожденного сына короля! А вот у нас – чистая кровь!

– Такая же чистая, как ваша грязная физиономия, – ледяным тоном отпарировал Филипп дю Плесси.

Неожиданно для себя Анжелика кинулась к нему, чтобы расцарапать его лицо. Но Филипп крепко, по-мужски схватил ее за запястье и с силой отшвырнул к стене. И ушел, даже не ускорив шага.

Оглушенная, Анжелика слышала, как бешено колотилось ее сердце. Неведомое ей дотоле чувство стыда и отчаяния охватило девочку.

«Я ненавижу его, – думала она. – Придет день, и я ему отомщу. Я заставлю его склониться передо мной, просить у меня прощения».

Но сейчас она была всего-навсего несчастной маленькой девочкой, такой одинокой в темноте старого замшелого замка.

Скрипнула дверь, и Анжелика увидела плотную фигуру старого Гийома – он нес для юного сеньора два ведра горячей воды, над которыми поднимался пар. Почувствовав, что в темноте кто-то прячется, старик остановился.

– Кто там?

– Это я, – ответила Анжелика по-немецки.

Когда они были вдвоем с Гийомом, она всегда разговаривала с ним на его родном языке, которому он обучил ее.

– Что вы здесь делаете? – спросил Гийом, тоже переходя на немецкий. – Тут холодно. Идите лучше в гостиную, послушайте, какие истории рассказывает там ваш дядюшка маркиз. Потом на целый год хватит вспоминать их.

– Я ненавижу этих людей, – мрачно сказала Анжелика. – Они злые, противные. Приехали, посмеялись над всем, а потом уедут в свои прекрасные замки, там столько всяких красивых вещей, а мы останемся здесь…

– Что с вами, доченька? – медленно проговорил старый Люцен. – Да полно вам, не обращайте вы внимания на их насмешки!

Анжелика чувствовала себя все хуже. По вискам ее струился холодный пот.

– Гийом, вот ты простой солдат, так скажи мне: как надо поступить, если встретишь человека алого, трусливого?

– Странный вопрос для ребенка! Но коли уж вы спрашиваете, я вам отвечу: злого надо убить, а трусу – дать убежать.

Немного подумав, он добавил, снова поднимая свои ведра:

– Но ваш кузен Филипп не злой и не трусливый. Просто он еще молод, вот и все…

– Значит, ты тоже его защищаешь! – пронзительным голосом закричала Анжелика. – Ты тоже! Потому что он красивый… потому что он богатый!..

Она вдруг почувствовала во рту какую-то горечь, покачнулась и, скользнув вдоль стены, упала без чувств.

Недомогание Анжелики объяснялось вполне естественными причинами. Госпожа де Сансе успокоила девочку, растолковав ей, что теперь она стала девушкой и эти явления, так взволновавшие ее, отныне будут повторяться каждый месяц до тех пор, пока она не достигнет старости.

– И каждый месяц я буду терять сознание? – спросила Анжелика, удивленная, что до сих пор не замечала этих обязательных обмороков у женщин, которые ее окружали.

– Нет, ваш обморок – просто случайность. Вы поправитесь и очень скоро привыкнете к этому.

– Все равно плохо! До старости еще так далеко! – вздохнула Анжелика. – А когда я состарюсь, уже нельзя будет снова лазать по деревьям.

– Вы сможете великолепно продолжать это занятие, – заверила ее госпожа де Сансе, которая всегда проявляла большую чуткость в воспитании своих детей и, по-видимому, вполне понимала огорчение дочери. – Но как вы сами догадываетесь, это действительно подходящий случай для того, чтобы расстаться с манерами, не соответствующими ни вашему возрасту, ни положению девушки из знатной семьи.

Она произнесла также небольшую речь о том, как радостно производить на свет детей, и о наказании за первородный грех, который несут все женщины по вине нашей праматери Евы.

«Вдобавок к нищете и войнам еще и это!» – подумала Анжелика.

Она лежала, вытянувшись под простыней, слушала, как за окном шумит дождь, и ей было даже уютно. Она чувствовала себя слабой, но в то же время повзрослевшей. Ей казалось, что она лежит на палубе судна, которое отчалило от знакомого берега и плывет неведомо куда, неведомо к какой судьбе. Временами ее мысли возвращались к Филиппу, и тогда она стискивала зубы.