Лабутены для Золушки - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 34
Ухватив девушку под локти – крепко, но бережно, молчаливые черные гиганты неспешно, повели ее к окну, словно санитары ослабевшую больную.
– Где мои туфли? – спросила она первое, что пришло в голову. Марша бросилась куда-то в угол и вернулась с потерявшими форму лабутенами.
– Мы их померили… Но каблук сломала эта корова, Амели, – оправдывалась она. – Ну-ка, девки, помогите!
Марша и быстро подбежавшая Софи, мигом обули Киру, хотя она отметила, что вместо привычного комфорта, ноги будто попали в колодки пыточного «испанского сапога».
– Так это все из-за тебя? – изумленно спросила Софи. – Ну, ты и крутая! Наверное, княгиня Монако?
Остальные пленницы лишились дара речи и только восхищенно таращились на происходящее, в котором материализовались их мечты о благородных спасителях.
– Да никакая я не княгиня, – ответила Кира, плохо соображая, что происходит. Ее мечта тоже материализовалась, но она не могла понять – каким образом? Кто эти люди? Как они ее нашли? И что, наконец, они сделали с охраной?
Тем временем один освободитель посветил в окно фонарем. В ту же секунду стекло разлетелось вдребезги, в образовавшуюся дыру просунулась черная рука, зацепила за раму металлический крюк. Короткая пауза, рывок – и рама со смачным шлепком улетела в рассветные сумерки. Один из африканцев ловко выпрыгнул в проем, второй, легко ее приподняв, пронес над подоконником, и передал на руки напарнику.
Кира оказалась на свободе. Она глубоко вдохнула свежий утренний воздух с каким-то кислым оттенком. Обратила внимание, что двор усеян какими-то странными бугорками. Присмотревшись к ним в тусклом рассветном свете, Кира поняла, что это трупики птицы.
«Они их отравили, – пришла неожиданная и единственно верная догадка. – Иначе гуси подняли бы такой шум…»
Сам собой, автоматически, появился и ответ на вопрос о судьбе охраны…
– Эй! А как же мы? – донесся до Киры голос Марши, но она не знала, что ответить. Туфли неимоверно жали, она их скинула и понесла в руке.
У ворот стоял микроавтобус с горящими габаритными огнями и заведенным двигателем. Мягко распахнулась дверца, Киру практически на руках внесли в салон и усадили в мягкое кресло. Сопровождающие опустились по сторонам, под тяжелыми телами сиденья жалобно скрипнули. Дверца со щелчком закрылась, огромный водитель включил двигатель.
– Доброе утро, мадемуазель, – приветствовал Киру чернокожий, сидящий впереди, рядом с шофером. Он был таким же мощным, как и все остальные. Может, даже, еще мощнее. Лицо его показалось знакомым. Может, потому, что все африканцы для нее были похожими друг на друга.
– Меня зовут Мадиба. Ни о чем не беспокойтесь, ваши беды закончились. Мы доставим вас в безопасное место.
В руках у него был телефон, по которому он, кажется, только что говорил: экран еще не погас.
Микроавтобус рванулся вперед. Кира обернулась, глядя, как остается в прошлом страшная ферма, на которой она пережила самый ужасный день в своей жизни.
– Вас что-то беспокоит? – спросил Мадиба.
– Как же остальные девушки? Заберите их! Вы не можете оставить их там – вдруг кто-то очнется? И эта Амели – она страшная женщина!
– Не волнуйтесь, им уже ничто не угрожает, все будет хорошо. Скоро о них позаботятся официальные власти.
– А вы кто? – не удержалась Кира.
Ответа не последовало.
Дальше ехали молча. Уже рассвело, за окном расстилались довольно пустынные предгорья Южных Альп. Микроавтобус подпрыгивал на неровной проселочной дороге, которая шла сверху вниз, иногда петляя, чтобы уменьшить крутизну спуска. Кое-где, среди деревьев мелькали крыши домов – очевидно, в чаще прятались такие же фермы, как та, которую она недавно покинула.
Спасшие ее люди сидели молча, смотрели перед собой, не встречаясь с ней взглядами: похоже, это входило в инструкцию, расписывавшую, как вести себя при ее перевозке. Но кто дал им такую инструкцию? Кем вообще являлись эти крепкие африканцы, так легко вырвавшие ее из лап банды, неуязвимой для местной полиции? Они ведь даже не запыхались, и одежду не помяли!
Исподволь рассматривая своих соседей, Кира обнаружила, что у них одинаковые часы: из нержавеющей стали, даже на вид крепкие, противоударные, – черные циферблаты, но белые метки, цифры и стрелки, – чтобы лучше отражался свет люминесцентной краски… Явно армейские! Значит, это военнослужащие? Наверняка какое-нибудь элитное спецподразделение Французской Республики! Но почему они все чернокожие? Может, в их знаменитом иностранном легионе, про который снято столько фильмов и написано столько книг, существует какое-то особое африканское подразделение?
– Скажите, пожалуйста, мсье, – обратилась она к своим спутникам, на лицах которых напрочь отсутствовали признаки эмоций – так могли бы выглядеть незнакомые пассажиры междугороднего автобуса. – Что случилось с теми, кто был со мной в «Роллс-Ройсе»?
Ей не ответили. Как будто никто ничего не говорил. Или никто ничего не слышал.
– Мой спутник… – собравшись с силами, Кира попыталась настаивать. – Что с ним? Для меня это очень важно!
Ее обуревали эмоции, они переполняли душу и рвались наружу. Хотелось расспросить мужественных освободителей, поблагодарить их, рассказать о пережитом ужасе, от которого они ее избавили. Но те к разговорам расположены не были.
– Но почему, почему вы все время молчите?! – Она готова была заплакать.
– Простите, мадемуазель, – отозвался наконец Мадиба. – Мы только выполнили свою задачу. Все остальное нам неизвестно.
Он замолчал. Стало очевидно, что продолжения не будет, расспрашивать бессмысленно. Между тем грунтовка выровнялась и стала ровнее. А вскоре микроавтобус вырвался на знакомую асфальтовую дорогу, свернул налево, мимо промелькнул указатель «Жуан-ле Пен» – 5 км». Значит, они вдоль берега возвращаются в Ниццу! Кира скосила глаза и незаметно посмотрела на часы соседа справа. Светящиеся стрелки показывали шесть часов пятнадцать минут. Они ехали всего три четверти часа! А кажется, что побывали на другом конце света! Или вообще на том свете!
Кира откинулась на сиденье и прикрыла глаза. Под чуть тарахтящий гул дизеля и шелест шин перед ней закрутилась карусель человеческих лиц. Мужчины и женщины, худые и упитанные, молодые и пожилые, улыбающиеся, разгоряченные танцем, увлеченные разговором друг с другом и обращающиеся к Кире со всеми этими малозначительными, но завораживающе красивыми фразочками, которыми так богат французский. Лица появлялись и исчезали, люди сменяли друг друга. Но в какой-то момент плотный человеческий калейдоскоп остановился, застыл неподвижно, как будто испугался чего-то! Готовящийся к прыжку хищник смотрел на Киру цепким прицеливающимся взглядом – высокий смуглый бородач, угрожающий прищур, зловещий оскал, да и борода какого-то странного цвета… Сердце сбилось с ритма – вот он, Гастон-Синяя Борода! Кира проснулась, рывком выпрямилась, осмотрелась.
Расположившиеся на соседних сиденьях чернокожие мужчины – молчаливые и невозмутимые, все так же бесстрастно смотрели в окна. За окнами проносились картинки утреннего пригорода. Вот дама в шлеме и кроссовках под деловым брючным костюмом, на скутере торопится в офис. Вот школьный автобус подбирает детей. Вот чистенькая седая старушка выгуливает такую же чистенькую и седую болонку. Размеренная обыденная жизнь. Все позади, никто не отправит Киру в гарем!
Она вдруг спохватилась, что до сих пор не спросила, куда ее везут.
– Куда мы едем?
– Домой, мадемуазель, – ответил Мадиба. Видно, по инструкции, вести разговоры с ней мог только он один.
И снова молчание.
Больше она не предпринимала попыток заговорить, и вновь погрузилась в тревожную нервную полудрему. Дорога петляла по чересполосице пригородов. Микроавтобус то вырывался на шоссе, то стоял на светофорах. Наконец звуки города сделались плотными, забурлили сплошным потоком. Они въехали в Ниццу.
Кира открыла глаза. В курортном раю начинался очередной день, исполненный праздности и маленьких туристических радостей. Официанты на открытых площадках кафе разносили завтраки, фанаты здорового образа жизни выходили на пробежку. На перекрестке Кира заметила парочку, явно направлявшуюся к пляжу: шлепанцы, холщовые сумки через плечо, соломенные шляпы. Совсем недавно Кира вот так же, под ручку, шла с Андреем на пляж. Но та прекрасная жизнь неожиданно треснула. Или даже вообще сломалась. На глаза вновь навернулись слезы.