Две жизни комэска Семенова - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 48

— Да, дело важное! Вот, официальное разрешение на эксгумацию останков комэска Семенова!

Стоящий у порога Юрий Борисович, быстро подойдя к Молчуну, отдал ему вставленный в пластиковый файл документ, а тот передал хозяину кабинета. Синица поднёс лист, помещённый в шуршащий пластик, к близоруким глазам.

— Неужели для перезахоронения праха героя в Москве? — тихо спросил он, но Молчун только приложил палец к губам и уточнил:

— Герой погребен в бывшей семейной усыпальнице помещика Воробьева-Серебряного, верные у нас сведения?

— Наивернейшие! — Синица развел руками. — Я-то и фамилии этого кровопийцы никогда не слышал!

— Вот и хорошо, что мы вас просветили, — кивнул Молчун. — А покажите-ка, как лучше туда подъехать.

— Да тут все рядышком, — кивнул Синица. — Если машинами, то вокруг придётся, по-над оврагом. А если пешком — напрямки!

— Вот и покажете. Пойдёмте!

— Сейчас я и директора музейного туда вызову, — Синица потянулся к телефону, но Юрий Борисович остановил его руку. С выражением безропотной покорности судьбе на дородном щекастом лице, глава Семеново-Изобильного последовал за приезжими в сторону «Гелендвагенов».

Обогнув овраг, басовито урчащие форсированными движками машины спустились по пологому склону мимо деревянных растрескавшихся крестов и покосившихся оградок и остановились. Как ни странно, но Тихон Михайлович был уже на месте. То ли беспроводная связь работала в селе лучше телефонной, то ли интуиция у старика была надежней любых технических средств.

Бывший помещичий склеп был на погосте единственным и выглядел незатейливо. Невысокий, чуть выше человеческого роста, вход оформлен под греческий стиль: по сторонам от решётчатой двери белые мраморные колонны, над ними, как положено, барельеф, изображающий двух печальных ангелов, преклонивших колена.

— Здесь и нашел последнее упокоение красный командир товарищ Семенов, — включил свой встроенный экскурсионный магнитофон директор музея. — Бойцы Красной Армии, разъярённые гибелью командира, вскрыли склеп, вышвырнули ненавистные барские кости и под торжественные похоронные залпы уложили туда тело Ивана Семенова, который так истово мечтал о новой справедливой жизни и не считался ни с чем в боях за неё…

Молчун нахмурился, и магнитофон замолк. Небольшая делегация подошла ко входу. Решётка была намертво приварена к металлической раме. Из глубины тянуло характерным смрадом тления. Сразу за решёткой три ступеньки и — вытянувшаяся вдоль стены, выступающая над полом могильная плита.

— Ой, только у нас ключей-то нет! — всполошился Синица и набросился на музейщика. — Где ключи? Это же твоя епархия! Ключи должны быть в коробочке, опечатаны, замок смазан…

— Да какие ключи, Юрий Петрович? Сколько-то лет прошло? Я в девятнадцатом году еще и не родился…

— Отойдите в сторонку, может, к вам появятся вопросы, — сказал Молчун, направляясь к автомобилям.

Через минуту срезанная «болгаркой» решетчатая дверь улеглась на усыпанную мелкими ромашками землю. Непосредственно эксгумацию осуществляли четверо крепких мужчин, одетых в спортивные костюмы, с респираторами на лицах. Юрий Борисович снимал все на видеокамеру. Два лома поддели каменную плиту с противоположных концов… несколько выверенных аккуратных усилий, и плита со сдавленным вздохом, напоминающим звук, с которым подаётся настойчивому штопору плотно вставленная пробка, вышла из пазов.

Эксгуматоры окружили каменный монолит, продели ломы в чугунные кольца, ухватили поудобней.

— Три, четыре, — скомандовал один из них, и плита уплыла в сторону, открывая характерной формы углубление, выдолбленное в известковом основании. В нем ничего не было. Совсем ничего!

«Спортсмены» сняли респираторы и молча вышли. Они сделали свое дело, а результат их не интересовал, скорей всего, они и не знали — каким он должен быть. Зато Молчун и Ивлиев остолбенели на краю зловещей темной ямы. Молчание затягивалось.

Почуяв неладное, в склеп вошёл Юрий Петрович.

— Как так? — сипло произнёс он, заглянув в могилу. — Когда? Кто?

Под внимательным взглядом Молчуна он сглотнул, облизал пересохшие губы.

— Это не наши, — он отчаянно замотал головой. — Наши бы давно проговорились. На первой же пьянке растрезвонили бы по всему селу.

Бочком, осторожненько, к месту происшествия протиснулся директор музея, заглянул вниз, охнул.

— Что делать будем, Серега? — тихо спросил Молчун. Пожалуй, впервые Ивлиев видел его растерянным. — Куда он мог деться?

— Да он ведь и не нужен никому! — фальцетом выкрикнул музейщик. — То есть, я имею в виду… Это же не могила фараона! Рассказывали, даже при барине никаких богатств не было!

Сергей Ивлиев смотрел в пустую могилу, и никакие мысли ему в голову не приходили.

— Так. Не зависай, — Молчун крепко сжал Ивлиеву запястье. — Думай, давай. Как решить задачу?

— Думаю! — Ивлиев с трудом высвободился. — В музей надо. Там может храниться какая-нибудь подлинная вещь Семенова… одежда… оружие… документы, что носил на теле…

— В музей! — немедленно скомандовал Молчун, стремительно направляясь к переднему «Гелендвагену». По пути он железной хваткой схватил директора за предплечье и запихнул на заднее сиденье. Про Синицу старший группы то ли забыл, то ли просто оставил на месте за ненадобностью.

Поднимая пыль и распугивая разгуливающих вдоль заборов гусей, машины пронеслись по центральной улице села и вновь остановились перед музеем. Ивлиеву показалось, что неудалый памятник комэску презрительно улыбается.

— Значит так, нам нужен любой настоящий предмет, принадлежавший товарищу Семенову! — сказал Молчун, извлекая перепуганного директора на свет божий и уверенными толчками придавая ему правильное направление движения. — То есть именно то, чем он лично пользовался. Этот френч его?

— Не… Его потом разместили, чтобы место заполнить. А настоящие экспонаты есть, мне про них еще мой предшественник говорил… Вот эта фуражка со звездочкой семеновская, он в ней в атаку ходил… И кобура от маузера… И кисет его. И вырезка из газеты с делегатами съезда…

Вездесущий Юрий Борисович деловито укладывал перечисленные предметы в пакеты и прятал в сумку.

— А говорили, пополнение коллекции ожидается, — вздохнул директор музея, наблюдая за процедурой, обратной ожидаемой.

— Будет, дорогой Тихон Михайлович, обязательно будет пополнение! — похлопал его по худенькому плечу Ивлиев. Он чувствовал себя очень неловко. — Если только у нас одна работа получится!

Через полчаса кавалькада черных «Гелендвагенов» выехала из Семеново-Изобильного, погрузилась в «Ми-26» и растворилась вместе с ним в синем чистом небе. Но слухи об этой экспедиции навсегда вошли в историю села.

Ивлиев и не подозревал, что строительные работы могут производиться с такой скоростью. Электрики смонтировали опору ЛЭП на заднем дворе за два неполных дня, а к следующему вечеру две мощные электролинии, заведённые в пропахшую сырыми строительными смесями будущую лабораторию, уже давали энергию. Отдельно строились воинские объекты и организовывалась караульная служба — мышь не проскользнет!

Ровно через три недели группа Ивлиева, проследовав через КПП, охранявшийся вооруженными бойцами, вошла на территорию секретной лаборатории с несколько романтическим и многозначительным названием «Искра-1», и остановилась, оглядывая в рекордные сроки преобразившееся пространство. Это был совсем другой объект — новый, современный, с широким использованием импортных материалов.

— Сойдёт? — раздался из невидимых динамиков, будто прямо с неба, голос Молчуна.

Мамыкин, во время реконструкции посещавший объект реже остальных, восхищённо развёл руками. Они обошли бывший институт Боевой химии. Новая техника, окна из толстого бронированного стекла, вымуштрованный технический персонал.

— А теперь самое главное — Гнездо! — объявил Молчун. Тяжёлая металлическая дверь отошла в сторону, учёные вошли вслед за ним в лабораторию и замерли, удивлённо вертя головами. Контраст с предыдущими помещениями был ошеломляющий. С закопчённого потрескавшегося потолка на голых витых проводах свисали давно устаревшие лампы накаливания. Неоштукатуренные кирпичные стены, в некоторых местах затянутые занавесками из тяжёлого синего бархата, вызывали самые печальные ассоциации. Несколько железных кроватей с комковатыми матрасами, крашеные тумбочки на коротких толстых ножках и допотопный обгорелый умывальник, который, казалось, вывезен из близлежащего ТЮЗа, где был главной декорацией в детском спектакле про Мойдодыра.