Разыскиваются полицией - Уозенкрафт Ким. Страница 49

— Хватит с нас обеих, — промолвила Гейл.

— Да.

Они погасили свет, выключили телевизор, и каждая погрузилась в свои мысли. Дайана легла на бок и спросила:

— Рик был твоим дружком?

— Почти.

— Ты ему доверяешь?

— Разве это не очевидно?

— На него можно положиться?

— Я ему верю, как верю другим.

— Мне, например.

Гейл повернулась к ней.

— Я не убеждена, что верю тебе. Или верю до конца.

— Почему?

— Я верю тебе, но не твоим суждениям.

— Вот теперь ты точно говоришь как мать.

— Не пренебрегай чужим опытом.

— О Боже мой!

— Я серьезно. Успела кое-чему научиться.

— В основном сидела за решеткой. Полжизни в тюрьме, полжизни на свободе. А свобода главным образом приходится на детство. Ты собираешься учить меня, как себя вести?

— Я тебя призываю сделать шаг назад, осмотреться и тщательно оценить ситуацию.

— И для этого мы направляемся в Оклахома-Сити, расположенный по соседству с Техасом?

— Там безопасно. Живут мои институтские друзья. Можно перекантоваться.

— Знаешь, почему штат Техас никак не может съехать в Мексиканский залив?

— Почему?

— Потому что штат Оклахома полное дерьмо.

— Даже не смешно. Детские шуточки.

— Согласна. Но это именно то, что я чувствую по отношению к Оклахоме. От нее абсолютно никакой пользы. Плоская, пыльная, страшная. Как тебя занесло туда учиться?

— Культура коренных американцев.

— Я была в нескольких резервациях. Все равно что сходить в зоопарк. Только в клетках не звери, а люди. Печально до невозможности.

— Я работала в одной из них. Сразу после того, как получила диплом.

Дайана немного помолчала.

— Во мне течет немного индейской крови.

— Правда?

— Благодаря прапрапрабабке со стороны отца. Наверное, надо добавить еще одно «пра». Я почти ничего об этом не знаю — лишь то, что она была из апачей из резервации Уорм-Спрингс. Мать мне однажды сказала. Я хотела выспросить у нее побольше, но она и сама толком ничего не знала.

— Это можно исправить. Один из тех людей, с кем мы будем жить, преподает в университете и имеет доступ ко всяческим метрикам и архивам.

Воцарилось долгое молчание. Гейл стала засыпать и сквозь дремоту услышала, как Дайана пошевелилась и зашуршала простынями.

— Гейл!

— Да?

Дайана хотела рассказать о телефонном звонке и разговоре с Ренфро, но передумала. Может, позднее, когда все наладится.

— Ничего. Просто хотела поблагодарить за то, что взяла меня с собой.

Гейл улыбнулась и отозвалась:

— Без тебя я бы не справилась.

Дайана лежала в темноте и, как бывало по ночам в тюрьме, слушала дыхание своей сокамерницы. Она вспомнила приход Рика Рида, и что-то в его поведении ей показалось немного искусственным — похожим на картофельное пюре быстрого приготовления: вроде бы хорошо взбито и аппетитно, но всегда присутствует легкий привкус картонки от упаковки. Очевидно, он просто нервничал оттого, что оказался рядом с копом. Точнее, с бывшим копом. Но Дайана знала, даже законопослушные граждане считали: полицейский — всегда полицейский. Так же как полицейские не сомневались: преступник — всегда преступник. А в ее голове все перепуталось.

Дайана поднялась и подошла к окну. С высоты двадцать четвертого этажа обвела взглядом плотно застроенный городской пейзаж: высокие дома светились окнами и сверкали огнями, на улицах было еще много машин. Дайана вспомнила лицо Майка на телеэкране, услышала его голос — как он призывал Америку опасаться ее и Гейл. Двух несчастных беглянок. Господи, сколько же на свете всякого дерьма!

Она стремилась в Техас, однако сознавала, что это путь к погибели. Но чувствовала себя свободной, до головокружения легкой, будто, несмотря на крепко сжимавшие оковы гравитации, плавала в некоем лишенном сил тяготения пространстве. Или как в «Гравитоне», на ежегодной ярмарке в округе Брирд, когда Дайана ощущала, как вращающийся цилиндр подхватывает ее с бешенством центрифуги, а пол уходит из-под ног. В шесть лет она впервые прокатилась на этом аттракционе с Кевином, а затем упросила его повторить забаву, хотя каждый раз им приходилось снова стоять в очереди.

Ей надо вернуться. Дайана посмотрела на Чикаго. Ей не приходилось жить в подобном городе. Тут повсюду сверкали огни, и из четырех звезд на небе можно было разглядеть всего лишь одну. Загрязнение светом — вот что это такое. Ночь должна быть ночью. Пусть светит луна и звезды, а не неон и плавающая дымка.

— Дайана! — Гейл приподнялась на подушке.

Дайана вернулась к своей кровати, села, скрестив ноги, и посмотрела на свою сокамерницу.

— Я не из тех, кто стремится из дома в большие города искать богатства и славы, — произнесла она. — Я люблю округ Брирд. И если честно, то не шутила, когда говорила, что собиралась уйти из управления и учиться дальше. Но тут все как раз и произошло. Знаешь, я была сыта службой в полиции.

— Может, еще поучишься.

— Вот уж не думала, что в наше время в институты принимают сбежавших из тюрьмы. Очень либерально.

— Дайана, пойми, все переменилось. Тебе не удастся вернуться туда. Придется поменять систему координат.

— Ты знаешь, как это сделать?

— Тебя снабдят другим школьным аттестатом. Не потому что у тебя нет своего, а просто потребуется другой. С новой фамилией.

— Пусть хоть оценки там будут лучше, чем в моем, — рассмеялась Дайана. — Средняя не ниже трех целых восьми десятых. [36]

— Дайана, я серьезно. Хотя отметки мы приукрашивать не станем. Это точка зрения Дилана: «Тот, кто живет вне закона, должен быть честен».

— Да я пошутила.

— А мне показалось, ты действительно так считаешь.

— Нет.

— Ты способна этого добиться. Надо где-нибудь обосноваться, пожить годик-другой, обустроиться, и можно подавать заявление. Это — способ заново влиться в жизнь.

— Я не готова распрощаться с прежней жизнью.

— Дайана, прислушайся к себе. Это здравая мысль. Не помню, кто это был: то ли Уатсон, то ли Крик — один из тех, кто открыл модель ДНК. Он объяснял, как ему пришло в голову, что делать с собственной жизнью. И сказал, что следует обращать внимание на то, что творится в собственной голове. Если находится предмет или тема, которые интересуют человека до такой степени, что возвращаются снова и снова в его беседах с самим собой, следовательно, он должен заниматься именно этим.

Дайана легла на кровать и укрылась одеялом.

— Значит, стану лучше прислушиваться к себе.

Она уже знала, какая мысль неотступно преследует ее. С тех пор как агент из управления по контролю за соблюдением законов о наркотиках зачитал ей ее права. И эта мысль не давала Дайане покоя.

Гейл взбила подушку — настоящую, мягкую, свежую. И такой же матрас. Она вспомнила отдых всей семьей. Целый день они ехали в машине, а затем останавливались в «Холидей инн» и отец давал ей монетку в четверть доллара. Она опускала ее в металлическую коробочку рядом с кроватью, и пять безумно тряских минут весь матрас вибрировал и колебался.

— В самом деле неплохая идея. Ты говорила о юридическом институте?

— Да. Именно туда ведут меня тайные мысли в голове — к криминальным делам.

— Обдумай все как следует. Серьезно. Ты станешь хорошим юристом. После того, что тебе пришлось испытать, сумеешь принести много пользы. — Гейл повернулась лицом к стене. Так она всегда поступала в камере, намекая Дайане, что настал конец разговорам и пришло время спать. Только здесь стена располагалась не в дюйме от ее носа.

А Дайана всматривалась в проникающее в окна светлое марево и прислушивалась к тому, что творилось в ее голове. Ей не давали покоя одни и те же мысли: об округе Брирд, шерифе Гибе Лоуве и окружном прокуроре Эле Суэрдни. О Рике, Хуаните Черчпин. И все мысли были об одном — как бы свести счеты.

Глава тринадцатая

Дайана собралась обогнать вереницу грузовиков, но, сверившись со спидометром, передумала. Лучше не превышать скорость. Это давалось ей нелегко — она привыкла водить машину, пользуясь относительной безнаказанностью. Сидеть за рулем со значком в кармане. К тому же она спешила, хотя старалась не показывать этого. Желала быстрее пронестись по сельской Америке, мимо фермерских домиков и бесконечных акров широких кукурузных и пшеничных полей, доставить Гейл, куда ей требовалось в Оклахоме, а самой повернуть на юг. В Техас. Домой, что бы ее там ни ждало. Дайана испытывала странную уверенность, однако в глубине души, когда решалась туда заглянуть, под покровом спокойствия ощущала безумный страх. И поэтому решила туда не соваться — оставалась на поверхности, где могла здраво размышлять, не обременяя себя такими чувствами, как ужас и ненависть. Так ей и надо держаться — одной, не прибегая к посторонней помощи. За окном проносились равнины Средней Америки, плоские и спокойные, как поверхность пруда в полдень.