Следователь, Демон и Колдун (СИ) - Александров Александр. Страница 105

«Я же говорил, что этот Метлби гениальный сукин сын», буркнул в голове Фигаро Артур-Зигфрид. «Зуб даю: обязательно с ним поработаю. И с этим князем Диким. И с вашим Целестой. Будет новый Квадриптих, а то совсем распустились с-с-с-сволочи!»

«Гениальный сукин сын» тем временем продолжал увлечённо разглагольствовать:

- То же самое касается и Других: человеческий разум создаёт в Эфире некие сущности, являющиеся, по сути, его отражением в Едином Поле. Люди проецируют в Эфир свои желания. Страхи. Надежды. И всё это, крепко настоявшись в сверхчувствительных слоях Единого Поля, которые мы называем Внешними Сферами, превращается во всех этих Нелинейных Драконов, Демонов-Сублиматоров и далее по списку.

- А доказательства... – начал, было, Френн, но Метлби перебил его просто слегка повысив голос.

- Разумеется, доказательств я предоставить пока не могу. Однако стоит вспомнить парадокс Мелвина, который, к сожалению, мало известен в академических кругах. Мелвин Сирый, между прочим, один из Великих Инквизиторов, в своё время провёл совершенно титаническую работу, перелопатив горы документов и обнаружив удивительную вещь: документированные случаи столкновения с Другими первой и высшей категорий – ну вот как раз со всеми этими Гидрами, Сублиматорами и Драконами – начинают согласовываться друг с другом только через сто лет после создания Белой Башни. До этого того же Демона-Сублиматора разные люди в разных частях света описывали совершенно по-разному. И всех остальных Других тварей тоже. Что изменилось и почему? А изменилось то, утверждает Мелвин, что произошла эфирная синхронизация людских сознаний порождающих этих Других. То же самое касается и Могуществ, которые есть просто абстракции более высокого уровня, и олицетворяют собой жадность, скупость, грусть, шутовство, любовь и так далее. Мы заглянули в бездну, и та, в свою очередь, предсказуемо заглянула в нас. Почему многие Другие так опасны, жестоки и непредсказуемы? Да потому что опасен жесток и непредсказуем человек. А мы смотрим в зеркало и удивляемся тому, что у нас, простите, харя перемазана грязью! Ха!

- Хм. – Фигаро взглянул на трубку и над ней тут же взвился маленький костерок, разбрасывая искры и треща. – Простите, всё время забываю про этот ваш перегруженный эфир... Не знаю, я не специалист в настолько высоких материях, но что-то эдакое в вашей теории, Метлби, определённо есть.

- Она не моя. – Колдун озабоченно осмотрел ноготь указательного пальца своей правой руки, поморщился, достал из воздуха пилочку и принялся зачищать невидимый заусенец. – Но я считаю, что в ней есть рациональное зерно. И даже уже придумал несколько экспериментов...

Вездеход ощутимо тряхнуло; следователь едва успел схватить свой стакан с водой, едва не улетевший на пол. Где-то внизу что-то заскрежетало, двигатели взревели, замигал свет в кабине.

- О, – Анна подняла бровь, – мы уже выехали на объездную дорогу. Теперь немножко возьмём на подъём, а дальше три часа по прямой до самого спуска. Не думаю, что на этом отрезке пути нас ожидают какие-то сюрпризы.

- Тогда, может, расскажете историю про Гидру? – Френн поелозил в кресле, устраиваясь поудобнее. – Всё равно делать нечего.

- Вот далась же вам эта Гидра. Сразу видно, Френн, что вы из инквизиции... Хотя, если честно, ваше присутствие тогда бы не помешало. А ещё лучше – вместе с Ударным Отрядом в полный рост. И спецгруппой ОСП... – Анна глубоко вздохнула, закрыла глаза, собираясь с мыслями, и, выдохнув, сказала:

- Дайте, пожалуйста, одну из ваших сигареток, господин инквизитор. Это же у вас «Манчестер», правильно? На Хлябь такие не завозят... да, спасибо... Так вот: вся эта глупейшая и трагическая история случилась, когда я – тогда ещё крайне молодая и крайне бестолковая студентка АДН – отправилась на летние каникулы к родителям. Наш городок в Скадовском округе носил гордое название Серные горы, хотя на деле был раза в два меньше того же Нижнего Тудыма. Почему «серные» и откуда «горы»? Ну понятно: из-за шахтёров. Городок-то и возник изначально как шахтёрское поселение; туда даже дотянули железнодорожную ветку, можете себе представить? Поселение росло как на дрожжах; фабриканты закупали серную руду, построили несколько перерабатывающих заводов, а потом сера внезапно взяла, да и закончилась. Это при том, что по всем прогнозам и расчётам закончиться она могла только лет через сто. Тогда-то и поползли первые слухи, что на наш городок наложили проклятье. Чушь, конечно: не было никакого проклятия, просто идиотское неудачное стечение обстоятельств, где просчёты геологической разведки перемешались с просчётами толстосумов, решивших стать ещё богаче на наших серных карьерах. В общем, как бы там ни было, слово за слово, дело за дело, шахты встали, за ними остановились заводы и Серные горы стали понемногу угасать. Знаете, как угасают города? Все ещё хорохорятся, городской голова чуть ли не каждый день толкает речи о нашем светлом будущем и иностранцах, что засыплют нас золотом, что всё это временные трудности, и внуки теперешних горожан будут попивать коньяк в креслах-качалках, глядя на наш любимый город, ставший индустриальной столицей, бла-бла-бла, вот-вся-эта чушь. Но вечером освещённых окон всё меньше и меньше, всё больше табличек «продаётся» на домах и лица у людей, что толкутся у железнодорожной кассы такие, знаете, решительно-суровые... Я не волновалась за своих родителей особо: отец был инженером-механиком, мать – алхимиком, так что оставалось только перевезти их в Столицу, а работу они нашли бы быстро. Так и решили: я приезжаю на лето, помогаю собрать их вещи, и осенью мы организованно уезжаем. К сожалению, жизнь решила внести в наши планы суровые коррективы...

Мёртвая пуля

Солнце садилось.

Медленно опускаясь в дрожащую от жары летнюю марь, солнце казалось нездорово распухшим алым шаром; налитым кровью глазом, дёргающимся в бездонной глазнице неба цвета пыли. Возможно, какая-то мелкая взвесь в воздухе так меняла цвет солнечных лучей; он был глубоко красным, переходящим в блеклую гнойную рыжину, оттенок которой щедро мешался с тенями, что в этот час уже были угрожающе длинны.

Жмых осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу.

На первый взгляд всё выглядело как обычно: мёртвые трубы давно закрытого завода на горизонте, отвалы пустой породы, поросшие жёлтой, сожженной солнцем травой, и улица (на самом деле просто лента засохшей глинистой грязи) разбитая колёсами сотен и сотен дилижансов, спускавшаяся с холма, на вершине которого стоял старый дом с заколоченными ставнями. Жмых с напарником поселились в нём неделей раньше; табличка «Продам дёшево» давно отвалившаяся от забора и валявшаяся в пыли красноречиво подсказала, что дом подойдёт им идеально.

С последнего раза, когда Жмых высовывал нос наружу, на улице не изменилось ничего. Два соседних дома всё так же тупо смотрели в никуда пустыми окнами-глазницами, за которыми колыхались занавеси паутины, высокий клён, застывший в полном безветрии, склонился тяжёлыми ветвями в пыль, а к забору было прислонено тележное колесо, выглядевшее так, словно недавно разменяло вторую сотню лет. Разве что на разрубленном пополам теле жандарма, валявшемся в пыли посреди дороги теперь сидела большая чёрная ворона и методично выдирала клювом из раны длинные ленты мяса.

Жмых нервно сглотнул. Его почти бесцветные, чуть тронутые зеленцой глаза дёргались по сторонам, острый кадык прыгал вверх-вниз, и, казалось, что он сейчас насквозь прорвёт тонкую морщинистую кожу шеи, заросшую длинной седой щетиной.

- Мо-о-о-о-оу-у-у!

Утробный вой, словно донёсшийся из глубин Преисподней застал Жмыха врасплох, буквально парализовав; Жмых дёрнулся на месте с такой силой, точно через него пропустили электрический заряд, но подошвы его высоких охотничьих сапог не сдвинулись с места ни на дюйм, будто их приколотили к дощатому полу гвоздями.

- Мо-о-о-о-оу!!

Звук повторился. Жмых медленно повернул голову (шейные позвонки хрустнули подобно ржавым дверным петлям) и увидел лежащего на поленнице толстого рыжего кота.