Следователь, Демон и Колдун (СИ) - Александров Александр. Страница 107
Помогло ещё и то, что приятели среагировали почти мгновенно: пыль от взрыва помешала пулемётчикам на вышках стрелять прицельно. Потом была безумная гонка через болота, преследователи с собаками, ночь по колено в тухлой воде, и, наконец, свобода.
И этот проклятый город, где Жмых с Винтом решили кинуть кости на пару недель, прежде чем продолжить свой длинный пусть в Чернолесье, к их общему закадычному другу Гдыне, что жил в лесной глуши и зарабатывал на жизнь тем, что помогал беглым каторжникам начать новую жизнь с новыми бумагами.
Проклятый город, будь он проклят ещё больше, буде такое вообще возможно.
Колодец был уже виден; обычный колодец, коим несть числа: деревянный сруб, прикрытый сверху крышей-колпаком, барабан с ручкой и ведёрко на цепи. Пыль у колодца была утоптана сотнями ног; похоже, воду отсюда брали часто. Неужели в таком городе нет водопровода, подумал Жмых. По уму, должен быть. Хотя город выглядел заброшенным и каким-то прокисшим ещё до того, как в него нагрянуло ЭТО. Жмых, правда, успел побывать в этих самых Серных горах всего однажды, когда ходил в лавку покупать выпивку, и у него ещё тогда сложилось впечатление, что дела в городишке идут не ахти.
К счастью, у колодца не валялись изуродованные тела (Жмых помнил, что когда они с Винтом бежали в вопящей толпе, то крики перед самым подъемом на холм сместились влево, то есть к городскому центру), но пустырь вокруг потемневшего от времени деревянного сруба выглядел настолько огромным и тихим, что напомнил Жмыху «бранное поле» – тюремный двор в Чернополынском остроге, где каторжане решали свои споры при помощи кулаков, железных прутьев, а иногда и заточек. Выходи, давай, и пусть начнётся.
«Спокойно, дурачина. Ты тут трясешься, а тварь эта уже, должно быть, порешила всех в городе, да и свалила туда, где травка зеленее. Вот будет потеха, когда ты узнаешь, что просидел в этой развалине, трясясь как осиновый лист несколько дней, а ЭТОГО давно уже и след простыл!»
Жмых через силу растянул рот в кривую улыбку и поморщился: нижняя губа опять треснула. Он провёл по ней тыльной стороной ладони: крови почти не было. Конечно же: ведь в теле почти не осталось воды.
Ноги свела зудящая дрожь – ещё не судорога, но уже скоро, скоро... Нужно было торопиться.
Крышка колодца была открыта. Жмых проверил, прочно ли закреплено ведро на цепи, и сбросил его вниз, слушая, как со скрипом вращается деревянный вал-барабан, помахивая кривой рукоятью.
«Вот будет номер, если колодец пересох»
Но нет – снизу раздалось явственное «пшу-у-у-ух!» когда ведро упало в воду. Колодец был не особо глубоким, а, главное, был полон.
Конечно же, он не удержался. Это было просто выше человеческих сил; Хмых опустил голову в ледяную воду, чувствуя, как кожа впитывает влагу точно губка, как блаженная ледяная прохлада растекается по шее, как оживает тело, и как своди зубы от холода подземных родников.
Он позволил себе глоток – всего один. Остальную воду он медленно, с наслаждением вылил на себя. Конечно, инстинкт требовал немедленно схватить ведро, и пить, пить, ПИТЬ, но Жмых слишком хорошо знал, что случалось с теми, кто после длительного воздержания выпивали слишком много жидкости (их опухшие тела с красными от крови глазами частенько вытаскивали из карцера).
Медленно, по глотку, по ма-а-а-аленькому глоточку он выпил ровно столько воды, сколько поместилось в сведённых ладонях. Тело просило ещё, но Жмых, не обращая внимания на его порывы, взял ведро (его пришлось наполнить заново), и осмотрелся.
Солнце уже коснулось городских крыш, густой воздух потемнел; жара медленно, но верно спадала. Поднялся ветерок – пока что едва заметный, но явственный, самый настоящий. Он холодил лицо, чуть шевелил мокрые волосы на затылке Жмыха и приятно обдувал тело.
«Так, не поспешай, не хорохорься. Воды набрал – молодец. Теперь назад – ме-е-е-едленными шажочками...»
Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…
Ветер. Вертер крепчал, он уже тащил по земле струйки жёлтой пыли, шелестевшие, как шелестит сброшенная и высохшая змеиная кожа, зацепившаяся за терновый куст: п-ш-ш-ш-ш-ш... Тихий трепетный звук, от которого холодок пробегает по телу.
И ветер был холодным, неожиданно холодным.
«Гроза, что ли, будет? Вот, получится, дурак: пошёл по воду, а вода с неба польётся. И кто тебя умным назовёт?»
Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!
Жмых обернулся. Конечно же, там никого не было, только пыльный пустырь, на который зловеще надвинулись тени домов окантованные закатным солнцем в тяжёлый болезненный багрянец. Сейчас мёртвый город выглядел почти величественно; какая бы сила не сделала его пустым она или её след всё ещё оставались здесь, под этими ветхими стрехами. Она сочилась из слуховых окошек, катилась кустами «перекати-поле» (Жмых вспомнил, что их ещё называют «чёртовыми шарами»), дышала ветром с запахом ржавчины и мертвечины. Да, город вонял падалью, и игнорировать это теперь стало невозможно: ветер дул со стороны пустых улиц.
Или не пустых?
Жмых не боялся темноты. Он знал, что ЭТО, чем бы оно ни было, отлично управляется со своими жертвами и в темноте ночи и при свете дня. Но задерживаться здесь, на выжженном пятачке у воняющего смертью города дольше необходимого, всё же, не стоило.
Ш-ш-ш-ш-ш-ш! Ш-х-х-х-х-а-а-а-а... Жмы-ы-ы-ы-ых-х-х-х...
- Жмых.
Жмых медленно повернул голову.
В паре футов у колодца стоял Винт. На нём были высокие чёрные сапоги, длинный плащ, похожий на жандармскую робу, и широкополая шляпа, бросающая на лицо Винта чёрную тень, полностью скрывающую глаза.
- Эй, Жмых.
Конечно же, это не мог быть Винт. Винт никогда бы не надел шляпу столичного фанфарона, да и не стал бы напяливать на себя плащ в такую жару. К тому же Винт лежал чуть выше на холме, разрезанный на куски, так что стоять здесь и сейчас у напарника Жмыха не было решительно никакой возможности.
Не вполне понимая, что делает, Жмых поднял с земли небольшой камень, пробормотал обережный отворот, и швырнул камень в призрак.
Наваждение подёрнулось рябью и рассеялось на ветру, словно клочок дымки. И вновь: тишина, пустота и ветер.
«Какого хрена это было?», думал Жмых. Призрак? О да, он не раз видел призраков; в таком месте, как Чернополынь их водилось в порядке. Призраки не могли навредить, они только наводили жуть. Может, Винт успел стать призраком? Но где, в таком случае, знакомая холодная волна дрожи, что пронизывает от макушки до пяток при виде привидения? Нет, думал Жмых, что-то здесь решительно нечисто. Нужно убираться поскорее, да и всё.
Фьють!
Он не увидел ЭТО – в конце концов, ОНО было невидимо. Но Жмыху показалось, что на какую-то долю секунды он что-то рассмотрел у колодца, там, где крыша, что прикрывала сруб, отбрасывала на землю длинную тень. Какое-то сумбурное движение, отблеск, будто свет тусклой лампы на миг отразился в осколках разбитого зеркала, и тут же погас.
Но вот звук Жмых услышал отлично. Очень, очень знакомый звук.
Он бросил ведро с водой, и сломя голову помчался в сторону холма.
Фьють! Фьють!
Пыльные дорожки – он уже видел такие раньше – ринулись за ним. Со стороны это выглядело, как если бы за Жмыхом бежало четверо невидимых детей, волоча за собой невидимые же палки, концы которых пылили по неровной поверхности сожжённой солнцем земли.
Фьють!
Звук, который получается, если рубануть воздух саблей или тонким ивовым прутиком. Звук, что, скорее, бьёт в барабанные перепонки, чем воспринимается на слух. Звук, за которым следовала смерть.
Следы на песке (теперь их стало шесть) обогнали Жмыха слева, немного погарцевали у него перед носом, и унеслись куда-то в сторону.
«Оно играет с тобой. Как хренова кошка с мышью»
- Отстань от меня!! – Заорал Жмых, дико размахивая руками. – Просто отстань! Я тебе не нужен!! Меня вообще здесь нет!!
Фьють!
Прямо над ухом просвистело невидимое лезвие. Запахло чем-то знакомым: железом, пылью. Кровью.
- Чего ты хочешь?! Я дам тебе всё, что пожелаешь!