Следователь, Демон и Колдун (СИ) - Александров Александр. Страница 151
Щёлк!
Глаза командира «Шипастых Дубин» закатились, и Анна Гром упала на землю без чувств.
- Вы ополоумели?! – Заорал Френн. – Что вы себе позволяете?!
- Заткнитесь, – бросил магистр; было видно, что он с трудом удерживает себя в руках. – Вы идиот, или где? Вы что, не заметили, что она под псионическим контролем? Немедленно поставьте хоть какие-то щиты – насколько эфира хватит. Возможно, то, что её контролировало, теперь попытается взять под контроль нас.
- Вы…
- Я дал ей транквилизатор. Совершенно безопасный. Она спит.
Фигаро схватился за голову. Френн тоже.
- Да что с вами такое? – Метлби медленно переводил удивлённый, но, в то же время, полный подозрения взгляд со следователя на инквизитора, и обратно. – Вас что, тоже под контролем держат? Я, если что, могу...
Договорить он не успел.
Раздался до боли знакомый Фигаро звук – тихий хлопок, и в воздухе рядом с лежащей на камне Анной Гром появился Артур-Зигфрид Медичи, более известный в миру как Мерлин Первый.
- Вы, – отрывисто произнёс он, ткнув пальцем в Метлби, – я оторву вам руки. Но потом. – Вы. – Резкий поворот в сторону Фигаро и Френна. – Взвалили её на плечи и потащили. В темпе, в темпе! Левой, левой, раз, два, три!
...Великую Четвёрку, или же, попросту Колдовской Квадриптих обычно изображали на картинах в стиле весьма далёком от реализма: Абдул Альхазред любил, чтобы ему дорисовывали мощные скулы и пышную чёрную бороду (заставить расти свою собственную козлиную бородёнку у него не получалось даже колдовством), Моргана Благая никогда не позировала, но при этом позволяла рисовать себя кому угодно и как угодно, а Абдурахман ибн Хаттаб не разрешал изображать себя на полотнах вообще. Зато современники нарисовали несколько неплохих портретов Мерлина Первого, с которых впоследствии срисовывали неплохие же копии.
Метлби, в отличие от Фигаро, не прогуливал пары истории колдовства. Более того: магистр был автором трёх исторических эссе, одно из которых называлось «Взлёт и падение Первого Квадриптиха».
- Вы, – начал он, комично хлопая глазами, – вы…
В который раз Фигаро оценил талант Артура-Зигфрида именно как талантливого манипулятора. Он не стал парализовывать Метлби, стирать ему память, обрушивать на магистра громы и молнии или раскалывать у него под ногами скалы.
Мерлин просто сказал:
- Если вы сейчас будете вести себя тихо и делать всё, что я говорю, я вам потом расскажу всё-всё. А если будете лезть со своими советами и помощью – я говорю про текущий момент – не расскажу ничего. Ясно?
Выдержка Метлби была поразительной: он мгновенно заткнулся, и коротко кивнул.
- Ясно.
Потом секунду подумал, и добавил:
- Можно воздействовать на Анну Гром колдовством?
- Хотите её левитировать?
- Разумеется.
- Воздействуйте. Не на горбу же её тащить. Ну, потопали!
Колдовство возвращалось: магистр взмахнул рукой, чуть нахмурился, и Анна, мягко покачиваясь, взлетела в воздух. Метлби привязал её к себе «ниточкой» –тонким эфирным каналом, и теперь командир «Шипастых Дубин» болталась у Метлби над головой как воздушный шарик. Фигаро хихикнул: это действительно выглядело забавно.
Первым не выдержал Френн.
- Артур! – рявкнул магистр, – Неужели вы думаете, что это весело?!
- Спокойно, господин инквизитор. – Метлби флегматично изучал устройство магнитного крепления одной из перчаток защитного комбеза. – Я, к примеру, только что встретил Мерлина Первого, но не нервничаю же. Хотя, надо признаться, очень, очень заинтригован. Я, конечно, что-то такое себе представлял – ну, все эти тайны вокруг вас, внезапный приезд на Хлябь, и всё такое, но чтобы прямо глава Первого Квадриптиха... Послушайте, господин Медичи, а вы нечто вроде призрака или проекция сознания из некоего артефакта филактерического типа? Например, вот из этой милой печатки у Фигаро на пальце?
- Всё, всё, – Артур замахал руками, – вы прошли собеседование на должность моего заместителя. – Я – проекция сознания. Да, из этой самой печатки. И, если что, мы сейчас спасаем вселенную от тотального уничтожения.
- Вселенную? – Метлби недоверчиво приподнял брови.
- Ну, может, и не всю вселенную, – признал Артур. – Вероятнее всего, предстоящие события уничтожат только наш галактический рукав, не более того.
- А, – магистр изобразил на лице предельную степень облегчения, – тогда всё в порядке. Вы так больше не пугайте. Кстати, что это там впереди? То, что почувствовал наш бравый инквизитор?
- Волколаки. И снежные спрайты. Ждут нас.
- Ага, ага... И сколько их там, по-вашему?
- Точно не скажу, но, думаю, что все, что есть.
Артур не ошибся: похоже, между каменных шпилей Рогатой горы действительно собрались все до единого волколаки и «снежинки».
Туман окончательно рассеялся, и в высоком, бесконечно высоком небе засияли звёзды. Фигаро никогда не видел столько звёзд: сверкающие легионы немигающих точек рассыпались по черноте огненным бисером, затушевали, спрятали знакомые созвездия. Это смотрелось безумно красиво, хотя было совершенно непонятно, когда успела наступить ночь.
Земли видно не было; вокруг горы, куда ни глянь, громоздились белыми кручами облака.
- Вы-ы-ыше-е-е облако-о-о-ов мы с тобой начнё-е-е-ем сначала-а-а-ала… – хихикая, напевал Артур, но Фигаро не обращал на него внимания; его полностью захватила потрясающая красота пейзажа. Не то чтобы он никогда не видел облаков сверху – в конце концов, он летал на дирижаблях – но те облака, что застыли вокруг в безветренной ночи, напоминали колоннады того загадочного города, что, как пишут в своих книгах мистики, иногда можно увидеть под утро, когда небосвод только-только начинает сереть, и лишь самые яркие из звёзд остаются дотлевать на небосклоне. Небесное сияние лило вниз серебро, остывавшее неземными отблесками на вычурных облачных арках и изящных порталах, и конца-краю этому чуду не было.
Бесконечность звёзд, бесконечность облачного пейзажа – всё это оглушало своей неземной величественностью, и следователь даже поморщился, когда до его слуха долетел звук, что казался в этих призрачных чертогах совершенно неуместным: низкое звериное рычание.
Для обычного человеческого зрения эфирная аномалия была просто непримечательным блеском в паре футов над каменной плитой (Фигаро понял, что именно здесь находится самая высокая точка «лба» Рогатой горы). Так, лёгкий перелив, трепетное мерцание, будто горячий воздух поднимается летом над раскалённой мостовой. Но в это марево, в это судорожное дрожание проваливался взгляд, заставляя присмотреться к непонятному Нечто поближе, и тогда становилось заметно, что в центре лёгкого вихря находится... ничего. Пустота, отсутствие любых форм и цветов, ничто в самом прямом понимании этого слова. Это была даже не чернота, которая, по идее, должна являться человеческому восприятию на месте, где ничего нет, а просто... ничто.
Разумеется, следователю хватило ума не смотреть на ЭТО через Эфир.
Волколаки – их было, по приблизительным прикидкам Фигаро, что-то около тысячи – сидели вокруг мерцающего дрожания аномалии четырьмя ровными кольцами. Если в этом и был какой-то метафизический смысл, следователь его не понял. Ему просто было страшно.
Глаза-угольки, белые как снег зубы, алые языки, с которых на камень капала горячая слюна, серебристая шерсть – волколаки, конечно, вызывали уважение, но, будем откровенны, только количеством. Не такая уж и невидаль – волколак, если уж на то пошло. Но вот над ними, над дрожащей пустотой дыры в ткани мироздания...
Подсчитать точное количество снежных спрайтов было невозможно; они не имели чёткой формы и постоянно просачивались друг в друга, переливались, перетекали, сверкали, искрили и издавали уже знакомый Фигаро звук: лёгкий мёртвый шелест северной авроры.
- Не потянем, – спокойно констатировал Метлби. – Или у господина Медичи есть туз в рукаве?