Крылатая смерть (сборник) - Уондри Дональд. Страница 66

– Это касается и добра?

– Скажем, проявления “силы”,– ответил он, снова улыбнувшись. Вполне возможно, что в доме Биллингтонов таится какая-то сила, какое-то насилие. Послушайте, мистер Бейтс, да вы наверняка это сами ощутили.

– Да, это так.

Доктор Харпер очень удивился: видно было, что это обстоятельство ему не по нутру. Он вздрогнул и вновь попытался улыбнуться.

– В таком случае, мне нечего больше вам сказать.

– Напротив, продолжайте, и позвольте мне по крайней мере выслушать ваши объяснения. Я чувствовал присутствие в этом старом доме всеобъемлющего зла, и я не знаю, что с этим делать.

– Тогда, скорее всего, зло было совершено в доме, может, оно и послужило первоначальной основной для возникновения позже историй о Ричарде и Илии Биллингтонах. Какова его природа, мистер Бейтс?

Я не мог ему спокойно объяснить. Как только я начинал облекать свой опыт в слова, из них мгновенно улетучивались непередаваемые страх и ужас. Я мучился в поисках слов, казавшихся сейчас такими пресными, но доктор Харпер с серьезным видом слушал меня, и, когда я кое-как закончил свой короткий рассказ, он несколько секунд сидел молча, мрачно над чем-то размышляя.

– Ну, а какова реакция мистера Дюарта на это? – наконец спросил он.

– Доктор, вы попали в точку! Именно это привело меня сюда, к вам.

И я рассказал, довольно осторожно подбирая слова, о вероятном раздвоении личности кузена, опуская мелкие детали, чтобы не заставлять Амброза долго меня ждать.

Доктор Харпер внимательно слушал и, когда я закончил, продолжал сидеть в созерцательной позе. Через несколько секунд он высказал свое мнение. Дом и роща оказывают на моего кузена “дурной эффект”. Неплохо было бы его изолировать на какое-то время, “скажем, на зиму”. Тогда мы сумеем оценить результаты перемены обстановки. Куда бы он мог отправиться?

Я ответил, что он может переехать в мой дом в Бостоне, но признался, что хотел бы воспользоваться представившейся мне возможностью, чтобы изучить книги Биллингтона, собранные в библиотеке кузена. С его позволения можно было бы захватить их с собой. Но я сильно сомневался, что Амброз согласится провести зиму в Бостоне, если мне не удастся выбрать для такого разговора соответствующий его настроению момент, о чем я и сказал доктору Харперу. Он немедленно начал настаивать, чтобы я постарался переубедить Дюарта, мол, ему пойдет только на пользу смена места жительства на короткое время, особенно в свете последних событий в Данвиче, связанных с начавшимся расследованием.

Попрощавшись с доктором Харпером, я вышел на улицу и постоял на осеннем солнце в ожидании Амброза, который опоздал на несколько минут. Он был в мрачном настроении, что было сразу заметно, и не разговаривал со мной, пока мы не выехали из города. Только тогда он резко спросил, виделся ли я с доктором Харпером. Он удовлетворился самим признанием факта, так как для него была бы оскорбительной даже мысль о том, что мы с доктором могли обсуждать его, Амброза, дела. Вероятно, в эту минуту его обуревали гораздо более сильные чувства. Поэтому мы проехали всю дорогу до дома в полном молчании.

Наступил вечер, и кузен отправился на кухню, чтобы приготовить ужин. Я в это время был занят делами в библиотеке. Я не знал, с чего начать, пытаясь выбрать книги, которые он мог бы захватить с собой в Бостон. Я надеялся, что мне все же удастся его уговорить. Я просматривал том за томом в поисках хоть какого-нибудь упоминания о тех ключевых словах: если бы их удалось обнаружить, это, возможно, решило проблему, мучившую кузена. Многие книги, стоявшие на полках, оказались хрониками, имевшими определенную историческую и генеалогическую ценность. В них рассказывалось об этих краях и проживавших здесь знатных семьях. Но в основном это были ортодоксальные повествования, издания которых, несомненно, субсидировались состоятельными людьми либо какими-то организациями и не представляли абсолютно никакого интереса ни для кого, за исключением, может, студента, изучающего генеалогию, так как в них было помещено немало странных иллюстраций семейного древа. Несколько книг были написаны на неизвестных мне языках, несколько по-латыни, ряд из них был напечатан английским готическим шрифтом, а четыре представляли собой рукописи, вероятно неполных переводов, хотя они и были переплетены. В этой последней группе я и надеялся отыскать то, что нужно.

Вначале я подумал, что переводы были старательно сделаны Ричардом или Илией Биллингтонами, но даже беглого просмотра было достаточно, чтобы я понял, что заблуждаюсь, так как буквы были выведены чьей-то слишком грубой рукой и этот безобразный почерк не мог принадлежать таким образованным людям, какими, насколько мне известно, были оба Биллингтона. Однако в них позже были внесены замечания, несомненно принадлежавшие руке Илии Биллингтона. Нельзя было с уверенностью сказать, что хотя бы одна из рукописей принадлежала Ричарду Биллингтону, но они могли быть его собственностью, так как почти все они были довольно старыми. Даты нигде не были проставлены, но вполне вероятно, что большая их часть появилась здесь до Илии Биллингтона.

Я взял один из рукописных томов, что полегче, и уселся в кресле, чтобы повнимательнее его изучить. Обложка, без названия, была сделана из удивительно эластичной кожи, ее текстура напоминала кожу человека. На одном из листов, предшествовавших тексту перевода, который начинался без всякой преамбулы, стояла легенда: “Аль-Азиф – Книга Араба”. Быстро перелистав ее, я понял, что в ней были собраны фрагментарные переводы какого-то текста или ряда текстов, из которых по крайней мере один был написан на латинском, а другой на греческом языках. Кроме того, на многих страницах были заметны следы загибов, а примечания носили ссылочный характер: “Бр. музей”, “Биб. Национале”, “Вайднер”, “Ун. Буэнос-Айреса”... Уделив им несколько минут, я убедился, что это ссылки на знаменитые музеи, библиотеки и университеты в Лондоне, Париже, Кембридже, Буэнос-Айресе и Лиме; в тексте я увидел бросающиеся в глаза разночтения, что свидетельствовало об участии в компиляции нескольких лиц. Все это, без тени сомнения, указывало на чье-то страстное желание – может, самого Илии – заполучить в свои руки основные части этой книги, и он, вероятно, делал заказы на переписку многим людям, и скорее всего за немалые деньги. Сразу бросалось в глаза, что книга была далеко не завершена и в ней царил беспорядок, хотя маргиналии указывали, что человек, занимавшийся ее переплетом, отчаянно старался вначале разобраться в ее отдельных частях, которые, очевидно, присылались ему со всего мира.

Просматривая страницы во второй раз, уже более медленно, я впервые заметил одно из имен, как-то связанных, мне показалось, с неприятностями, происходящими в роще. Я держал в руке очень тонкий листок с чьим-то едва различимым паучьим почерком. Поднеся его поближе к свету, начал читать: