Время «мечей» - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 40
И с тревогой спросил:
– К вам что, медьвак забредал?
– Похоже, не один, следы разные, – сказал Михаил, опасливо озираясь.
На нем такой же комбинезон, перехваченный широким поясом монтажника, за которым торчат резиновые перчатки, на голове желтая пластмассовая каска. В одной руке он держал небольшой потертый чемоданчик, в другой – «кошки» для лазанья по столбам.
– Гля, омоновец пришел! – захохотал Карнаух.
Действительно, экипировка, как оружие и снаряжение спецназовца, придавала занадворовцу какой-то суровый вид. Но растерянность на лице напрочь перечеркивала самую возможность того, что от этого невзрачного мужичка может исходить угроза.
– Да, было кое-что, – сказал Тайга, поправив ружье на плече и ободряюще подмигнул Михаилу. – Не боись, Омон, мы с тобой!
И, обернувшись, бросил надутым, не глядящим друг на друга Мухе и Облому:
– Смотрите, не дуркуйте! Шкуру спущу!
Оставив за собой клубы сизого дыма, БРДМ выкатилась за импровизированные ворота. Мончегоров, Карим и, естественно, Володя забрались внутрь, а пять человек в разношерстной одежде сидели на броне, как какой-то анархический десант, размахивали руками, что-то выкрикивали и свистели.
Муха и Облом некоторое время смотрели им вслед, потом перевели взгляд на лошадь, так и оставшуюся запряженной в телегу. Их взгляды встретились.
– Распрячь надо, – сказал Муха.
– И лучше в склад завести, от греха, – кивнул Облом. – Как бы на нее эти звери не пришли…
– Я распрягу, – примирительно сказал Муха.
– Ладно, – пошел навстречу Облом и все же добавил:
– Ты только базар фильтруй!
– Да ладно, я же без зла… Так, прикололся…
– Ладно, проехали… – Облом махнул рукой. – Давай так: лошадь спрячем, сходишь на охоту, а я намажусь этим снадобьем, Тайга им действительно челюсть вылечил! Отлежусь малость, да потом выйду с ведьмаком посчитаюсь…
Муха удивленно выкатил глаза. Худощавый, маленький, с приплюснутой головой, он полностью оправдывал свое прозвище.
– Как ты с ним считаться думаешь?! Слыхал, что водила говорил? Обычный медведь двух вояк с «калашами» задрал… Его надо точно в мозг бить – между глазом и ухом! Или в позвоночник. Ты что, снайпер? Да еще очко играть будет…
– Это точно, – кивнул Облом, аккуратно растирая больной бок. – Я вчера чуть в штаны не наложил, когда такая гора на меня пошла…
– Вот видишь! И в капканы они не попадаются…
Облом вздохнул и, поморщившись, встал.
– Ничего, я на него самострел поставлю… Два разрывных жакана в упор получит – всяко сдохнет!
Скособочившись, он поковылял к бараку. Развязал рюкзак Тайги, порылся в небрежно скомканных вещах, нашел баночку из-под майонеза, на три четверти наполненную черной, резко пахнущей мазью. Лег на свои нары, намазал больной бок и, ощущая приятное легкое жжение, впал в полудрему. Часа через два он проснулся и ощутил, что чувствует себя гораздо лучше, – бок почти не болел, и ходить он теперь мог ровно, выпрямившись во весь рост. Действительно чудодейственное снадобье!
Ободренный, он развел костер, поставил по обе стороны бетонные поребрики, взгромоздил на них двухведерную кастрюлю и даже натаскал в нее воды. Если Муха придет не с пустыми руками, то ужин будет готов вовремя… Хотя тот вроде стрелял, значит, что-то да добыл…
Так и оказалось: напарник принес двух зайцев и белку. Негусто, но если сварить похлебку, добавив тушенку, крупу и картошку, то на горячий ужин хватит…
– Следы ведьмачьи видел, – сообщил Муха, свежуя добычу. – Вон там… Хорошо, что лошадь спрятали. А ночью они осмелеют, опять заявятся… Придется до утра не выходить…
– А если приспичит?
– Приспичит… Ведро поставим!
– Ладно, посмотрим… Если я одного завалю, то второй сам уйдет…
Муха осмолил зайцев, порубил на куски, бросил в кастрюлю. Потом, с сомнением осмотрев крошечную, с кулачок, тушку белки, все же отправил ее вслед за зайчатиной.
– Белку-то зачем? – спросил Облом. – В ней и есть нечего!
– Для навара, – объяснил Муха. – Хуже не будет, только лучше…
– Тоже правильно!
Облом зарядил двустволку жаканами, завернул внутренности и шкуры зайцев в кусок мешковины, добавил туда же уже завонявшиеся ошметки вчерашнего лося и, завязав сверток, пошел туда, где Муха видел следы. Отойдя метров на пятьдесят от лагеря, он действительно наткнулся на отпечатки огромных лап с длинными когтями. Выбрал прогалинку с подходящим деревом и подвесил приманку на суку, метрах в двух от земли. Затем вставил ружье в развилку, закрепил, проверил, чтобы стволы твердо смотрели в сторону приманки, до которой было не больше метра. Зацепив проволочками разной длины спусковые крючки, чтобы сработали одновременно, привязал их к веревке, которую обвил вокруг дерева и привязал к мешочку с наживкой.
– Две такие маслины ты не переваришь, сволочь, – злорадно произнес он и осторожно взвел курки.
К ядерной шахте приехали без приключений. Володя свалил столбы, на которых держалась колючая проволока, и поставил вездеход почти вплотную к бетонному возвышению, из которого торчала труба. Он даже открыл лючок лебёдки в носовой части и вытащил наружу крюк, как будто готовился что-то доставать из скважины. Но это было преждевременно: вначале следовало определить: что делать? Мончегоров рулеткой измерил высоту бетонного квадрата, кряхтя, взобрался на него и измерил торчащую трубу, произвел несложные подсчеты, осторожно спустился.
– Метр восемьдесят, – сказал он. – Сантиметров на семьдесят пробка уходит ниже уровня земли.
– И что? – спросил Карим. Они с Рустамом нетерпеливо следили за его действиями. – Как устье вскрывать будем?
Мончегоров подумал.
– Надо вот эту елдовину убрать, – он ткнул ногой в бетонный квадрат. – А потом трубу окопать на метр. Определим, где пробка заканчивается, и срежем под ней. Вот шахта и откроется, причем целехонькая и чистая.
– Отлично, Иван Степанович! – обрадовался Карим. – Вот что значит инженерное мышление! Теперь я убедился, что вы честно отрабатываете свои деньги…
– А что, были сомнения? – спросил Мончегоров.
– Были, – кивнул Карим. – Только очень хорошо, что они не подтвердились. Пока, во всяком случае!
Он так глянул на Мончегорова, что тот понял – его жизнь сейчас стоит меньше, чем патрон в каримовском пистолете.
– Все, давайте работать! – крикнул Карим, обращаясь к остальным. – А то пока один Омон корячится!
Михаил действительно трудился за всех сразу: он уже проверил оборудование трансформаторной подстанции и теперь лазал по столбам, восстанавливая оборванные кое-где провода. Ему помогал Николай, которого Карнаух прозвал Артистом за манеру кланяться, когда здоровается. К вечеру занадворовцы пообещали восстановить электропитание.
А пока Карнаух с Тайгой под строгим присмотром Рустама запустили бензогенератор и по очереди сверлили дрелью отверстия в бетоне. Потом все смотрели, как Володя забивал туда какую-то вязкую массу, наподобие пластилина, вставлял детонатор, протягивал за бетонный блок в отдалении тонкие провода, вставлял их в небольшую подрывную машинку, подавал знак и, когда все убегали в тайгу, приседал за укрытием и ловко ударял кнопкой машинки по собственной ноге выше колена. Гремел взрыв, вверх и в стороны летело острое серое крошево, поднималось облако пыли, и работа шла дальше… Тайга и Карнаух зубилами и молотками расширяли образовавшиеся трещины, откалывая куски бетона, потом Володя снова сверлил и взрывал… Действовал он умело, и Иван Степанович подумал, что у водителя не одна воинская специальность. Советский бетон поддавался с трудом, несколько сверл сломалось, к концу дня квадратная возвышенность еще стояла, только уменьшилась в размерах и приобрела круглую форму, напоминая обгрызенный торт с торчащей посередине единственной свечкой.
Начальник экспедиции и главный специалист сидели на броне, греясь в последних теплых лучах осеннего солнца. Карим о чем-то все время думал.