Время «мечей» - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 42

Сумерки сгущались. Михаил – Омон вкрутил над входом в барак лампочку и включил в лагере свет. Сегодня занадворовцы не рискнули ехать ночью, и девять человек собрались в освещенном круге, у вездехода, который Володя подогнал к самому крыльцу. Люди были подавлены и ждали от Карима какого-то решения.

– Ночуем все вместе! – объявил он. – Из барака ночью не выходить! Ясно? Вопросы есть?

Вопросов не оказалось. Электрических лампочек в бараке не было, Володя нашел где-то керосиновую лампу, заправил соляркой, предварительно насыпав в нее соли. Лампа изрядно чадила чёрным дымом, стекло мгновенно закоптилось, но свет был достаточно ярким. Карнаух под присмотром Тайги укрепил петли двери и привинтил изнутри крепкий засов. Потом Тайга задул фитиль, и все разошлись по спальным местам. Свет над входом оставили, чтобы отпугнуть зверей, а склад-ангар с лошадью заперли на замок.

– Если ведьмак один раз попробовал человечину, он уже не остановится, – авторитетным шепотом вещал Муха в полумраке барака, собрав вокруг себя заинтересованных слушателей. – Он становится людоедом. Ему уже мало телёнка задрать или корову. Он теперь специально на людей охотиться будет. И без разницы уж ему, кто попадется: женщина с корзиной грибов или ребёнок!

В принципе об этом и так все знали. Но лежавший на соседней кровати Карнаух слушал как завороженный. Омон и Артист стояли, ловя каждое слово рассказчика. Даже Тайга, который и сказал об этом первым, притих и прикрыл плечи, натянув повыше куртку.

– Да не нагоняй страху! – раздраженно сказал Карим из дальнего угла. – Надо будет, Рустам их отстреляет за полчаса! Давайте спать. Отбой!

Но, несмотря на успокаивающие слова, Ивану Степановичу все равно всю ночь снились огромные медведи-людоеды – они гонялись за ним, угрожающе рыча и ругаясь хриплыми человеческими голосами. А один поймал его за ногу и, щелкая зубами, подтягивал к себе, а он отчаянно вырывался, цепляясь за ветки, кусты и траву, но они ломались и вырывались из земли…

Туркмения. Мары

Колонна из четырёх «КамАЗов» медленно тянулась за неспешно бредущими по шоссе одногорбыми верблюдами. Верблюды на дорогах Туркменистана – обычное дело, как и сотрудники службы дорожного надзора полиции. Правда, как говорят злые языки, первые здесь только ходят, а пасутся в пустыне, а вторые и пасутся на дороге.

Новенький белый, с зелёной полосой «Мерседес» замер на обочине при выезде из Маров. Один полицейский сидел за рулём, второй стоял рядом, небрежно помахивая жезлом. Завидев «КамАЗы», он шагнул вперед и требовательно поднял руку. Он не был похож ни на рослого американского копа, ни на широкоплечего французского жандарма, ни на упитанного российского гаишника – маленький, сухощавый, с небольшими усиками и в неловко сидящей форме. И лицо не имело печати постоянной властности, а выражало готовность принять любое выражение, которое будет подходить к конкретной ситуации, – как у куклы-трансформера. Сейчас на нем властвовала холодная строгость, которая, впрочем, не могла полностью скрыть оттенок заинтересованности.

Колонна остановилась, а верблюды неторопливо продолжили движение, помахивая хвостами, – то ли благодаря служителя закона за снисходительность, то ли издеваясь над людьми: дескать, ну, и кто из нас тут главнее? Но дело было не в том, кто главнее: просто с верблюдов нечего взять…

Полицейский привычно осмотрелся, оценивая обстановку. Две передние машины везли буровую вышку с двигателем, буровыми головками, трубами и прочими инструментами. Третья – оставшееся оборудование, палатку, сумки с вещами. Замыкающим шёл «КамАЗ» с жилым модулем для специалистов. Сейчас в кунге расположились шестеро рабочих, а специалисты ехали в кабинах грузовиков, рядом с водителями. Их было четверо, но все знали только одного: того, кто их нанимал, – плотного круглолицего мужчину лет сорока. Рабочие называли его Чары, водители – Алты, но в основном не его звали, а он звал кого-то. Причём всегда одинаково: «Эй, ты!» Уверенный, солидный, в костюме с галстуком, он решал любые возникающие по ходу дела вопросы, а потому ехал в первой машине и внимательно смотрел по сторонам. Как только колонна остановилась, он выпрыгнул наружу и быстро направился к представителю власти, который сразу подошел к последней машине, заглянул внутрь кунга и удовлетворенно отряхнул руки, глядя на подбегающего Чары.

– Перевозка людей в передвижном жилом модуле запрещена! – важно сообщил он, едва заметно кивнув в ответ на приветствие.

– Исправим, начальник! – Чары многозначительно оттянул карман пиджака, откуда выразительно торчали сто манатов.

Лицо-трансформер мгновенно изменилось: строгая надменность мгновенно сменилась дружеским расположением. Но вместо того, чтобы взять деньги, он развернулся и залез в жилой модуль. Не удивляясь, Чары последовал за ним. Здесь страж закона оттянул свой карман и благосклонно позволил ста манатам поменять место нахождения. Потом они вылезли на дорогу, дружески пожали друг другу руки, и полицейский вернулся к «Мерседесу», а Чары открыл дверь кабины.

– Не помешаю?

– Садись, не стесняйся!

Ахмед ибн Фатах подвинулся, и Чары сел третьим на широкое сиденье.

– Выезжай вперед! – приказал он водителю. – Пойдем первыми, так будет проще.

Водитель кивнул. «КамАЗ» обогнал третью машину, в которой рядом с шофером сидел Гельдымерет, хозяин фирмы, – буровая установка, оборудование и все машины принадлежали ему. Обогнали вторую, где в кабине ехал Саламгулы – сейсмолог, он был туркменом, но приезжим, не из Марыйского велаята. Обогнали первую, которой предстояло стать второй, – в ней водитель остался в одиночестве. Колонна продолжила движение с новой головной машиной, но от перестановки мест слагаемых сумма, как известно, не меняется.

Чары по-прежнему зорко смотрел по сторонам. Настоящего его имени не знал никто в колонне. Судя по тому, которым он назывался, он был пятым мальчиком в семье, а значит, его вряд ли обижали в детстве и юности: никому не хочется держать ответ перед многочисленными братьями… Может, с тех лет и зародилась у него непоколебимая уверенность в себе, которая позволяла с ходу решать любые вопросы… Но главным в экспедиции был не он.

– Зачем полицейский залезал в кунг? – спросил Ахмед ибн Фатах. Это был грузноватый мужчина лет пятидесяти, арабской внешности, с властным, покрытым морщинами, загорелым лицом. Именно он, а не крикливый Чары и был настоящим боссом. Одет он был в национальную одежду: прямая рубаха, распашной халат «дон» из дорогой ткани, широкие штаны и совершенно неподходящие к наряду лакированные штиблеты – как будто оделся так для участия в костюмированном спектакле. Говорил он всегда тихо и только с Чары. А кроме Чары, его никто и не понял бы – общались они на английском.

– Чтобы никто не видел, что он взял деньги, – почтительно ответил Чары.

– Но в кунге сидели шесть рабочих?!

– Они не в счет. Для него главное, чтобы не увидели начальники и контролирующие люди…

– А у него маленькая зарплата?

– Небольшая.

– И он так рискует?

– А чем он рискует?

– В Катаре ему бы отрубили руку. Причем хватило бы показаний двух свидетелей, кем бы они ни были…

– Здесь все по-другому…

– Ну что ж, это хорошо…

– Хорошо?! – изумленно глянул Чары.

Ахмед ибн Фатах негромко рассмеялся:

– Для наших целей хорошо!

Тем временем колонна снова упёрлась в хвосты верблюдов и снизила скорость. Непорядок! Чары беспокойно заерзал. Но с верблюдами так быстро, как с полицейскими, вопрос не решишь. Может, эти тупые животные сами уйдут с дороги? Но через пять минут терпение кончилось, и Чары, взяв трубку переговорного устройства, приказал кому-нибудь из кунга очистить путь.

Сидевший ближе всех к двери Ишанберды спрыгнул с подножки и побежал исполнять команду. К нему присоединился высокий худощавый парень лет двадцати пяти, с приплюснутым носом и оттопыренными ушами. Когда он с криком замахнулся на верблюда, на оголившемся из-под рукава халата запястье Ишанберды увидел знакомую татуировку.