Гамсун. Мистерия жизни - Будур Наталья. Страница 54

Однако соки земли питают лишь тех, кто хранит верность земле. Они питают старшего сына Исаака и Ингер Сиверта, оставшегося в родном доме, но не могут спасти младшего сына Елисея, который уехал в город, оторвался от своих корней, а вернувшись домой, завел торговлю и, если бы не отцовская помощь, давно бы прогорел. Затем он и вовсе уехал в Америку.

Критики указывали, что в годы величайших социальных потрясений, в дни послевоенной разрухи роман Гамсуна прозвучал как песнь мира, как послание к исстрадавшимся людям, призывая их вернуться к мирному созидательному труду от полей сражений.

«Соки земли» – программное произведение Гамсуна с явно ощутимой морализирующей тенденцией, что вовсе не умаляет художественного значения этого эпического полотна.

Максим Горький, который всегда с большим уважением и восхищением относился к своему норвежскому коллеге, назвал «Соки земли» «удивительно своеобразной» и «эпической идиллией». Он писал Гамсуну в 1923 году:

«Я человек страны, где литература о мужике, мужицкой жизни разработана больше, чем в какой-либо другой стране Европы. Труд хвалебно воспевал Лев Толстой и десятки русских литераторов, поляк Реймон написал огромный роман-эпопею „Год“, посвященный деревне и мужику, но все это и многое другое уступает прекрасной и мощной Вашей поэме».

* * *

В 1920 году за «Соки земли» Гамсун был удостоен Нобелевской премии в области литературы.

Нобелевскую премию Гамсуну не давали несколько лет подряд: Нобелевский комитет не видел в его творчестве четко выраженного направления, чего требовал учредитель премии.

Альфред Энгстрём и Эрик Аксель Карлсфельдт [141] долго и упорно боролись за присуждение Гамсуну Нобелевской премии. В 1919 году она была отдана Карлу Сплиттеру (1845 – 1924), швейцарскому писателю, пишущему на немецком языке.

Наконец в ноябре 1920 года в дом Гамсуна пришла телеграмма шведского консула в Кристиании:

Мария, прочитавшая эту телеграмму завтракающему мужу, была счастлива и ждала, что и Гамсун обрадуется не меньше нее.

Вот как она описывает этот момент в своих воспоминаниях:

«Он даже не поднял головы и спокойно сказал:

– Для нас это ничего не меняет.

Быть может, внезапно он вспомнил, как тяжело ему все досталось, детство, призрак на кладбище в Хамарёе, а может быть, он вспомнил Тумтегатен, редко когда имевшиеся у него пять крон и "Голод”?

Я сказала:

– Но ведь это большая честь, Кнут!

Вот тогда он посмотрел на меня, взгляд его был тяжел, и спросил коротко и язвительно:

– Тебе что, сейчас моей славы не хватает?

Ему оказана честь? Да, но она оказана старику. На что она ему сейчас? Скорее, она похожа на издевку!»

Конечно, Гамсун обрадовался, но уж очень горька была для него награда: он считал, что получил ее слишком поздно. Он даже решил отказаться от участия в официальной церемонии вручения премии. Журналисты, шумиха вокруг церемонии, сама церемония, поездка, банкет – он уже не хотел никакой светской жизни, он уже пришел к выводу, что хочет жить в своем доме в кругу семьи и возделывать землю.

Но после переговоров с Энгстрёмом и Карлсфельдтом Гамсун все-таки дает согласие на участие в церемонии и садится писать благодарственную речь. От нобелевской лекции он решил отказаться, несмотря на уговоры.

Попутно приходится улаживать множество дел – отвечать на поздравительные письма и телеграммы, покупать подобающие случаю наряды, разрешать хозяйственные проблемы. На письма и телеграммы отвечала Мария, фрак Гамсуну решили заказать в Стокгольме, а вот платье Марии сшили в Кристиании.

Когда жена вернулась домой с красивым декольтированным платьем, заботливый муж немедленно выразил беспокойство о ее здоровье – ведь Мария в платье с глубоким вырезом может простудиться. Гамсун вспомнил портновский опыт молодости, взял в руки ножницы, нитку и иголку и заделал вырез.

* * *

В столицу Швеции чета Гамсунов прибыла ранее назначенного дня церемонии. В дороге они изрядно намучились – как раз в эти дни началась стачка железнодорожных рабочих Норвегии.

В Стокгольме их встретил Альберт Энгстрём и поселил в роскошном номере в «Гранд Отель Ройял». Чтобы уберечь друга от назойливого внимания журналистов, он с женой поселился в соседнем номере.

Надо сказать, что Энгстрём и Гамсун были очень хорошими и близкими друзьями с одинаковым чувством юмора, не всегда понятным окружающим. Так, Энгстрём в молодости спал в кровати, рядом с которой всегда стоял скелет – для напоминания о бренности жизни. Такой эпатаж был очень по душе Гамсуну, однако ему совсем не понравились приветственные слова друга, с которым они не виделись с 1899 года: «Боже, до чего же ты постарел!»

Вручение премий происходило 10 декабря. Представитель Шведской академии Харальд Йерне в свое речи сказал: «Те, кто ищет в литературе... правдивое изображение реальности, найдет в „Соках земли“ рассказ о той жизни, какой живет любой нормальный человек, где бы он ни находился, где бы он ни трудился». Йерне также сравнил роман Гамсуна с дидактическими поэмами Гесиода.

На банкете дамой Гамсуна за столом была Сельма Лагерлёф [142] , почитателем творчества которой он никогда не был. Тем не менее Гамсун не мог не оценить остроумную и живую манеру разговора Лагерлёф, и расстались они после банкета вполне довольные друг другом. До конца жизни эти два лауреата Нобелевской премии обменивались поздравительными открытками по случаю праздников и прочих важных событий с заверениями в искреннем уважении.

Марии повезло меньше: ее кавалером по столу был датский физиолог Август Крог, который, вместо того чтобы, в соответствии с правилами этикета, занимать разговорами свою соседку, нервно просматривал нобелевскую речь, которую ему предстояло произнести, ибо в тот же год, что и Гамсун, он получил премию в области физиологии и медицины «за открытие механизма регуляции просвета капилляров».

Гамсун же почти не волновался и произнес короткую речь со свойственной ему самоиронией:

Когда-то давным-давно – еще в дни моей молодости, я испытывал подобное головокружение, и оно пошло мне на пользу, а потому я твердо знаю, что все, что ни случается в жизни, – к лучшему.