Рок-н-рол под Кремлем 6.Шпионы и все остальные. - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 72
«В следующий раз ты можешь подставить свой зад и прослыть виртуозом».
Он посмотрел на часы, зевнул.
– Какие планы на завтра? – спросил вслух.
– Пойду в Сандуновские бани. Отмываться.
– Одна?
Она равнодушно кивнула.
– Там часто воруют вещи. Будь осторожна.
– Ладно.
Он немного подумал.
«Если все пройдет хорошо (в чем сильно сомневаюсь), с меня бутылка старого бордо».
– Пошли спать, – сказала она, поднимаясь. – Устала как макака.
– Как собака, – поправил педантичный Лернер.
– Именно как макака. Ручная макака. Которая весь день собирала бананы для своего хозяина.
– А после рабочего дня хозяин делает с макакой то, что я собираюсь проделать с тобой?
– Смотря какой хозяин, – ответила Анна. И добавила: – И смотря какая макака…
На полу в прихожей валялась ложка для обуви, которую утром забыл повесить на место. На кухонном столе – чашка с остатками кофе, открытый пакет молока. Следы утренних сборов. Дома все осталось как прежде. И все изменилось. Жизнь изменилась.
Пошатываясь, Евсеев прошел по квартире, включил свет во всех комнатах. Сел на диван в гостиной. Включил телевизор. Посмотрел с минуту, выключил. Спать не хотелось.
На телевизоре – цифровая фоторамка, где неспешно тасуются несколько снимков. Марина с Брутом в парке на Воробьевых горах. Артем купается в детской ванночке. Прошлогодний день рождения отца, все семейство Евсеевых в сборе.
Отец…
Евсеев покачал головой. Это невозможно.
Что он помнил?
В детсадовской раздевалке: подпирающий потолок сказочный великан одобрительно наблюдает за тем, как он натягивает шорты и застегивает сандалии. Это его отец. Другим мальчишкам родители активно помогают, торопят. Он одевается сам. Отец ему доверяет.
Другое. Как в шестнадцать лет напился «с горя» с одноклассником Ленькой – потому что у Леньки был пес, а у него нет. Как, вернувшись домой, плакал и блевал в туалете. Как отец терпеливо и бережно укладывал его в кровать, снимал с него туфли…
Еще. Как они фотографировались вдвоем, когда Юрий получил свою первую форму. Старый гэбист, подполковник в отставке, – и неоперившийся лейтенант…
А еще он советовался с отцом по делу Мигунова-Зенита. Хоть это строжайше запрещено всеми инструкциями. Советовался. Несколько раз.
Точно.
В который уже раз за эту ночь Евсеева прошиб холодный пот.
О чем они тогда говорили?
Вспомнил. Нашли флеш-карту с секретной информацией в цветочном горшке у Катранова, одного из подозреваемых. Отец убедил тогда его, что Катранов тут ни при чем и карту, скорее всего, подкинул настоящий шпион.
Нет, ерунда. Все правильно. Шпиона вычислили, им оказался Мигунов, и карту он в самом деле подбросил…
А если… Если и Катранов тоже?
И – концы в воду?
Когда отца вербанули? Может, еще давно, когда он работал и представлял оперативный интерес? Хотя чем интересна для них линия карателей?
Стоп.
Так можно сойти с ума.
…В кармане вдруг заворочался, запищал телефон. Это она, подумал Евсеев. Они. Взял трубку. Нет, номер отца. Еще хуже. Под ложечкой похолодело от недоброго предчувствия.
– Да, я слушаю.
Он уже знал, о чем пойдет речь.
– Здравствуй, сынок. Не спишь?
– Нет.
Голос у отца веселый, бодрый.
– Я знал, что не спишь. Тяжкие раздумья?
– Да, отец. Мне очень тяжело.
– Сначала всегда тяжело. Когда не знаешь, с кем ты. Но когда определишься, сразу легче.
– Я давно определился. Я давал присягу.
– Кому?
– Я служу этой стране, отец. Этой, никакой другой.
– Стране служишь? А мать? А я, Юр?
Голос в трубке дрогнул. Изменился. Теперь это был голос старика.
– Мы с матерью уже немолодые. И мы не привыкли жаловаться. Ты об этом никогда не думал.
– Почему ты так говоришь?
– Нам нужен спокойный тихий угол. Море. Солнце. Ты знаешь, что мать по ночам задыхается? А у меня на ночной тумбочке всегда лежит упаковка с нитроглицерином?
– Нет, я не знал.
– Нам нужны хорошие врачи. А скоро понадобятся и сиделки. Нужна здоровая еда, а не это…
– Что ты хочешь сказать, отец?
– Соглашайся. Не думай. Я давно там. Только благодаря этому мы и живы с матерью. Они… – Он понизил голос, зашептал в трубку: – Они бы убили нас. А потом подстроили бы так, чтобы нас объявили предателями… Как Мигунова.
Евсеев почувствовал, как шевелятся на голове волосы.
– Так Мигунов не…
– Нет. Ты посадил не того человека, сынок. Но так и было нужно. «Зенит» по-прежнему жив и здоров, работает, шлет информацию.
– И это он установил сканер на втором участке контроля?! – дошло до Евсеева.
Отец рассмеялся:
– А он его оттуда никогда и не снимал.
Пол стал уходить из-под ног. Голова закружилась. Евсеев резко взмахнул руками, удерживая равновесие…
Проснулся.
Он сидел на диване, из прихожей доносился шум. Хлопнула дверь.
– Ты не спишь, Юра?
Марина вошла в гостиную, взглянула с веселым удивлением. Евсеев тупо уставился на жену. В голове еще звучал голос отца.
Он с силой потер руками лицо. Встал.
Улыбка постепенно сползла с ее лица.
– Что-то случилось?
– Все нормально, – сказал он. – Который час?
– Половина третьего.
– Долго подают горячее…
Прошла в спальню. Ему было слышно, как вжикнула молния на платье, скрипнула дверца шкафа.
– Я не знала, что ты будешь меня ждать, пришла бы пораньше! – послышался ее голос. – Все равно пустой треп, ничего больше!
– Зачем в таком случае вообще ходила туда?
Снова появилась в дверях гостиной – в трусиках и лифчике.
– Я ведь объясняла. Мы просто…
– Всё. Хватит. Надоело. Пошли спать.
Он вышел из комнаты, чувствуя на себе ее удивленный взгляд. Глухое раздражение, кипевшее внутри, отзывалось во рту каким-то мерзким горьким привкусом. Он долго чистил зубы, умылся.
В какой-то момент в голове щелкнуло: «Она могла тогда подслушивать под дверями. Пока мать умывала Артема. Подошла на цыпочках, встала и слушала…»
Евсеев понял, что вряд ли уснет этой ночью.
Встал в начале шестого, оделся, вышел на улицу. Даже кофе не стал варить – боялся, что Марина проснется, надо будет говорить с ней о чем-то.
Машина стояла в конце двора. Стояла как-то криво, левым колесом на бордюре. Она была похожа на подгулявшего человека, который уснул, не дойдя до кровати.
Обошел ее, рассмотрел повреждения. Достал осколки из разбитого заднего фонаря. Бампер треснул в нескольких местах, тоже надо будет менять.
Всю ночь он обсасывал ситуацию, вспоминал и анализировал, строил предположения. Но ни к какому решению так и не пришел.
Зато теперь, когда сел за руль, решение пришло само – простое и ясное. Написать рапорт. Подробный. Ничего не утаивая. Такое ведь со всяким может случиться…
«Докладываю, что познакомился на улице с ранее неизвестной мне женщиной, с которой через полтора часа вступил в половую связь в машине, припаркованной возле „Якитории“… Она оказалась агентом ЦРУ, которая тут же осуществила вербовочный подход, используя совсекретную информацию, которую я разгласил своему отцу Евсееву Петру Даниловичу, за которого, впрочем, я ручаюсь…»
Да, действительно с каждым может случиться…
Но деваться некуда. Скрыть происшедшее – значит пособничать врагу!
Все утро, запершись в кабинете, Евсеев писал рапорт.
«…Далее она сообщила мне о секретных данных, касающихся текущей проверки каналов правительственной связи, воспроизведя информацию точно в тех выражениях и оборотах, которые я употреблял, обсуждая эту проблему со своим отцом, Евсеевым Петром Даниловичем…»
Дописав до этого места, он остановился. Долго думал, вычеркивал, исправлял.
После обеда переписал рапорт наново, без упоминания об отце.
Прочел, что получилось. Разорвал рапорт на мелкие клочки и спрятал в карман.
– Привет, Юр! А мы тут с Темкой круги нарезаем! Проходи, устраивайся!