Красавицы Бостона. Распутник - Шэн Л. Дж.. Страница 3

А еще я думал о том, как отвел взгляд, потому что на самом деле хотел застрелить отца.

Мы с Бенедиктом и Байроном передавали друг другу бутылку шампанского, обсуждая события вечера, а лиса-Франкенштейн осуждающе глазела на меня с другого конца амбара. Бенедикт даже стрельнул у одного из слуг сигареты. Мы от души их раскурили.

– Брось, приятель, женитьба на нашей сестре – это не конец света. – Байрон разразился злодейским смехом, встав над лисой и наступив ей на спину сапогом.

– Она ребенок, – выплюнул я.

Развалившись на деревянном стуле, я чувствовал себя столетним стариком.

– Она не будет им вечно. – Бенедикт ткнул лису в брюхо носком сапога.

– Для меня – будет.

– С ней ты станешь еще богаче, – добавил Байрон.

– Никакие деньги не купят мне свободу.

– Мы все родились несвободными! – прогремел Бенедикт, топнув ногой. – Зачем еще жить, если не для того, чтобы обрести больше власти?

– Я не знаю, в чем смысл жизни, но точно не стану слушать советы пухлого богатея, которому приходится платить горничным, чтобы они дали их облапать, – прорычал я, оскалившись. – Я сам выберу себе невесту, и это будет не твоя сестра.

Откровенно говоря, я вообще не хотел жениться. Во-первых, я был уверен, что стану ужасным мужем. Ленивым, неверным и, вероятно, бестолковым. Но я хотел иметь свободу выбора. А вдруг я повстречаюсь с Кристи Бринкли? Я бы сто раз на ней женился, если это поможет залезть к ней в трусики.

Байрон с Бенедиктом озадаченно переглянулись. Я знал, что они не были преданы своей младшей сестре. Она ведь девчонка. А девчонки в высшей знати не настолько исключительны, не настолько важны, как мальчики. Они не могли передавать фамилию рода, а потому к ним относились всего лишь как к украшению, которое нужно не забывать запечатлеть на рождественских фотографиях.

То же касалось моей сестры Сесилии. Отец почти не обращал на нее внимания. Я всегда окружал сестру заботой, когда он отправлял ее в комнату или прятал за то, что она слишком пухлая или слишком «заурядная», чтобы демонстрировать ее в высшем обществе. Я тайком проносил ей печенье, рассказывал сказки на ночь и водил в лес, где мы с ней играли.

– Хватит корчить из себя не пойми кого, Уайтхолл. Брось делать вид, будто ты не чета нашей сестре. Это неправда, – простонал Байрон.

– Может быть, но спать с ней я не стану.

– Почему? – требовательно спросил Байрон. – Что с ней не так?

– Ничего. Все. – Я разворошил сено носком сапога. Уже был порядком пьян.

– Ты предпочел бы поцеловать эту лису в пасть или Лу? – не отставал Бенедикт, блуждая взглядом по амбару за моим плечом.

Я покосился на него.

– Я бы предпочел ни то, ни другое, первоклассный ты вонючка.

– Ты должен выбрать.

– Неужели? – Я икнул, подобрал валяющуюся подкову и бросил в него. Промахнулся чуть ли не на милю. – Это еще почему, черт побери?

– Потому что, – медленно произнес Байрон, – если ты поцелуешь лису, то я скажу отцу, что ты гей. Так мы все уладим. И ты выпутаешься из этой ситуации.

– Гей, – тупо повторил я. – Может, я и гей.

Вообще-то, нет. Слишком уж я любил женщин. Всех форм, цветов кожи и с любыми прическами.

Байрон рассмеялся:

– Ты довольно-таки симпатичный.

– Это стереотип, – сказал я и тотчас пожалел об этом. Я был не в том состоянии, чтобы объяснять этим двум придуркам значение слова «стереотип».

– Рыдающий либерал, – посмеялся Байрон, толкнув брата локтем.

– Может, он правда гей, – размышлял вслух Бенедикт.

– Да не. – Байрон помотал головой. – Он уже оприходовал парочку знакомых мне девок.

– Ну что? Ты будешь это делать или нет? – потребовал ответа Бенедикт.

Я обдумал предложение. Бенедикт и Байрон славились подобными возмутительными уловками. Они распространяли ложь, а другие в нее верили. Я знал это, потому что учился с ними в одной школе. По большому счету, что такое один глупый поцелуй в пасть мертвой лисы?

Это моя единственная надежда. Если поссорюсь с отцом, один из нас этого не переживет. И при текущем положении дел это буду я.

– Ладно. – Я встал со стула и, петляя, поплелся к лисе.

Я наклонился и прижался губами к ее пасти. Она была липкой, холодной, и пахло от нее, как от использованной зубной нити. К горлу подступила желчь.

– Приятель, боже ты мой. Он правда это делает, – хмыкнул Бенедикт у меня за спиной.

– И почему у нас нет с собой камеры? – простонал Байрон, который хохотал так заливисто, что уже повалился на пол, хватаясь за живот.

Я отпрянул. В ушах звенело. Перед глазами помутнело. Я видел все сквозь желтую пелену. Позади кто-то закричал. Я резко обернулся и повалился на колени. Там была Лу. Стояла в открытых дверях амбара все в той же розовой пижаме. Она зажала рот ладонью и дрожала, как осиновый лист.

– Ты… ты… ты… извращенец! – пискнула она.

– Лу, – прокряхтел я. – Я сожалею.

Я и правда сожалел, но не о том, что не желаю на ней жениться. А только о том, как именно она об этом узнала.

Бенедикт с Байроном катались по сену, колотили друг друга и все смеялись, смеялись и смеялись.

Они меня подставили. Знали, что все это время она стояла там, возле дверей, и наблюдала за нами. Мне никогда не выпутаться из этого соглашения.

Лу развернулась и помчалась прочь. Ее слезы, как крошечные бриллианты, сорвались и пролетели за ее плечами.

Из ее горла вырвался дикий вопль. Совсем как у лисы перед тем, как я ее убил.

Я повалился на пол и блеванул, а потом рухнул в остатки своего ужина.

Меня окружила темнота.

И я поддался ей в ответ.

Следующим утром отец подал мне виски. Мы сидели в его просторном дубовом кабинете с золотой барной тележкой и бордовыми шторами. Несколько минут назад меня приволок сюда один из слуг. Безо всяких объяснений. Попросту протащил по коврам и бросил к папиным ногам.

– Возьми. От похмелья.

Папа указал на коричневое кожаное кресло перед его столом. Я сел и взял напиток.

– Ты даешь мне виски? – Я понюхал его и скривил губы от отвращения.

– Опохмелиться. – Он устроился в кресле и пригладил усы. – Чем ушибся, тем и лечись.

Я сделал глоток этого яда и поморщился, когда он обжег все до самого нутра. Я провел бессонную ночь на сене в амбаре. То и дело просыпался в холодном поту, и мне снилось, как за мной гонятся крошечные дети, похожие на Луизу. Вкус поцелуя с мертвой лисой тоже не особо облегчал ситуацию.

По коридорам замка Уайтхолл-корт разносился аромат черного чая и свежих булочек. Завтрак еще не закончился. Живот скрутило, напоминая мне о том, что аппетит – это роскошь, предназначавшаяся для мужчин, которые не были недавно помолвлены против своей воли.

Я допил виски.

– Ты хотел меня видеть?

– Я вообще никогда не хочу тебя видеть. К сожалению, это необходимость, сопутствующая твоему появлению на свет. – Папа со словами не церемонился. – Сегодня утром до моего сведения довели кое-что весьма тревожное. Леди Луиза рассказала своим родителям о том, что вчера произошло, а ее отец доложил о ситуации мне. – Мой отец, высокий, худощавый, импозантный мужчина со светлыми волосами и в безупречном костюме, заговорил обвиняющим тоном, призывая объясниться.

Мы оба знали, что он питал ко мне личную неприязнь. Что он произвел бы на свет новых наследников, если бы не то обстоятельство, что я был старшим ребенком, а потому – преемником его титула. Я был слишком изящен, слишком помешан на книгах, слишком похож на свою мать. Я позволял другим мальчишкам доминировать надо мной, заставить меня осквернить труп животного.

– Я не хочу на ней жениться.

Я ожидал получить пощечину или взбучку. Ни то, ни другое не стало бы неожиданностью. Но отец только издал легкий смешок и покачал головой в ответ.

– Понимаю, – сказал он.

– Это необязательно? – оживился я.