Расследования в отпуске - Устинова Татьяна. Страница 9
Алиса сжала его ладонь.
– В этом и заключался его духовный подвиг. Он должен был войти в доверие к власти и сделать то, на что был благословлен. Ему даже пришлось снять с себя крест.
– Не его ли мы нашли в коробе?
– Наверное. Важно другое. Свой подвижнический подвиг этот человек исполнил, как и подобает. Некоторое время хранил образ у себя, но потом решил, что место ненадежное.
– И спрятал икону в школе?
– Он работал там. В ремонтной бригаде. Это было несложно. В бывшей печке образ должен был храниться до тех пор, пока не наступит его час.
– И как это понимать?
– Что непонятного? Когда наступит время вернуться в мир.
Павел покачал головой.
– То есть священники знали?
– Один. Только один. Тот, кто давал Простову поручение. Покидая этот мир, он передал все преемнику.
– Так почему же икону раньше не достали?
– Не было на то Божьей воли.
– А на то, чтобы украсть? Была, значит?
Отец Алексий взглянул на сердитого Сомова и не ответил.
– На допросе, – вступила Алиса, – Шишов сказал, что его прадед был первым преступником в их семье. А правнук весь в него пошел.
– Да, ноша Простову досталась немалая, – вздохнул батюшка. – Но крест свой он нес с достоинством. Однако как преступник узнал о месте хранения? Уверен, Простов хранил тайну свято.
– Шишов рассказал, что его дед, сын Простова, узнал о тайнике случайно, – ответил Сомов. – Во время тяжелой болезни Простов бредил. Этот бессвязный бред сынок записал, потом расшифровал. Отцу, конечно, ничего не сказал. Решил, что достанет икону из тайника, да не успел. Сам помер. Но записи сохранил. Через много лет их нашла внучка Простова тетя Саша. Она тогда с мужем развелась и вернулась в отчий дом. Догадалась, что дед собирался вскрыть тайник, и решила, что у них с сыном получится наверняка. Потому и пошла работать в эту школу.
– Понятно. Но почему именно сейчас?
– Шишов сразу стал план разрабатывать, но все никак не срасталось. У всякого риска есть предел. Уже на зоне он крупно проигрался. Сумма была запредельная. Не отдашь, на перо поса… дят. – Сомов запнулся и пояснил: – Убьют то есть. Вскрытие тайника – единственный шанс выжить. И Шишов пошел ва-банк.
– Торопился, выходит.
– Торопился. Теперь вернется к тем, кому был должен.
Отец Алексий перекрестился и долго молчал.
«Молится», – догадался Сомов и взглянул на задумчивое лицо Алисы.
– Хотите, чтобы люди узнали, что Простов не преступник? – вдруг спросила она.
– Я получил благословение на то, чтобы очистить его имя от скверны. А насчет того, чтобы предать широкой огласке… Теперь имя его всегда будет ассоциироваться с убийцей. Не уверен, что он этого желал бы. Но вам я должен был рассказать.
– А икона? Она же теперь потеряна навсегда. На дне ее сто лет искать будут – не найдут.
Отец Алексий неожиданно улыбнулся.
– Если уж она решила объявиться, то объявится.
– Когда? Знать бы.
– Это не в нашей воле. Она сама решит. Нам остается только молиться, чтобы мы сподобились увидеть светлый лик Богородицы. – И неожиданно предложил: – Пойдемте-ка, ребята, со мной. Исповедаю вас. Пойдете?
Они ответили хором:
– Пойдем.
– У меня отпуск через неделю кончается.
– Жалеешь, что не отдохнула как следует?
– Нет. Не жалею. Ни о чем. Это был самый… необыкновенный отпуск в моей жизни.
– Тебя… долго ждать снова?
– Недолго. Как только уволят, сразу на самолет.
Ванечку разбудил соседский петух. Вскочил на забор и дал такого ору, что не проснуться было невозможно.
Ванечка сел на кровати и огляделся. Кажется, тетенька с дяденькой еще спят. Их окна на другую сторону выходят. Наверное, не так слышно.
Он сполз на пол и, надев сандалики, на цыпочках направился к двери. Пока никто не тащит умываться и собираться в детский сад, можно пойти погулять.
Он любил гулять один. Редко, но иногда получалось. Иной раз отправлялся к реке. А когда просто по городу бродил. Смотрел, как люди живут, чего делают. Вспоминал свое прежнее житье, мамку вспоминал. Какой она была, пока не заболела. Правда, в последнее время ее лицо вспоминалось плохо. Только глаза. Светлые и добрые.
Он и не заметил, как ноги вынесли его на берег ручья, что начинался неведомо где, а впадал в Унжу. Здесь он широкий, почти как речка, но такой же говорливый и веселый, каким положено быть ручью.
Сняв обувку, Ванечка опустил в воду ножку и тут же отдернул.
Холодно! Не стерпеть!
Однако ручеек звенел так сладостно, так весело, что уходить не хотелось.
Он лег на живот и стал смотреть в глубину. Интересно! Сам ручей вроде не глубок, а станешь глядеть, и кажется, что нет у него дна.
Мимо проплыла былинка с сидящим на ней жучком. Ваня подхватил ее и посадил жука на траву. А то утонет, чего доброго!
Неожиданно вода зарябила и потемнела. Ваня поднял голову. Не дождь ли собирается?
Но нет. Небо чистое, только белое облачко легко плывет.
Ваня снова посмотрел на воду и удивился. Только что дно ручья казалось песчаным, а тут вдруг изменилось, словно в самой глубине что-то проявилось.
Ваня нагнулся и присмотрелся.
Как будто со дна глядят на него чьи-то глаза.
Светлые и добрые.
Похожие на мамкины.
Только нарисованные.
Ваня протянул руку и обрадовался, что вода не обожгла ледяным холодом, а стала вдруг теплой.
Он все тянул ручку.
И вот из глубин навстречу ему стал всплывать прекрасный женский лик.
Однажды двадцать лет спустя
Татьяна Устинова
Тут неожиданно выяснилось, что за несколько десятилетий совместной жизни – почти три их, этих десятилетий, – мы ни разу, никогда и никуда не ездили вдвоем!
И это «никогда» не казалось ни странным, ни огорчительным! А что такое-то? Ничего такого, все прекрасно! Медовый месяц в 1988 году от Рождества Христова мы проводили со свекровью, моей сестрой и нашей общей подругой Надеждой. И в этом не было решительно ничего странного и огорчительного! В дом к свекрови мы смылись из пансионата «Строитель», где нечего было есть и пить, да и спать – по крайней мере в рамках медового месяца – тоже было затруднительно, ибо строгие, но справедливые администраторши пансионата, всерьез озабоченные нашей нравственностью, не разрешали сдвигать две утлые кроватки, чтобы предаваться разврату сразу на обеих. На одной же предаваться было не то чтоб неудобно, а даже несколько опасно. А у свекрови была широченная итальянская кровать «из гарнитура», рулет к чаю, молодая картошка, помидоры и огурчики с собственной грядки и – как награда! – все лето корзинка свежей клубники. Девчонки – сестра Инка и подруга Надежда – приехали к ней, чтобы не томиться все лето в дурацкой Москве, а шикарно отдыхать на море. Надо сказать, свекровь всегда легко принимала всех наших друзей и подруг, и кормила, и поила, и ухаживала. Предполагалось, что «молодых», то есть нас с Женькой, их присутствие нисколько не стеснит, мы-то должны были наслаждаться друг другом в пансионате «Строитель», откуда мы ловко смылись!
Мы провели чудный медовый месяц!.. Мы каждый день ездили всей компанией на море, закатывали ужины, сплетничали на кухне, уложив молодого на шикарную кровать «из гарнитура». Справедливости ради нужно заметить, что время от времени он завывал из спальни, требуя прекратить посиделки – молодая должна исполнять супружеский долг! – но на него никто не обращал внимания, и в конце концов, умаявшись от завываний, он мирно засыпал.
Мы ездили на дачу, опять же всем здоровым коллективом, и там тоже закатывали ужины, собирали клубнику и огурцы, поливали грядочки, таскались на залив купаться, и жизнь была прекрасна!.. Потом у него кончился отпуск, и он уехал в Москву, а мы с девчонками еще остались, у нас же каникулы, зачем нам в Москву?! Нам туда не надо!..