1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2 (СИ) - Ангелов Августин. Страница 7

— Вот смотри, Вяча, как чертовски остроумно этот Булгаков владеет языком. Он же переиначил нашу идею социалистической революции. Ведь он в этой повести об эволюции пролетарского сознания пишет! Вот был, например, неотесанный пес Шарик, обыкновенное животное, а сделался человеком по воле профессора. А в образе этого профессора Преображенского Булгаков показывает нам словно самого Ленина, который и преобразовывает мир с помощью дерзкого эксперимента. Пусть и очень рискованного, даже непризнанного научным сообществом, но, тем не менее, весьма удачного. И, в результате, получается уже не собака Шарик, а целый Полиграф Полиграфович, который осознает себя, как человеческую единицу, предназначенную для карьерного роста. Ну, а то, что он там потом вытворяет, так это же свойственно как раз нашей народной массе: пить и непотребно себя вести. Многие наши пролетарии только так жить и умеют в свободное от работы время. Конечно, дальше у Булгакова настоящая крамола получается, слишком злая какая-то сатира на нашу власть. Дескать, если дорвался человек до начальственной должности, хотя бы самой маленькой, то стремится он непременно душить других, подобных себе раннему, как Шариков стал душить тех котов и бездомных собак. Что же касается Швондера, то он просто дурак, который упивается своей маленькой властью председателя домкома и не понимает, что такие, как Шариков, способны смести таких, как Швондер. То есть Швондер — это наш бюрократ, который тормозит развитие общества. А Шариков — это развивающийся образ, устремленный в будущее. Он еще не сознательный строитель коммунизма, но уже и не животное.

Я тоже высказал свое мнение:

— Есть и другая трактовка, что Булгаков через своих героев смеется над самой идеей социального равенства, братства трудящихся и всеобщей справедливости. И Шариков, как ты правильно заметил, выступает некой пародией на пролетариат, который, якобы, сам по себе мерзкий, безнравственный и эгоистичный. Да еще и тот донор, Чугункин, кажется, из органов которого, пришитых собаке после его смерти, Шариков и получился, уголовником был при жизни. То есть, новый человек представляется автору почему-то именно выходцем с самого общественного дна. Да и финал этой повести какой-то надуманный. Плохое настроение, по-видимому, у Булгакова было, когда он эту повесть писал. Потому и прорываются в тексте все эти антисоветские мотивы.

Глеб кивнул и проговорил:

— Да, Вяча, неоднозначный, конечно, писатель этот Михаил Булгаков. Антисоветчина присутствует в его героях. В этом ты прав. Да и сложен он для понимания простому человеку. Это тебе не Максим Горький. Но, знаешь ли, тем не менее, «Дни Турбиных» спокойно ставят во МХАТе с позапрошлого года. И ничего. Даже сам Сталин ходит на эти спектакли. Я даже слышал от кого-то, что ему очень нравится.

— Так и есть, Булгаков достаточно сложен, — согласился я, подумав, что это Глеб еще даже не читал самую знаменитую книгу «Мастер и Маргарита», которая, впрочем, еще даже не написана Булгаковым, и в которой потом некоторые литературные критики усмотрят в образе Воланда самого Глеба Бокия.

Так, неспешно беседуя о литературе, мы и подъехали к Ленинским Горкам. Уже на повороте к территории лесопарка нас встретил новый пост, оборудованный в самые последние дни по распоряжению Бокия. В сущности, это пока был всего лишь небольшой бревенчатый сруб, похожий на дачную баньку, но уже под крышей и с железной печкой внутри, которая выпускала сизый дым в безветренную морозную атмосферу почти вертикально. Дня за три, наверное, построили этот домишко на пустом месте возле самой дороги. Тут же, на противоположной стороне шоссе, поставили и деревянную караульную будку.

Между караульной будкой и постовым домиком проезд перегораживал временный шлагбаум, сделанный из обыкновенной длинной доски, пробитой насквозь толстым длинным гвоздем сквозь основание в виде кола, вбитого в мерзлый грунт, и опирающейся оконечностью на козлы по другую сторону. Это хлипкое препятствие бойцы в серых шинелях и буденовках, стоящие с винтовками в карауле, один — в будке, а другой — у входа в домик, похожий на баню, должны были поднимать и опускать вручную. А вокруг в обе стороны от поста вовсю шло строительство длинного забора высотой метра два тоже из досок, которые приколачивали молотками к столбам из бревен. Увидев наш кортеж, а после покушения на Менжинского было решено всем главным руководителям ОГПУ передвигаться только на двух автомобилях и с усиленной охраной, вооруженной автоматами, бойцы навалились на противоположное плечо рычага импровизированного шлагбаума, подняв его. А, когда мы проехали, препятствие тут же опустили на место.

— Они что же, всех вот так сразу пропускают без проверки документов? — удивился я.

— Нет, просто я о нашем прибытии предупредил их командира, сообщил номера транспортных средств. Ну, а он проинструктировал караул. Здесь же у нас будет размещаться круглосуточный штаб охраны внешнего периметра. И телефонную линию мы провели первым делом, пока избушка строилась, — объяснил Глеб.

— Ты лучше бы колючую проволоку протянул, да пулеметные вышки с прожекторами поставил в пределах прямой видимости. А еще на ночь овчарок выпускал бы, чем городить вот такой дачный заборишко, в котором любой дурак дырку запросто может проделать. Да и сгниет этот заборчик через пару лет, — заметил я.

Но, Глеб возразил:

— Так у меня нету в отделе ни пулеметов, ни прожекторов, ни столько колючей проволоки. А вот деревяшек сколько угодно, гвозди тоже есть, да и плотники имеются, как видишь. И работают они справно. За три дня этот пост соорудили.

Пока наши машины проезжали пост, я еще раз окинул взглядом строительство охранного периметра вокруг Особого политического изолятора, и сказал:

— Долго же твои плотники возиться будут. Территория лесопарка большая, и периметр многокилометровым получается. Потому надо бы привлечь к труду самих троцкистов. Небольшими группами и под охраной, конечно. Но, пусть работают, хотя бы по шесть часов в день с одним выходным на банный день. Труд, знаешь ли, облагораживает. Дарвин вот считал, что даже из обезьяны человека именно труд делает. Вот пусть троцкисты и трудятся. Нечего им вести праздное существование за казенный счет. Во-первых, пусть свое питание и содержание отрабатывают, а во-вторых, глядишь, уставать начнут, и сил поменьше будет на всякую дурную антиправительственную деятельность. Да и не только забор пусть мастерят, а берут пусть постепенно на себя заботу обо всем лесопарке. Чтобы такую территорию облагородить, надо работать, не покладая рук, постоянно. Зимой могут дорожки от снега чистить, а в теплое время пусть займутся садоводством. Сделай из них трудовой коллектив, нечего им сачковать. У тебя же есть опыт организации лагеря на Соловках. Потому я именно на тебя в этом деле надежды и возлагаю.

Глеб, вроде бы, не возражал:

— Хорошая идея, Вяча. Я постараюсь все организовать в лучшем виде. Только здесь специфика иная. Надо мне еще к ней приспособиться. На Соловках проще. Там острова с естественными водными преградами, которые ссыльным непросто преодолеть. А здесь преграды еще построить надо. Справимся, конечно, постепенно. Вопрос только во времени. Ну, и надеюсь, конечно, что ты, как самый большой начальник, все-таки выделишь моему отделу необходимые средства.

Глава 6

В усадьбе Горок царило оживление. В просторном помещении гостиной, обставленной дорогой мебелью, оказывается, ссыльные троцкисты устроили себе зал для совещаний. Комендант объекта, назначенный Бокием опытный немолодой чекист, ввел нас в курс дела, доложив о сложившемся положении. Но, он сам ничего пока не предпринимал, поскольку никаких инструкций, как обходиться с поселенцами, от руководства ОГПУ еще не поступало, кроме указаний ограничить их связь с внешним миром, никого из них не выпускать за территорию и не впускать к ним посетителей. Выяснилось, что выезд семьи Ульяновых с дачи не обошелся без скандала. Семейство вождя мирового пролетариата намеревалось прихватить с собой наиболее ценные предметы мебельной обстановки, которые, якобы, напоминали им о покойном Владимире Ильиче. Но, на защиту казенного имущества грудью встали троцкисты во главе с самим Львом Троцким.