Дорога миров (СИ) - Поляков Владимир "Цепеш". Страница 15

Смеётся Изабелла, вспоминая случившееся. Вот она, переменчивость женского настроения в известные дни. Но Ян Ольбрахт действительно порой «жёг напалмом». Желая абсолютной власти, заигрывал со шляхтой, наделяя её всё большими привилегиями. Получал взамен по факту кукиш, даже для приличия маслом не смазанный.

Использовал доходы от судоходства по Висле для того, чтобы как следует развить земледелие и скотоводство, что было абсолютно верным решением, но вместе с тем… Те самые попытки задобрить шляхту, вызвать её любовь к себе, они чуть было не закончились совсем уж плачевно. 1496 год и принятие Петроковского статута, которыйреально способен был обрушить экономическое и политическое положение Польши — что и сделал в известной мне истории наряду с ещё одной серьёзной миной, но уже не замедленного действия. Что это был за зверь такой? Скорее не зверь, а ядовитая тварина, ведь в его положениях значилось, что вводилось практически абсолютное крепостное право — прикрепление крестьян к земле — а простым людям жёстко запрещалось владеть шляхетской землёй. Последнее тупо и примитивно блокировало возможность перехода в шляхетское, то бишь благородное сословие.

С «Д» начинается дерьмо! По факту одно из значимых государств Европы нагло, никого не стесняясь, вводило у себя рабство для людей родной крови и языка, пусть и прикрываясь словами «крепостная зависимость». За подобное требовалось сразу бить по рукам… что и было сделано, пусть и несколько позже, через несколько месяцев после взятия Иерусалима и завершения «второго борджианского» Крестового похода.

Никакой агрессии, криков, угроз на всю Европу. Просто в гости к Яну Ольбрахту Ягеллончику прибыл Хуан Борджиа Льянсоль-Романи в качестве императорского посланника и родича. Прибыв же, будучи подобающим образом встречен, очень вежливо, один на один, без лишних глаз и ушей, поинтересовался у короля Польши, уж не желает ли он самоубиться, но, боясь совершить сей, по божеским законам, грех, решил переложить само исполнение процесса на войска под знамёнами Борджиа? Встретив сперва глубочайшее непонимание, Льянсоль-Романи пояснил, что рабство внутри Европы для европейцев же есть прямое оскорбление для всего рода Борджиа, особенно для составленного Кодекса Войны. Не буквы его, но духа. Да и вообще, сотворивший подобное становится духовно очень близок тем же султанам, османскому и мамлюкскому, которые хоть пока и живы, но жизнь эта так… как пламя свечи на ветру. Способна погаснуть в довольно краткий срок, если в Риме того серьёзно пожелают.

Угроза — а это была она, просто высказанная тет-а-тет и с полным пояснением причин оной — была выслушана, понята и правильно воспринята. Вскоре решения Петроковского сейма были аннулированы королевской волей.

Шляхта… До тех, которые являлись наиболее влиятельными, Ян Ольбрахт поспешил довести «крайнее неудовольствие» Борджиа, к тому же подтверждённое Святым Престолом в виде буллы «О недопустимости рабства людей европейской крови и языков, вне зависимости от названия оного». А неудовольствие Папы Александра VI выражалось вовсе не в отлучении от церкви и прочих… преодолимых проблемах. Зато яд в любых формах, а то и полноценное вторжение на земли осмелившихся игнорировать волю Рима — это всегда пожалуйста, со всей возможной щедростью и любому количеству возжелавших. Силу, тем более много раз себя показавшую, среди властителей Европы было приято уважать, а порой и серьёзно опасаться. Тут ещё и обещание, если будет серьёзное сопротивление желанию Рима не допустить сей попытки рабства для себе подобным, дать совет окружающим Польшу государствам пообкусать её с боков, а остаток, как жест доброй воли, отдать Великому князю Литовскому, Александру Ягеллончику. Тот ведь, в отличие от родича, никаких глупостей не совершал.

Было крепостное право, а вот и сплыло. Правда. несколько особо крикливых шляхтичей, видать, от великого ума попытавшихся апеллировать к другому святому престолу, Авиньонскому, да ещё вспомнивших братьев-инквизиторов… В общем, кто-то помер от яда, кого-то нашли утопленным в выгребной яме. Ну а поблизости появились листы с пояснениями, за что такие кары. Не от Борджиа. не от Ордена Храма даже. Хотя в какой-то мере тоже от Храма… Храма Бездны. А его боялись по настоящему, зная, что сей культ никого не убивает просто так, делая своими целями исключительно людей определённого рода.

Впрочем, то дела прошлые. В настоящем же Ян Ольбрахт был смирен, печален и даже полностью смирился с тем, что имеет. Боле того, всё ухудшающееся здоровье и бездетность практически стопроцентно гарантировали — в скором времени Литва и Польша окажутся под властью одного человека, Александра Ягеллончика. Тоже не фунт изюма, плюс жёнушка — любимая, что характерно — из числа Палеологов, но всё едино лучше нынешнего короля. Шляхта точно не забалует сверх допустимо разумного.

Меж тем, мысли мыслями, а основой был всё же Крым. Касаемо наиболее важных вестей из Европы, разумеется. Что я и не преминул напомнить.

— Сейчас мы и хану Менглы-Гирею внушили настоящий, нутряной страх. Ведь как мы выжгли Кефу, примерно таким же образом можем поступить и с его столицей, Бахчисараем. Просто так, чтоб неповадно было нам пакостить.

— Он, по восточному своему тупоумию, считает, что к нам, то есть к Борджиа. это никакого отношения не имеет.

— До сих пор?

В ответ на мою усмешку следует глумливый оскал Изабеллы. Оба мы знаем, что такое разного рода азиятцы и что порой самую простейшую мысль под их толстую лобную кость боевым молотом забивать следует. Неоднократно.

— М-да. Тогда подождём известий. Тех самых, с которых этот… хан ответит, готов ли менять своих на остающихся в Крыме рабов из числа представляющих для нас интерес.

— Сомневаюсь, Чезаре, — с заметным таким сожалением покачала головой Белль. — Получится только тех, кто из этой их… «знати», да ещё чьи родственники сохранили достаточно имущества и главное желания выкупить попавшего к нам. Поэтому большая часть пойдёт «гладиаторами работать», а уж сколько их вернётся после трёх выигранных боёв — нам особого дела нет.

— Зато есть дело до этих клятых людокрадов. Не поймут после показательного сожжения и разграбления городов прибрежных — следующий раз сожжём сам Бахчисарай. Ну то есть не сожжём, разумеется. Мы не «геростраты» паршивые, а в столице ханства там красивые места, кои желательно сохранить для грядущих поколений. Вот порезвимся от души, памятников архитектуры не затрагивая.

— Но не сейчас.

— Конечно же, — сразу соглашаюсь с уточнением подруги. — Пусть хан дозреет, подкоптится на вертеле в собственном соку. Вообще считаю, что к тому времени дела тут, в Новом Свете, будут закончены. Основное дело точно. А уж потом… На улучшенных то кораблях можно будет и заново сюда вернуться.

— С целью?

— Цели, они разные. Как вариант, должным образом познакомиться с империей инков. Попробовать по-хорошему, а там уж как дело пойдёт. Я человек любопытный, ты тоже ни разу не безразлична к экзотическим и красивым местам. Право слово, ну не в Индию же нам тащиться?

— А я бы не отказалась!

И смотрит так хитренько, словно испытывая мои нервы на прочность. Индия, млин. Вот только туда с туристическим визитом соваться нам и не хватало. В Европе дел предостаточно, в Новом Свете вовсе особое, ради чего можно отложить любые дела за ради главнейшей цели. Индия же… Может в дальнесрочной перспективе, но уж точно не сейчас и не в ближайшие годы.

— Поверил, да? — хихикает подруга. — Нет, Чезаре, нам там пока делать нечего. А жалею я не об отсутствии круизов в те края, а что на переговорах с тлатоани лично участвовать не смогу.

— Нельзя. Только один из нас. Страховка.

— О которой ты этому распространителю наркоты непременно поведай, — теперь Белль источала абсолютную серьёзность. — Пусть даже тени надежд не питает, что, устранив одного из нас, избавит себя от жестокой мести со стороны другого. А ещё про то, что мы уже многое знаем про перемещение между мирами и даже возвращение в тот, в котором сумели укорениться. После гибели тела, разумеется.