Дорога миров (СИ) - Поляков Владимир "Цепеш". Страница 14

— Ацтекские «коллеги». О прибытии которых для «обмена опытом» придется вежливо просить этого… Маквилмалиналли Акмапитчли, наркораспространителя поганого.

— Ничего, вежливо поулыбаемся, поговорим на самые разные темы, заодно прощупаем сильные и слабые места. Ты же понимаешь, пока не выжмем из него все имеющиеся знания, придавить эту тварину нельзя. Сдерживай естественные порывы души, родная ты моя.

— Дни такие, — чуть болезненно поморщилась Белль, ничуть не кривя душой. ты меня давно знаешь. Тогда, сейчас… и ведь ощущения такие же гадкие, как и раньше.

— Лекарства не те.

— А то я не знаю! — фыркнула страдалица, в прошлой жизни в конкретные периоды пригоршнями глотавшая разного рода гормональные и не только таблетки, чтобы снизить «букет» неприятных и болезненных ощущений.

Тут, что бы она ни говорила, тело ей досталось не такое чувствительное к женским проблемам. Травки и достижения высокоразвитой фармы — явления, как ни крути, разных порядков.

— Рим.

— Хорошо всё в Риме, — охотно перевела тему разговора подруга. — Политика, экономика, прогресс. Всё идёт своим чередом, колёса истории теперь перемалывают то, что нам нужно, а получившееся «сырьё» идёт в нужные места, используясь по заданным чётким схемам. Да Винчи и Гортенхельц наконец ухитрились создать первый нормально работающий винт. Испытали даже. На знакомом им Тибре, на опытном пароходике.

— Читал, — невольно расплываюсь в улыбке. — Значит, через несколько лет короткий промежуточный этап гребных колёс сменится на более пристойный и привычный винтовой движитель. Многие не поймут, чем это так важно, но мы…

— Мы да, поймём.

Недолгое молчание, во время которого каждый из нс задумался о своём. Что там творилось в голове Алисы-Изабеллы, я даже гадать не собирался. Женщина, причём очень экстравагантная — это сама по себе тайна, завёрнутая в загадку. Даже она, даже для меня, знающего её вроде бы от и до. Мои же мысли скользнули в сторону того, не сильно ли мы ослабили собственные ресурсы, перекачивая в Новый Свет то, что до поры должно было укреплять положение в Европе. И сразу же отбросил эти необоснованные тревоги. Разрыв в техническом прогрессе между нами и даже союзниками, не говоря уж о находящихся в Европе и особенно вне европейских земель врагах, он всё ширился. По факту, империя под знамёнами Борджиа становилась тараном, сокрушающим одну преграду за другой на пути как технического, так и ментального прогресса. Другие, даже понимающие важность всего этого и старающиеся пристроиться в кильватер, всё равно опаздывали. К счастью для нас.

— Крым, — добавила Изабелла ещё одну грань из числа важного. — Помнишь, как ещё до нашего сюда отъезда властители польский и литовский, два родственничка, плакались, что от крымского хана одни убытки и разорения, в том числе из-за угнанных в рабство людей. Тогда решили, что воевать с этим гнойным прыщом пока рано, а вот наказать как следует давно пора. Мне понравилось!

Ещё бы ей не понравилось! Решение то было каким? Как следует собраться с силами и ударить ракетами с кораблей, да по всем прибрежным городам-крепостям ханства, после чего высадкой десантов окончательно устроить то, «что Содом не делал со своей Гоморрою» в пределах досягаемости. Сказано — сделано. Пускай пришлось малость подождать, заодно усыпляя бдительность кое-что пронюхавших крымчаков. А когда те подуспокоились, вот тогда весьма сильная и несущая на себе большое количество пушек, ракетных станков и, конечно, боеприпасов к оным эскадра двинулась в сторону Крыма. Командовал ей аж сам адмирал Гарсия де Лима, глава всего имперского флота. Символ, куда без него. В том смысле, что его присутствием Рим показывал — уймитесь, уроды, со своей ловлей рабов европейской крови, иначе раздавим, словно выползшего из-под ковра таракана.

Основной удар был по четырём направлениям, но главным среди оных всё едино был город-порт Кефе — основной центр работорговли. Кефе, она же Кафа — воистину проклятое место, куда свозили захваченных в набегах обращённых в рабство с целью последующей перепродажи и вывоза морем в… Раньше, понятное дело, в Османскую империю с Мамлюкским султанатом, но после того, как Черное море перестало быть удобным местом для кораблей мусульманских стран, возить морем рабов было смертельно опасно. Однако привычка, она и есть привычка, потому рынок рабов в Кефе всё так же процветал. До того момента, как в пределах пушечно-ракетных залпов появились корабли под флагами Борджиа и вымпелом Гарсия де Лима. Часть эскадры, в то время как три другие должны были разнесли по камням Керич, Балыклаву и Кезлев.

Ракетами по тем местам, где не должно было быть обращённых в рабство литвинов, поляков, русских и иных несчастных. Более осторожная пушечная пальба по оставшимся секторам обстрела. Ну а когда всё горит, все разбегаются, преисполненные ужаса, в изобилии увидевшие, как горят не просто люди и дерево, но порой и камень стен плачет каменными же слезами… Вот тогда и приходит время для высадки десанта. Высадиться в относительно тихом месте, но всё равно будучи прикрываемыми орудиями кораблей. Оказавшись на берегу, быстро принять один из видов боевых построений, более подходящих к конкретной ситуации, после чего начать причинять «добро и справедливость» в промышленных масштабах'.

Несколько дней на четыре этих портовых города. Больше всего, аж целых пять, пришлось повозиться с Кефе, да и то по причине отлова работорговцев, массового их повешения, а также погрузке на корабли — новые, предназначенные как раз для транспортировки добычи и освобождённых пленников — всего того, что только можно было из числа действительно ценного. А потом пришла пора иных находящихся на побережье городов и городков. Кинбурн и Ак-мечеть, Инкерман и Судак, Анаба и Суджук-кале, Келенчик и Еничи. Принцип тот же самый, только там и добычи куда как меньше оказывалось, и немалая часть крымских татар с прочими ногаями уже успела улепетнуть, опасаясь оказаться в петле или просто зарубленной. Однако обстрел, особенно ракетами, всех этих укреплённых мест Крымского ханства состоялся по полной программе. Освобождение пленников, добыча — всё это было важно и нужно, окупало обычные затраты и добавляло нам. Борджиа. политического капитала. А вот разрушение по факту всей прибрежной защиты и даже инфраструктуры ханства — это куда более серьёзный сигнал, адресованный лично Менглы-Гирею.

Переводя с языка войны на понятный, ему предъявлялся жёсткий ультиматум. Раз уж он не допёр своим скудноватым мозгом после случившегося с Османской империей и Мамлюкским султанатом. А он не допёр, напротив, возомнил себя не только первым среди мусульманских властителей, но и решил, будто может, как раньше. наводить беспорядок на землях европейских государей. Перепутал реальность и приятный сон, решив, что во время двух последних Крестовых походов с ним решили не связываться из-за силы ханства, а не по причине нежелания перенапрягать свои силы.

За ошибки в делах политики принято бить. Больно и показательно, крайне желательно ещё и с солидной долей демонстративного унижения. Вот боль и унижение Менглы-Гирей и хлебнул полной ложкой. Плюс пара десятков тысяч освобождённых рабов. Плюс немалое число пойманных уже татар с ногаями и прочими обитателями ханства, которые должны были стать обменным фондом. Не выкупным за золото или серебро, а в обмен на пленников-европейцев, включая туда и гаремных жён. А не выкупят… «Гладиаторские бои» в империи работают до сих пор, делая из новобранцев тех, чей клинок в реальной, пусть и контролируемой схватке испил крови врага. С какой стороны ни глянь — всё едино польза имеется.

— Александр Ягеллончик и Ян Ольбрахт Ягеллончик довольны, — констатировала очевидное Белль. — Правда последнего то и дело приходиться бить по шаловливым ручонкам. Вот что за король, раз то и дело сам себе из пистоля в ногу выстрелить пытается. Или прямо в яйца… может уже выстрелил, раз до сих пор нет ни жены, ни детей.

— Беда этого поляка в том, что он много чего хочет, разумно начинает, но потом чрезмерно увлекается и обнаруживает, что в казне мыши пищат, а придворные со знатной шляхтой волками на него смотрят. Про обычный народ и говорить нечего — в Польше ему тяжко живётся. И было бы ещё тяжелее, не получи он по своей дурной голове из Рима. Словами, к счастью, не стал доводить дело до совсем полного абсурда.