Проклятие королей - Грегори Филиппа. Страница 14

Миледи прекрасно понимает, что ее сын удержит Англию лишь в том случае, если сможет в любой миг выставить армию, а армии опустошают казну. Они с сыном постоянно работают на военную кубышку, собирают средства против восстания, которого боятся.

Миледи быстрым движением манит меня к себе, и ее дамы тактично поднимаются со своих мест и отходят, чтобы мы могли поговорить наедине.

– Вы были в замке Ладлоу с юной парой, принцем и принцессой? – спрашивает Миледи без долгих вступлений.

– Да.

– Вы обедали с ними каждый день?

– Почти каждый, меня не было в замке, когда они прибыли, но после я жила с ними.

– Вы видели их вместе, как мужа и жену.

Я с внезапным холодом понимаю, что не знаю, к чему клонит Миледи, и что она ни о чем не говорит просто так.

– Конечно.

– И вы никогда не видели ничего, что позволило бы вам предположить, что они не женаты и в помыслах, и на словах, и на деле.

Я колеблюсь.

– Я каждый вечер обедала с ними в большом зале. Я видела их на людях. На людях они казались любящей молодой парой, – говорю я.

Она молчит, ее взгляд, направленный мне в лицо, тверд, как кулак.

– Они были обвенчаны и делили ложе, – решительно произносит она. – Сомнений нет.

Я думаю об Артуре, который добился от принцессы обещания, данного умирающему, что она снова выйдет замуж и станет королевой Англии. Думаю, что такова была его воля и его задумка. Вспоминаю, что сделала бы ради него что угодно, и понимаю, что по-прежнему сделаю для него все.

– Конечно, я не могу знать, что происходило в спальне Ее Светлости, – говорю я. – Но она говорила мне и остальным, что брак не был завершен.

– Ах, вот как? – замечает Миледи, словно из чистого любопытства.

Я делаю глубокий вдох.

– Да.

– Зачем? – спрашивает она. – Зачем вы это говорите?

Я пытаюсь пожать плечами, но они не двигаются.

– Просто именно это я видела. И слышала.

Я пытаюсь говорить как ни в чем не бывало, но у меня перехватывает дыхание.

Миледи разворачивается ко мне с такой яростью, что я вздрагиваю при виде ее гневного лица.

– То, что вы видели! Что слышали! То, что вы придумали втроем: ее дуэнья, испанская инфанта и вы, три злые женщины, чтобы погубить мой дом и уничтожить моего сына! Я это знаю! Я знаю вас! Лучше бы она никогда сюда не приезжала! Она принесла нам только горе!

Воцаряется тишина, все смотрят на меня, в ужасе пытаясь понять, чем я так расстроила Миледи. Я падаю на колени, в ушах у меня стучит кровь.

– Простите меня, Ваша Светлость. Я ничего не сделала. Я никогда бы не стала ничего затевать против вас или вашего сына. Я не понимаю!

– Скажите мне только одно, – выплевывает она. – Вы ведь точно знаете, не так ли, что принц Артур и вдовствующая принцесса были любовниками? Вы видели безошибочные признаки того, что они делили ложе. Под вашей крышей его раз в неделю приводили к ней в спальню, разве нет? Я распорядилась об этом, и это ведь было исполнено? Или вы хотите сказать, что ослушались меня и их не сводили каждую неделю?

Я едва могу говорить.

– Ваша воля была исполнена, – шепчу я. – Разумеется, я вас послушалась. Его приводили в ее спальню каждую неделю.

– Итак, – говорит она, несколько успокоившись. – Итак. Это вы готовы признать. Он ходил к ней в спальню. Вы это знаете. Вы этого не отрицаете.

– Но я не могу сказать, были ли они любовниками, – говорю я.

Голос мой звучит так тихо, что я боюсь, что она меня не услышит и мне придется как-то набраться смелости и повторить сказанное.

Но слух у нее острый, она схватывает все на лету.

– Так вы на ее стороне, – произносит она. – Поддерживаете ее нелепое заявление, что ее супруг был бессилен в течение четырех месяцев брака. Хотя был молодым и здоровым, как и его жена. И она никому ничего не говорила в то время. Не жаловалась. Даже не упоминала ни о чем подобном.

Я обещала принцессе Катерине, что помогу ей, и теперь связана обещанием. Я любила Артура, я слышала, как он шептал: «Обещай!» Я стою на коленях, опустив голову, и молюсь, чтобы это испытание закончилось.

– Я не могу сказать, – повторяю я. – Она говорила, что никак не может носить дитя. Я так поняла, что они не были любовниками. Что они никогда ими не были.

Гнев Миледи прошел, кровь отливает от ее лица, его покрывает ледяная белизна, словно мать короля сейчас лишится чувств. Одна из дам делает шаг, чтобы поддержать ее, но отступает под гневным взглядом.

– Вы понимаете, что творите, Маргарет Поул? – спрашивает Миледи, и в голосе ее лед. – Вы в самом деле понимаете, что говорите?

Я сажусь на пятки, обнаруживая, что держу сложенные руки под подбородком, словно молю о пощаде. Я качаю головой:

– Простите, Ваша Светлость, я не понимаю, о чем вы.

Миледи наклоняется и шипит мне на ухо, чтобы никто больше не слышал. Она так близко, что я чувствую на щеке ее пахнущее мальвазией дыхание.

– Вы не жените свою подружку на принце Гарри, если вы этого добиваетесь. Вы укладываете эту испанскую шлюшку в постель ее свекра!

Слово «шлюшка» в устах Миледи так же поражает меня, как и высказанная ею мысль.

– Что? Ее свекра?

– Да.

– Короля?

– Моего сына, короля. – Ее голос пресекается от бессильных переживаний. – Моего сына, короля.

– Теперь он сам хочет жениться на вдовствующей принцессе?

– Разумеется, хочет! – Ее голос низко рокочет, и я чувствую жар ее гнева на своих волосах и ухе. – Потому что так ему не придется платить ей вдовье содержание, так он сохранит приданое, которое она привезла, и сможет потребовать остаток, так он поддержит союз с Испанией против нашего врага, Франции. Так он получит дешевую свадьбу с принцессой, которая уже в Лондоне, и она принесет ему нового ребенка, еще одного сына и наследника. И так, – она умолкает, тяжело дыша, как загнанная собака, – так он получит девушку для своей греховной похоти. Греховной кровосмесительной похоти. Она его соблазнила своими наглыми злыми глазами. Она его воспламенила танцами, она прохаживается с ним, шепчется, улыбается ему и приседает, когда видит, она его искушает, и она его ввергнет в ад.

– Но она помолвлена с принцем Гарри.

– Скажите ей об этом, пока она виснет на руке его отца и трется об него.

– Он не может жениться на снохе, – говорю я, озадаченная вконец.

– Дура! – бросает она. – Ему нужно лишь разрешение Папы. И он его получит, если она и дальше будет говорить, как твердит постоянно, что ее брак не был завершен. Если друзья ее поддержат, как вы сейчас. И ее ложь, – я ведь знаю, что это ложь, – толкает моего сына на грех, а мой дом к погибели. Эта ложь нас уничтожит. А вы произносите ее вместо принцессы. Вы не лучше нее. Я этого никогда не забуду. Я никогда этого не прощу. Я никогда вас не прощу!

Я молчу, пораженно глядя на нее.

– Говорите! – приказывает она. – Скажите, что она была обвенчана и делила с мужем ложе.

Я без слов качаю головой.

– Если вы не станете говорить, вам же будет хуже, – предупреждает Миледи.

Я склоняю голову. И молчу.

Я снова жду ребенка и предпочитаю остаться в Стоуртоне, пока мой муж управляет Уэльсом из Ладлоу. Он приезжает меня повидать, он доволен тем, как я забочусь о наших землях, о доме и образовании детей.

– Но с деньгами нам надо быть осмотрительнее, – напоминает он мне.

Мы вместе сидим в комнате мажордома, перед нами разложены учетные книги.

– Нужно принимать меры предосторожности, Маргарет. Когда у тебя четверо детей и пятый на подходе, надо беречь свое невеликое состояние. Им всем нужно будет место в мире, а маленькой Урсуле – хорошее приданое.

– Если бы король пожаловал вам еще немного земли, – говорю я. – Видит бог, вы хорошо ему служите. Каждый раз, как вы выносите приговор в суде, пени отправляются ему. Вы, должно быть, заработали для него тысячи фунтов и ни разу ни пенни не удержали. Не то что остальные.