Академия Весны - Левина Ксюша. Страница 4

Тут все вылизано, даже эта аллея, что ведет к крыльцу. В самом ее конце – мраморная чаша фонтана и две широкие мощеные дорожки. Налево – студенческая деревня, ее видно даже отсюда. Направо – Таннатский океан, его хорошо слышно. Все такое стерильное, будто ненастоящее. Брайт привыкла к совсем одичавшему, неряшливому Дорну, где забыли, что такое ровные дороги без ям. Она любила всей душой Аркаим, который задыхался от истеричного ритма жизни, и никому в голову не приходило драить по три раза за сезон окна, чтобы они сверкали. У всех и без этого полно дел!

Траминер будто готовится к каждому дню, он лощеный, набриолиненный, благоухающий. Древние улицы словно отстраивают заново раз в десятилетие. Даже обыкновенные кошки, бродящие по тротуарам, тут более ухоженные, чем любой дорнийский оборотень. Для истинных магов, чистокровных траминерцев, это должно быть светлое и радужное место. Для таких, как Брайт, – поле боя.

Глава вторая

Высокомерие

ВЫСОКОМЕРИЕ

Гордое и надменное поведение.

Академия имени Весны Доротеи Доминики в простонародье давно стала зваться Академией Весны или, созвучно, Академией Войны. Такие вот совершенно не связанные друг с другом слова боролись за право стоять в названии лучшего медицинского высшего учебного заведения Траминера. Любой траминерец мечтал приобщиться к студенческой жизни в подобном месте.

Если в Аркаиме был огромный выбор академий по любому направлению, то страна земляных магов за свою многовековую историю так и не построила по крайней мере пары-тройки толковых учебных заведений. До недавнего времени молодые аристократы и вовсе ничему особенно не учились, предпочитая сначала гувернеров в стенах родного дома, а потом заграничное образование, которое стало невозможным с тех пор, как началась эта негласная война иных и истинных, а траминерцам путь в тот же Аркаим стал заказан.

Потому целые толпы истинных аристократов отправляли своих чад в Академию Войны постигать никому из них не нужные медицинские науки и потом говорить, что их «сынок (дочка) скоро станет доктором!», пусть недалекий отпрыск не выдержит даже и третьего года обучения. Все эти наследники «состояний» в жизни после не прикасаются к котлам и целебным травам, не держат в руках лунный нож и знать не знают, с чем нельзя мешать мертвую воду, но образованием гордятся безмерно. Это модно. И для таких, как Брайт, совершенно непонятно.

Будучи вынужденной студенткой Академии Войны, она стоит и смотрит на черные стены вот уже три минуты, так и не решаясь сделать первый шаг и совершенно не разделяя улыбок снующих мимо студентов. Для них это праздничный день, долгожданный. А Брайт учиться тут не хотела. Ее заставили. Она ненавидит саму мысль о том, чтобы ждать тут, в тепле студенческой общаги, прятаться после комендантского часа и «не нарываться», пока отец там, в плену Ордена Пяти, который его щадить не будет.

Ветер завывает по‐осеннему остро, будто тысячи кинжалов под кожу, а Би не одета по погоде. Без пальто, в простом черном платье-толстовке до колен, колготках и грубых ботинках на шнуровке. Без шапки уже покраснели уши, а горло неприятно дерет, будто завтра начнется простуда. Но ветер не щадит, он срывает последние листья с мукатов, что растут вдоль аллеи, приближая их скорое облысение, и оттого становится еще тоскливее, словно вот-вот свинцовые тучи прорвутся и повалит обжигающе-ледяной колючий снег.

Я не увижу это весной? Надеюсь, что нет… надеюсь, что уеду сразу после первых заморозков.

Брайт замирает, прислушивается, но не оборачивается, когда со спины приближается шумная компания.

– Эй, не замерзла, красотка? – свистит какой‐то парень, поравнявшись с Брайт, и протягивает было руку к ее чемодану, чтобы помочь, но их взгляды пересекаются, и он отшатывается. – Хр… – неопределенно выдыхает он. – Простите, мэм, не знал. – И хрипло ржет, словно брехливый пес.

Откидывает с лица длинные черные кудри, проходит мимо, будто ничего и не было. Его компашка тянется следом, каждый считает нужным оглядеть несчастную новенькую с головы до ног, словно товар на витрине.

Брайт была готова к тому, что в Траминере ненавидят иных магов, то есть всех, кто не относится к магии земли, но не думала, что ситуация настолько печальна. Она родилась в Дорне, где намешано всякого, так что народ давно не смотрит на цвет глаз. Выросла в Аркаиме – самой образованной и прогрессивной стране. Траминер же – нетерпимая ко всем «не таким», бойцовая яма, где готовы разорвать любого. Тут до сих пор в почете аристократия, что вот уже несколько сотен лет тянет страну на дно. Где вообще еще остались аристократы? Это как минимум дико и попахивает нафталином.

Брайт достает темные очки с маленькими круглыми стекляшками в изящной серебряной оправе и цепляет их на нос. Выдыхает, собираясь с силами. Делает первый шаг. В конце концов, что такое полгода? Можно отсидеться в библиотеке. Должна же тут быть библиотека? Лишняя пара книжек уж точно не помешает. Факультет нейромодификаций, куда задним числом зачислили Брайт, – один из самых сложных.

Тонкая работа с мозгом, не всегда требующая вскрытия. Умелый врач-нейромодификатор может творить чудеса, а неумелый – убивать пациентов одним неловким взмахом руки. Брайт не то чтобы неинтересно попробовать себя в чем‐то новом, но уж точно не в этой стране, и даже мысль о получении знаний впервые в жизни не радует.

У крыльца стоит зеленоглазая блондинка в синем приталенном пальто и кокетливом беретике. Она радостно приветствует первокурсников:

– Добро пожаловать в Академию Весны! Мы все тут одна семья… Если вы будущие нейромодификаторы, берите розовую листовку, если ваше направление лечфак – голубая листовка! Серая – для тех, кто любит зверушек.

Она не говорит, а исполняет ведущую партию в собственной пафосной опере, и Брайт не сразу подходит к розовой стопке, чтобы взять свою листовку. Девица принимает замешательство на свой счет и улыбается.

– Первый курс? Сразу видно, обязательно попроси, чтобы к тебе приставили куратора! Я уверена, что Энг тебе поможет! – разливается соловьем блондинка и переводит взгляд куда‐то за спину Брайт, где тут же парни взрываются хохотом и согласными возгласами.

У блондинки такие насыщенно-изумрудные глаза, что, кажется, они отбрасывают тень на круглые милые щечки, и в душе Брайт ощущает слабую надежду, что все не так и плохо. Перед ней явно траминерка, причем чистокровная, истинная. И она не кажется странной или злобной. Не похожа на тех, с кем Брайт столкнулась только вчера на побережье Таннатского океана.

– Какой факультет? – Блондинка роется в пачке разноцветных листовок. – Голова или что пониже? – усмехается она.

Парень, что пытался помочь Брайт с чемоданом, делает шаг вперед.

– Этой цыпочке – к зверью! – кричит он и срывает с нее очки, а потом громко хрипло хохочет, но с изящным поклоном протягивает на вытянутой руке только что украденную вещь, будто делает величайший подарок.

– Пошел к черту. – Брайт вздрагивает от собственного голоса.

И все замирают.

Он кажется им слишком хриплым, но при этом мелодичным, как рок-баллада. Он будто песня, хоть Брайт и не поет. Им становится страшно. Каждому из них. И блондинке с листовками, и кудрявому парню, и его мерзкой компашке. И первокурсникам, что уже столпились на аллее в ожидании своих путеводителей.

У них у всех мурашки. Брайт прикрывает глаза, хватает очки с вытянутой руки, цепляет их на нос, а потом смело берет нужную листовку из стопки. Ей плевать, что они подумают. Она зла, замерзла, хочет переварить случившееся и… Ей. Плевать. Точка. Без лишних объяснений.

Блондинка холодно вскидывает бровь. На ее шее висит бейджик:

Бэли Теран

Главная староста (3к)

Факультет Лечмаг

– Раса? – требовательно спрашивает она.

Это ниже пояса. Обычно о таком не спрашивают, если речь о цивилизованном обществе, а не о поганой аристократии. Это же смешно: если расу нельзя определить с первого взгляда, потому что кому‐то вздумалось покрасить волосы или нацепить, как Брайт, черные очки, значит, на то есть причины. Это личное желание каждого – не рассказывать, кто он, – и никто не вправе требовать обратного. Брайт инстинктивно сжимает челюсти, не решаясь сейчас заговорить. Магии слишком много, она кипит в крови и угрожает каждому.