Мрачные истории, как вы любите (ЛП) - Кинг Стивен. Страница 74

Если не Элли построила ловушку, в которой я оказался, то как они могли это сделать? Большинство маленьких мальчиков — у меня был один, не забывайте — с трудом могут спланировать поход в туалет.

Я провалился в сон, думая о Донне, кричавшей за несколько минут до своего конца: "Ты так вырос! Посмотри, какой ты высокий!"

Скрип. Скрип. Скрип.

На этот раз я проснулся не в темноте, потому что не выключал свет. На этот раз скрип колеса коляски доносился не из ванной комнаты; он был где-то дальше. Мне показалось, что он был в той части дома, которую Грег с помпой называл "гостевой опочивальней". Эта опочивальня состояла из небольшой гостиной на первом этаже и винтовой лестницы, ведущей в спальню и пристроенную ванную комнату на третьем этаже.

Коляска стояла в гостевой спальне. Настоящая коляска, возможно, была всё ещё в гараже, но фантомная была столь же реальна, как и близнецы, катающие её туда-сюда с маниакальной настойчивостью.

Нехорошие мысли снова вернулись. Сначала они были тихими, но потом становились всё громче и пронзительнее, словно невидимая рука увеличивала громкость. "Посмотри на нас, покатай нас, наряди нас. Посмотри на нас, покатай нас, наряди нас! ПОСМОТРИ НА НАС, ПОКАТАЙ НАС, НАРЯДИ НАС!"

Я лежал на спине, сцепив руки на груди, закусив губу и пытаясь остановить мысли — их мысли, мои мысли. С таким же успехом я мог бы запретить закат. Другие мысли всё ещё проникали в голову — но как долго это продлится, я не знал, — и казалось, что у меня есть только три варианта действий: 1) лежать здесь и сходить с ума, пока эти назойливые мысли пожирают мой мозг; 2) спуститься и прикоснуться к коляске в гараже, что временно их успокоит; 3) противостоять близнецам. Я решил выбрать последнее.

Я подумал: "Эти детишки не смогут свести меня с ума".

И в то же время в моих мыслях было: "Покатай нас, покатай нас, повози нас, повози нас. Мы — твои, а ты принадлежишь нам".

Я встал с кровати и направился по галерее в гостевую опочивальню. На полпути скрип колеса прекратился. Я не остановился, и мысли ("покатай нас, повози нас, наряди нас, мы — твои, а ты — наш") тоже не угомонились. Я не колебался у двери, которая была приоткрыта. Если бы я остановился, чтобы подумать той частью своего разума, которая еще была способна к самостоятельному мышлению, я бы обратился в бегство. Что я собирался там делать? Понятия не имел. Велеть им идти домой, или я их выпорю? Точно не получится.

От увиденного я замер на месте. Коляска стояла посреди комнаты. Джейкоб и Джозеф лежали на гостевой кровати. Они уже не были детьми... но в то же время оставались ими. Тела под одеялом были длинными, как у взрослых мужчин, но головы, хотя и гротескно раздутые, принадлежали детям. Яд гремучих змей так раздул эти головы, что они превратились в тыквы с хэллоуинскими лицами. Их губы были чёрными. Их лбы, щеки и шеи были испещрены следами от укусов змей. Глаза были запавшими, но адски живыми и осознанными. Они ухмылялись, глядя на меня.

"Сказку на ночь! Сказку на ночь! Сказ... "

А потом они исчезли. Исчезла и коляска. В один момент близнецы были здесь, ожидая своей сказки на ночь. В следующий момент комната была пуста. Но одеяло было сбито с обеих сторон в аккуратные треугольники, хотя когда я приехал сюда из Массачусетса, кровать была идеально заправлена. Я видел это сам.

Я снова почувствовал себя, как на ходулях. На них я вошел в комнату и посмотрел на кровать, в которой лежали мальчики. Я не собирался садиться на нее, но сел, потому что отказали колени. Сердце всё ещё гулко стучало, и я слышал собственное тяжелое дыхание.

"Вот так умирают старики", — подумал я. — "Когда меня найдут (скорее всего, это будет Пит Ито), судмедэксперт заключит, что со мной случился сердечный приступ. Они не узнают, что меня до смерти запугали два мертвеца с детскими головами".

Но близнецам не понравилась бы моя смерть, не правда ли? Теперь, когда их матери не стало, я был их единственной связью с миром, в котором они хотели остаться.

Я протянул руку, коснулся одеяла и понял, что им не понравилась эта кровать. У них были свои кроватки в доме дальше по дороге. Хорошие кроватки. Их мать оставила их комнату такой, какой она была в день их смерти, сорок с лишним лет назад. Они любили именно те кроватки, и когда я буду жить там, то буду укладывать их на ночь и читать им "Винни-Пуха", как читал Тэду. Я, конечно, не буду читать им "Слов против монстров", потому что они сами были монстрами.

Когда я смог встать, то медленно побрел по галерее в свою комнату. Возможно, я не засну, но не думаю, что этой ночью услышу снова скрип колес коляски. Визит закончился.

О том, чтобы сохранить машину, в которой погиб наш сын, не было и речи. Мы бы не оставили её, даже если бы пёс не разбил её в дюжине мест, пытаясь забраться внутрь и разорвать их на куски. Эвакуатор привез её к нашему дому. Донна отказалась даже смотреть на машину. Я её не винил.

В Касл-Роке не было свалки. Ближайшая была у Андретти, в Гейтс-Фолс [147]. Я позвонил им. Они приехали, забрали "Пинто", эту машину смерти, и пропустили её через пресс. Машина превратилась в куб, пронизанный яркими швами стекла: окна, задние фонари, фары, лобовое стекло. Я сделал фотографию. Донна не стала на него смотреть.

Между нами начались споры. Она хотела, чтобы я совершал с ней еженедельные паломничества на Хармони-Хилл, где был похоронен Тэд. Я отказался от этого, как она отказалась смотреть на раздавленный куб машины смерти. Я сказал, что для меня Тэд всегда будет дома. Она сказала, что это звучит пафосно и высокопарно, но это не было правдой. Она сказала, что я боюсь идти. Боюсь, что сломаюсь, и в этом она была права. Думаю, она читала это на моём лице каждый день.

Именно она ушла от меня. Я вернулся из командировки в Бостон, а её уже не было. Осталась лишь записка. Там были обычные слова, о которых легко было догадаться: "не могу так больше... начинаю новую жизнь... нужно перевернуть страницу"... бла-бла-бла. Единственным оригинальным было то, что она нацарапала под своим именем, возможно, как запоздалую мысль: "Я всё ещё люблю тебя и ненавижу и ухожу прежде, чем ненависть возьмёт верх".

Наверное, не стоит говорить, что я чувствовал по отношению к ней то же самое.

На следующее утро, когда я ел сухой завтрак "Райс Чекс", не получая от него удовольствия, а просто заряжаясь энергией на день, мне позвонил помощник шерифа Зейн. Он сообщил, что вскрытие закончено. Алита Белл, жена Генри, мать Джейкоба и Джозефа, умерла от сердечного приступа.

— Судмедэксперт поразился, что она прожила так долго. У нее было девяносто процентов закупорки, но это еще не всё. Были обнаружены рубцы на сердце, а это значит, что она перенесла несколько инфарктов. Микроинфарктов. Он также сказал... хотя неважно.

— Нет, продолжайте. Пожалуйста.

Зейн прочистил горло.

— Он сказал, что микроинфаркты, которых можно даже не почувствовать, ухудшают когнитивные способности. Теперь понятно, почему она верила, что ее дети ещё живы.

Я подумал, а не сказать ли ему, что знаю, что ее дети живы или наполовину живы, хотя при этом у меня никогда не было сердечных приступов. Я едва не произнёс это.

— Мистер Трентон? Вик?

— Просто перевариваю всё это, — сказал я. — Это освобождает меня от участия в расследовании?

— Нет, вы всё равно должны оставаться здесь. Вы нашли тело.

— Но если это был просто сердечный приступ...

— Так оно и было. Но токсикологический отчет будет готов только через пару дней. Нужно выяснить, что было у нее в желудке. Просто доведем дело до конца.