13 ведьм (сборник) - Сенников Андрей. Страница 42
– В сенях поставь. Ну а таперича садись к столу уже!
Она уселась напротив, молча, глядя на Сергея маленькими, черными, как волчья ягода, глазками. А он, не зная, что сказать, осматривал помещение. Везде по бревенчатым стенам были прибиты широкие полки, уставленные банками с какой-то разноцветной жидкой дрянью и увешанные пучками сухой травы. В углу он заметил человеческий череп.
– Чего ты, милок? – Бабка усмехнулась, по ее бледному лицу с черными кругами под глазами побежали многочисленные морщины.
– Он… настоящий? – Сергей указал рукой в угол.
– Ась? Этот-то? Да нет, из тыквы вырезала! – Бабка-ежка заквохтала, и Сергею вспомнилась сова, виденная когда-то в зоопарке. Потом он сообразил, что хозяйка так смеется. – Чего пришел-то?
– Да вот, бабуля, меня из части за самогоном послали. Сказали, есть у вас.
– У меня-то? У меня е-есть. А чего это тебя, кажись, потрепали? Рукав-то висит. Свору повстречал, чего ли?
– Есть немного.
Бабка округлила глаза в притворном удивлении и снова заквохтала:
– «Есть немного». Гляди какой смелый!
Сергей вздохнул. Ну нет у него опыта в таких делах! На досках стола появились смятые купюры из кармана шинели.
– Вот, не знаю, на какой литраж тут хватит…
– Ты денежки-то прибери! – Бабка смотрела на него строго и пристально, а он гадал, с чего бы она так рассердилась. – Прибери-прибери. Пригодятся еще. А коли самогон нужен, так вона, дверцу справа видишь? Подь туды да возьми сам.
Сергей пожал плечами, убрал деньги и направился к маленькой двери в правой стене комнаты. За спиной он услышал голос хозяйки. Странное дело, но звук шел, казалось, совсем не с той стороны, где она сидела.
– А тебя кто послал, не тот ли рыжий, здоровый, с глазами как бельмы? У яго еще рот вечно приоткрыт, будто там отрыжка застряла.
Сергей невольно рассмеялся. Кирзыч был описан очень точно.
– И он тоже, бабуля.
Из приоткрытой двери вышел черный кот, потерся о сапог и пошел к столу. Ну да, а что он ожидал здесь увидеть? Не хватало только ворона. Дверь вела в кладовку, где по стенам мерцали разнокалиберные бутыли. Сергей вошел, продолжая слышать бабки-ежкин голос:
– Значит, он, говоришь? Ты вот что, бутыль возьми, где тряпочка черная на горлушке повязана. Нашел, чего ли?
– Нашел.
Он вернулся к столу. Бабка сидела все там же. Либо она уже села обратно, либо звук здесь гуляет как хочет. Сергей поставил бутыль на стол и снова сел на табурет. Что дальше?
– Что дальше, говоришь?
Он вздрогнул. Или он думает вслух? Очень может быть.
– А дальше, милок, вот что. Бери ты эту бутыль у мене даром, тольки за тобой – одно дельце.
Сергей даже не пытался предположить какое.
– Да не пужайся! Тебе оно не меньше нужно. Слушай меня, сынок, хорошенько. Знаешь, что таперича в казарме творится? Вот прям сейчас?
– Что?
Он уже не знал, чего ждать дальше. Все, случившееся этой ночью, напоминало дурной сон. Может, он сейчас проснется у себя на верхнем ярусе?
– А в казарме у тебя аккурат сейчас твово ровесника мужеского звания лишают.
– Как это?
– Как-как… Нешто не знаешь? Ты вот что, давай-ка выпей маво самогончику.
Сергей замотал головой, но бабка, нахмурившись, упрямо качнулась вперед:
– Пей, говорю! Тебе еще обратно иттить.
Комплекс чувств при мысли об обратном пути заставил Сергея без дальнейших уговоров выдернуть пробку из бутыли.
– Вона на полке стакан возьми.
Самогон пробирал до костей, но чувствовалось, что продукт качественный. В груди разлилось приятное тепло, а комната подернулась туманом. Зыбкое лицо бабки маячило перед ним.
– Слушай дальше. Када ты им бутылку-то принесешь, они попьют-попьют, да на тебя кинутся.
– Ой, бабуля, не трави душу, я этого и опасаюсь!
– Не трави душу, говоришь? Это ты ловко сказал.
– А откуда вы знаете, что там сейчас делается?
– Уж знаю. А еще знаю, что житья тебе осталось при таких обычаях от силы месяцок. Прибьют тебя, сынок, как есть прибьют! Могу тебе сказать и кто.
– Да уж я и сам догадаюсь! Кирзыч небось?
– Ты о том, рыжем? Не-а, другой, тот, что тебя в путь налаживал. Невзначай это выйдет, сынок.
Она замолчала. Кот забрался к ней на колени и свернулся клубком.
Придавленная собакой рука начала ныть, только это заставляло Сергея думать, что он не грезит.
– И что же, бабуля? Вы что-то от меня хотели?
– Я, милок, хочу, чтоб ты жил. Есть кое-кто, кому жить вовсе не обязательно. Но это не ты. Дела у нас с тобой такие: если сделаешь как скажу, то возьмешь самогон задаром, а не сделаешь, так я тебе и за деньги не отдам!
Час от часу не легче! Если он вернется без выпивки, Гвоздь его действительно прибьет, а заодно и Кирзыч. И не через месяц, а через час.
– Ладно, бабуля, говори свое условие.
– А условие мое будет такое. – Она нагнулась к нему совсем близко, изо рта у нее пахнуло чем-то протухшим. – Как зайдешь в казарму-то, приоткрой бутыль да плюнь туда.
Сергей думал, что сегодня уже ничему не удивится, но тут брови его непроизвольно полезли вверх.
– И все?
– Нет, милок, не все. Тряпочку черную вишь? Ее надобно сорвать да на себе спрятать. А потом над горлушком сказать кой-чего надо. Слушай и запоминай. – Ее глаза оказались возле осоловелых глаз Сергея. – Ошмионх заханха. Запоминай, говорю! Ошмионх заханха! Ошмионх заханха!
Она кричала все громче, пока у него в ушах не зазвенело, как давеча после удара Гвоздя.
– Ладно!!! – Он тоже закричал, а потом примирительно поднял ладони перед грудью. – Ладно, бабуля, ладно. Надо, так скажу. Ошм…
– Цыц! – Она так взвизгнула, что он судорожно икнул от неожиданности. – Не сейчас, дурила! В казарме. Понял, чего ли?
Он вдруг обессилел. Комната перед ним шла кругами. Все же забористый у бабки самогон.
– Понял, бабуля, понял. А теперь можно я пойду? Мне велели за час обернуться.
– Иди, милок, иди, пока ходится. Отчего ж не пойтить?
Обратную дорогу он почти не запомнил. Кажется, на пути снова были собаки. И кажется, они, вместо того чтобы кинуться на него, заскулили и убежали в лес.
Соображение вернулось к Сергею только на пороге казармы. На шухере стоял дневальный. Он изумленно посмотрел на бутыль в руках Сергея.
– Что, принес?! Ну ты даешь, зема!
В три шага Сергей проскочил мимо удивленного дневального в туалет и там молниеносно, словно управляемый дистанционно робот, откупорил бутыль и плюнул в нее. Потом он сорвал с горлышка черную ленту и, недолго думая, запихнул за передний отворот шапки. Наконец, чувствуя себя ненормальным, он охрипшим шепотом произнес:
– Ошмионх заханха!
Все вокруг колыхнулось, а перед глазами опять повисла дрожащая пелена.
Остаток ночи запомнился Сергею смутно. Он отдал Гвоздю самогон, а сержант долго хлопал его по спине и что-то возбужденно говорил. Деды пили и орали дембельские песни. А под конец обезумевшая троица пристегнула Сергея к койке, и перед ним встал Кирзыч. Сергею не было страшно, и ударов он не чувствовал, словно тело его было обложено ватой. Потом он оказался у себя, на втором ярусе. Засыпая, он устало сказал в потолок казармы:
– Да чтоб вы сдохли!
Его разбудил крик дневального:
– Подъе-ем!
Он тут же вскочил, услышав команду сержанта Гвоздева:
– Черепам, сорок пять секунд – па-адъем!
Это означало, что через сорок пять секунд он и Поздень должны были стоять возле коек, полностью экипированными для выхода на улицу. Как ни странно, Сергей оделся даже быстрее. Еще удивительнее было то, что у него ничего не болело. Неужели все и впрямь было сном?! Но почему не болят вчерашние дневные побои? Они-то всяко были!
Сергей ощупал спину. На месте ужасного «яблока» возле поясницы остался небольшой бугорок, совершенно безболезненный. Ай да самогон у бабки. Если она все же была, бабка эта. Он посмотрел на Поздня и понял, что все было. И бабка, и ее пророчества. Нельзя было сформулировать словами, что именно изменилось в лице рядового Позднеева за эту ночь, но рядом с Сергеем стоял другой человек. Вспомнилось, как расшифровывается армейское унизительное наименование «чмо»: «человек, морально опущенный». Вот только морально Поздня опустили давно. Сейчас было видно, что прошедшей ночью его опустили еще и физически.