13 ведьм (сборник) - Сенников Андрей. Страница 5

Стукнул в окно. Высунулась Буга, повела носом.

– Ну и дух. Все заблевал, еще железом насорил, падло. Ну цепляй крюк да иди сюда, я читать буду, давай оттудова, пока Костяной в коня не вошел.

Лют не помнил, как вернулся. Долго полоскал руки в лохани с ледяной водой, на которую ведьма кивнула, но отмыться так и не смог – от задубевших пальцев в белом жирном налете несло смертью. Почему в жаркой избе вода была ледяной, он даже не думал.

Ведьма глухо бубнила. Лют слышал, что она говорит, но понимал мало.

– …Нетрог сидит на звезде Торб, Сторог сидит на звезде Анамнель, Красный да Черный вьются вокруг звезды Полора, но она гаснет или погасла уже. Железная Голова сидел на звезде Земле, пока не пал…

Лют сел на пол и просто ждал. Он впал в пустой дремотный ступор. Голова раскалывалась, Буга гудела, пол вибрировал, кто-то влажно ходил в лесу за окном, порыкивал, шуршал листьями. Лют вдыхал и выдыхал, закрыв глаза.

– Людолов!

Лют дернулся, как от пощечины, мутным невидящим взглядом посмотрел в пустые глазницы ведьмы. Ну что еще от него надо, он ведь все уже сделал.

– Не берет Костяной мясо, злится. Сам мертвечина, а мертвечину не жрет.

– Так что? – тупо спросил Лют. Он уже отчаялся дождаться не то что утра, хоть какого-то результата.

– Кажись, придется пса. Жаль, я долго его… растила. – Буга замолчала и смерила Люта дырявым взглядом. – Найду себе нового. Позлее. А этот скорей дурной.

Люту все меньше хотелось знать историю пса. Дикий соблазн сбежать вполз в душу.

– Подзови его и заруби. Я тебе сухарь дам вот. Ну, ему.

Лют замотал головой. Замычал. Убийство огромного, грязного, но какого-то жалкого пса совсем не казалось похожим на охоту. А при мысли о том, что ему снова предстоит копаться в кишках, его едва не вывернуло еще раз, хотя он ощущал себя пустым и выжатым.

– Ты сказался помощником, лудина ты, ступай! У тебя ручищи и так в крови!

Отчаяние охватило Люта и сдавило, как беспомощного червя.

А если он откажется помогать ведьме, та будет вправе сделать с ним что угодно, и никакие рога, никакой заговор не спасет.

– Слушай, Буга. Можно я возьму свой пистолет.

Лют даже не добавил вопросительных интонаций. Не мог.

Линялые брови ведьмы пошли вверх, глазницы округлились, что-то там с влажным коротким шорохом разлиплось. Люта аж передернуло.

– Грязная смерть… Ну бери. Свинец?

– Свинец.

– Сойдет. – Ведьма сунула Люту замусоленный дубовый сухарь.

– Как его зовут? Как подманить-то?

– Барвин. Если он еще помнит.

Лют не стал переспрашивать, правда ли это, просто вывалился во двор.

Погода стонала, дым все так же жался к земле, только теперь сквозняками меж кольев забора его растянуло нитями, прядями, словно Зима чесала свой локон о частокол. Редкий снег летал беспорядочно. В щелях забора ветер выл, как безмозглая зверина. А может, и не ветер. Втягивая голову в кожаный ворот куртки, Лют спустился с крыльца и вытянул из поленницы пистолет, снова косясь на луну. Ее разгневанное, мутное око мигало в разрывах облаков.

– Барвин… – позвал Лют дрожащим голосом. – Барвин, Барвин!..

Сухарь крошился, крошки липли к рукам, кололи между пальцами, льняная рубаха под курткой пристала к телу, глотку саднило, воспаленные глаза ворочались со скрипом, а язык распух. Лют начинал терять ощущение себя. Когда-то в отрочестве, лет пятнадцать назад, он переболел лихорадкой, и в самую тяжелую ночь ему от заката до рассвета казалось, что он должен закрыть дверь в избу, а он никак не мог – то двери не оказывалось, то ее кто-то открывал все время с той стороны, потом он сам стал дверью и до утра промучился, потрясенный невозможностью приложить усилие к самому себе. Утром проснулся мокрый как мышь, но пошел на поправку. Глаза его с тех пор поменяли цвет с карего на травянисто-желтый, а ощущение невыносимого, ломотного, едва ли не потустороннего бреда он запомнил на всю жизнь.

Вот теперь оно возвращалось.

– Барвин!.. – Горло пересохло, голос сипел. Лют никак не мог сглотнуть, слюна кончилась.

Существо вылезло из дырявой косой хибары и, виляя опущенным хвостом, поползло к Люту. Лют, повинуясь порыву, присел.

Огромный жуткий пес подползал все ближе, едва ли не на брюхе. Лют заметил, что, если смотреть в сторону, то легко принять пса за худого, изможденного мужика: краем глаза движения казались людскими.

Барвин подполз к Люту и положил уродливую, короткомордую голову ему на колени.

Лют посмотрел ему в глаза и не увидел там ничего, кроме загнанной, забитой тоски. Тут он понял, что не так с псом.

Глаза у него на морде были человеческие.

– Ты же знаешь, что это? – онемелыми губами, невнятно, как в кошмаре, промычал Лют, поднимая пистолет.

Барвин поднял голову и согласно качнул ею.

Лют прижал дуло к виску пса, прикрыл веки, успев, однако, прочесть в зрачках воспаленных глаз облегчение.

И нажал на спуск.

Осечки не было.

Только потом он взял нож. Стараясь просто отключиться от всего. Оно не стоило никаких денег, никакой платы ловчего, но уговор с ведьмой не оставлял ему выбора, да и долг дружбы тоже.

Больше я не буду, думал Лют. Я ничего больше не буду. Я куплю мельницу на берегу озера, на лугу, подальше от леса. Заведу селезней. Просто чтобы глядеть, как они плавают. Встречу девушку. И мне ничего больше не будет нужно. Никогда. Я сломаю пистолет, расплавлю меч, сожгу дорожную одежду и никогда не буду больше ходить в лес. Не буду пытаться никому помочь и никого спасти. И никакого колдовства. Даже гадания на картах. Никогда. Ничего. Только бы выбраться отсюда. Увидеть утро без дыма, без ветвей над головой, без крови на руках.

Лют выскреб ножом нутро и принялся разрубать ребра.

Он свежевал Барвина, грея руки в крови, и бросал мясо в свою кожаную одежу – прихватить что-нибудь в доме он забыл, а сил возвращаться не было.

Потом он как-то встал, бросив нож у изрезанного тела, глянул на отражение луны в крови, связал куртку узлом и вернулся в дом.

Молча отдал сверток старухе, и та занялась им и крюком. Лют стоял столбом, он даже на пол был не в силах сесть. С рук капало.

Наконец что-то произошло, зачавкало за окном. Лют мотнул головой. Может, хоть что-то кончится в этой ночи. Или ему еще кого-то надо будет убивать?..

Я пока не дошел до края, подумал Лют. Много ли осталось?

Веревка натянулась, поползла, зашуршала по скверно ошкуренной балке. Стало холодно, в окно потянул сквозняк с запахом гнили, горечи, мускуса. На распахнутых стеклах проявились узоры, все как один похожие на закрученные рога. Сжались в испуге свечи, огонь в печи угас, только жар бегал по углям, туманясь белым пеплом.

– Держи огонь! – рявкнула Буга. – Хоть бы одну свечу!

Свечи в ответ начали гаснуть, исходя дымками.

Лют схватил огниво ледяными липкими пальцами, ударил. Раз, другой, третий, четвертый. Свеча занялась неохотно, задымила, но огонь удержала. Лют поджег от нее еще одну, и еще, первая тем временем погасла.

В окно полетел снег. Донесся низкий дрожащий рык и шорох шагов. Тяжелых, широких.

Тело девушки со связанными за спиной руками начало подниматься, петля сжалась вокруг шеи, натянулась уходящая в окно веревка.

– Теперь, если он ее через балку перетянет да в лес унесет, значит, погибла она. А если не осилит, значит, только погибель ее на себя заберет, а тело нам оставит, а тело без гибели живое.

Лют молчал.

Голые ступни оторвались от липкого стола с коротким мерзким звуком. Нагая девушка в петле под потолком выглядела едва ли не жутче всего, что Лют за сегодня видел. Голова ее свесилась набок, язык вывалился из открытого рта, но конец веревки еще держался между зубами. Лют увидел, как по языку потек дым, поднимаясь к потолку. Снег перестал влетать в избу, затхлым дохнуло в спину: течение воздуха поменялось. Свечи мигнули. Облако дыма, колеблемое сквозняком, вытянулось в окно. Лют заметил влажные блики, двинувшиеся в лесной темноте, и поспешно отвел глаза.