Одинокий волк - Пиколт Джоди Линн. Страница 32

– Эдвард? – спрашивает она. – Я Коринн Дагостино, координатор из банка донорских органов Новой Англии.

На ней зеленый свитер с вышитыми листьями, каштановые волосы коротко подстрижены неровными прядями. По иронии судьбы она напоминает мне Питера Пэна. Но здесь не страна Нетинебудет, не край вечного детства.

– Примите соболезнования по поводу вашего отца.

Я киваю. Я знаю, чего она ждет.

– Расскажите немного о нем. Чем он любил заниматься?

Не то чтобы я не ожидал подобного вопроса. Но едва ли я тот, кто может на него ответить.

– Он все время проводил на улице, – наконец говорю я. – Он изучал поведение волков, жил в стаях.

– Просто удивительно! – восхищается Коринн. – Почему он этим увлекся?

Задавал ли я ему подобный вопрос? Наверное, нет.

– Он считал, что на волков клевещут, – ответил я, вспоминая разговоры, которые вел отец с туристами, которые роились в Редмонде в летнее время. – Он хотел рассказать правду.

Коринн приставляет стул ближе.

– Похоже, он любил животных. Обычно такие люди хотят помочь и другим людям тоже.

Я провожу ладонями по лицу, неожиданно чувствуя усталость. Надоело ходить вокруг да около.

– Послушайте, в его водительском удостоверении указано, что он хотел бы стать донором органов. Именно поэтому я к вам и обратился.

Она кивает, понимая мой намек и прекращая обмен светскими любезностями.

– Я беседовала с доктором Сент-Клером, мы пересмотрели историю болезни вашего отца. Как я понимаю, травмы настолько серьезны, что он никогда не сможет вести прежний образ жизни. Но внутренние органы у него не задеты. Донорский орган после остановки сердца – настоящий подарок для страждущих больных.

– Ему будет больно?

– Нет, – обещает Коринн. – Он продолжает оставаться пациентом больницы, и его интересы – превыше всего. Вы можете быть рядом, когда его отключат от аппаратов, поддерживающих жизнедеятельность.

– Как это происходит?

– Донорство после остановки сердца отличается от изъятия донорских органов после смерти мозга. Мы начнем с проверки вашего решения, согласованного с медиками, об отключении вашего отца и его статуса как официального донора. Потом свяжемся с хирургами-трансплантологами, чтобы они выбрали время, когда следует отключить больного от аппарата искусственного поддержания жизнедеятельности и произвести изъятие органов. – Она подается вперед, ее руки зажаты между колен, она не отрывает от меня взгляда. – Могут присутствовать члены семьи. Вы будете здесь вместе с нейрохирургом вашего отца, реанимационной бригадой и медсестрами. Ему введут морфий внутривенно. На мониторе будет отслеживаться артериальное давление, и одна из медсестер перекроет вентиль, который помогает ему дышать. Без кислорода его сердце остановится. Как только его признают асистоличным – это означает, что его сердце перестанет биться, у вас будет время попрощаться, а потом мы отвезем его в операционную. Через пять минут после остановки сердца констатируют смерть и бригада врачей-трансплантологов начнет процедуру изъятия органов. Обычно после остановки сердца извлекают почки и печень, но время от времени изымают сердце и легкие.

Выглядит едва ли не жестоким обсуждать подобное буквально над лежащим без сознания отцом. Я смотрю на его лицо, на все еще свежие швы на виске.

– А что потом?

– После изъятия органов его перевезут в морг больницы. Свяжутся с любым похоронным бюро, на которое вы укажете, – объясняет Коринн. – Мы сообщим письмом, как распорядились донорскими органами вашего отца. Мы не разглашаем имен, но семьям обычно помогает, когда они узнают, что дар донора изменил чьи-то жизни.

Если бы я взглянул в глаза человеку, получившему роговицы моего отца, продолжал бы я чувствовать, что не соответствую его требованиям?

– Но вы должны знать кое-что еще, Эдвард, – добавляет она. – Донорство после остановки сердца – не такая апробированная процедура, как после смерти мозга. В двадцати пяти процентах случаев больные не становятся донорами.

– Почему?

– Потому что существует вероятность того, что больной во временной промежуток, необходимый для изъятия органов, не станет асистоличным. Случается, что после отключения от аппарата сердце его продолжает неравномерно биться. Это называется «агональное дыхание». И все это время сердце больного бьется. Если это происходит больше часа, процедуру изъятия органов отменяют, потому что органы становятся нежизнеспособными.

– И что произойдет с отцом в этом случае?

– Он умрет, – откровенно ответила она. – Может пройти часа два-три. Все это время он будет находиться под контролем. – Коринн замолкает в нерешительности. – Даже если донорство не состоялось, все равно это удивительный подарок. Вы исполняете волю отца – и это ничто не в силах изменить.

Я касаюсь лежащей поверх одеяла руки отца. Она похожа на руку манекена – восковая и прохладная.

Если я исполню его последнюю волю, смоет ли это кармическую грязь? Буду ли я прощен за то, что ненавидел его каждый раз, когда он не садился с нами обедать, прощен за то, что разрушил брак родителей, за то, что испортил жизнь Каре, за то, что сбежал?

Коринн встает.

– Уверена, вам нужно время все переосмыслить, все обсудить с сестрой, – говорит она.

Сестра возложила на меня принятие этого решения, потому что сама слишком дорожит отцом.

– Мы с сестрой уже все обговорили, – отвечаю я. – Она несовершеннолетняя. Это исключительно мое решение.

Коринн кивает.

– Если у вас больше нет вопросов, в таком случае…

– Есть, – перебиваю я. – Еще один. – Я смотрю на нее, в темноте различим только силуэт. – Как быстро это можно устроить?

Вечером я рассказываю маме о нашей беседе с Карой, говорю о том, что она больше не может жить в кошмаре, и я хочу, чтобы ее кошмар закончился. Сообщаю маме, что принял решение: позволить отцу умереть.

Только не говорю когда. Уверен, она считает, что пройдет несколько дней, прежде чем отключат систему поддержания жизнедеятельности, что у нее есть время помочь Каре привыкнуть к этой мысли, но на самом деле ждать бессмысленно. Если я поступаю так, чтобы защитить Кару, то все должно произойти быстро, пока не стало еще больнее. Недостаточно просто принять решение, необходимо довести его до конца, чтобы нечего было пересматривать, чтобы оно не рвало душу на части.

Мама обнимает меня, и я пла́чу на ее плече. Она тоже всплакнула. Хотя она и развелась с папой, но ведь когда-то она его любила. Я вижу, что она задумалась о своей жизни с отцом, наверное, поэтому и не задает лишних вопросов, на которые я не могу честно ответить. К тому времени как она опомнится и станет их задавать, все уже будет кончено.

Она идет дежурить у постели Кары, а я подписываю необходимые бумаги, звоню в похоронное бюро, телефон которого дала мне Коринн, и покидаю больницу. Но отправляюсь не в дом отца, а еду по шоссе мимо Редмонда, вдоль берега водоема, где однажды мы рыбачили.

Приходится полазить по кустам, прежде чем я нахожу заросшую тропку, по которой много лет назад вел меня отец, – тропинку, ведущую к вольеру с волками. Оказавшись в темноте, я ругаю себя за то, что не взял фонарик, так что приходится идти при свете луны. В лесу по колено снега, и я быстро промок и замерз.

Замечаю свет в вагончике на холме. Уолтер не спит. Я мог бы постучаться, рассказать о своем решении относительно отца. Может быть, мы бы открыли бутылочку и выпили за жизнь человека, который оказался для нас связующим звеном.

С другой стороны, у Уолтера вряд ли найдется выпить. Отец говорил, что волки чутко реагируют на запах, и не только на шампунь и мыло – они могут учуять, что ты ел, когда и как, даже через несколько дней. Волк чувствует страх, возбуждение, удовлетворение. Волчата рождаются глухими и слепыми, они различают только запах матери и остальных членов стаи.

Интересно, а волки знают, что я здесь, только потому, что я сын своего отца?