Безжалостные люди (ЛП) - МакЭвой Дж. ДЖ.. Страница 28

Она взяла бокал с вином и ухмыльнулась.

— Ты знаешь мое любимое вино.

— Да, — ответил я, откупоривая бутылку и не говоря ей, откуда я узнал. Ей не нужен был бокал, и она отпила прямо из бутылки, прежде чем передать ее мне. Я тоже выпил, мысленно посмеиваясь над тем, как далеко я продвинулся. Если бы это была любая другая женщина, я бы считал ее менее женственной. Но Мел это сделало только сексуальнее. Все, что она делала, делало ее еще сексуальнее.

— Какой твой любимый цвет? — спросила она, откусывая сэндвич.

— У меня его нет.

Она покачала головой, глядя на меня.

— Любимый фильм? — спросил я ее.

— «Побег из Шоушенка», — сказала она.

— Серьезно?

— Да, серьезно. А какой тогда твой? — спросила она.

— Славные парни, — сказал я, подмигивая и заставляя ее закатить свои красивые карие глаза.

— Конечно.

— Я также большой фанат комиксов.

Она оглядела меня, прежде чем кивнуть.

— Как я сразу не поняла.

— Заткнись, — сказал я, когда она засмеялась. Смех не звучал принужденно или резко, он был мягким, как звон колокольчиков на ветру.

Она вытянула ноги, и я заметил, что она все еще была в своих белых туфлях, что означало несколько вещей. Во-первых, я трахнул ее в каблуках, и это было чертовски горячо. Во-вторых, она выглядела чертовски сексуально, сидя на моей кровати голая, в одних туфлях на каблуках, и в-третьих, она почти всегда носила белые туфли. Я бы покупал ей каждый раз, когда дарил ей что-нибудь, но все же.

— Почему ты все время носишь белые туфли? Это дань итальянской моде или что-то в этом роде?

Она замерла на мгновение, прежде чем ее плечи опустились, а глаза остекленели.

— Орландо и моя мать, Авиела, часто ссорились, когда я была ребенком. Я была маленькой, но даже я понимала, что что-то не так. На людях они изображали счастливую, состоятельную пару, но на самом деле моя мама жила в другом крыле дома. Она даже проводила большую часть своего времени в Италии. Иногда, после ее ссор с моим отцом, я не видела ее неделями. Когда они были молоды и сильно любили друг в друга, мой отец не хотел терять ее, поэтому он рассказал ей о том, чем он зарабатывал на жизнь, только после того, как они поженились. — Она нахмурилась, снова отпивая из бутылки.

— Черт, — отношения в нашем мире не могли сложиться, если мы с самого начала не дали понять, кто мы такие.

— Да, — она покачала головой. — Из того, что я поняла, моя мама была хиппи. Она ненавидела насилие и, как все хиппи, протестовала. Мои бабушка и дедушка не позволили ей развестись, и поэтому она надела белые перчатки. По сути, она говорила Орландо каждый раз, когда он видел ее, что у нее чистые руки. Она сказала ему, что если он сможет прожить неделю, не убивая, она снимет их, и он сможет прикоснуться к ней. Но этого так и не произошло. Мой отец обращался к шлюхам, притворяясь, что они — это она, а она влюбилась в своего телохранителя. Однако она была беременна мной, и мой отец сказал мне, что у нее однажды случился выкидыш, когда они ещё встречались, поэтому она не хотела рисковать во второй раз. Они пытались выстоять ради меня, но Орландо в конце концов оставил попытки завоевать ее, и они согласились, чтобы я проводила каникулы с ним. Так было до авиакатастрофы.

— И поэтому ты носишь белые туфли…

— Потому что мои руки не чистые, но… — она слегка улыбнулась. — Когда я вижу их, то думаю о ней, и мне не кажется, что у меня никогда не было матери.

— Это…

— Действительно странно, я знаю. Это то, чего никто не знал обо мне, кроме Орландо, но ты спросил.

Я обхватил ладонями ее лицо.

— Это странно, но для меня это имеет смысл. Я и не подозревал, что это так много значит. Я бы не стал спрашивать.

— Нет, ты, скорее всего, узнал бы это за моей спиной, — она покачала головой. — Я бы предпочла вытащить все скелеты сейчас, пока мы оба спокойны и сексуально удовлетворены.

Я ухмыльнулся на это.

— Я еще не удовлетворен сексуально.

Она закатила глаза.

— Расслабься, тигр. Расскажи мне о себе.

Схватив вино, я сделал глубокий вдох, прежде чем сделать глоток. Она углубилась в свое прошлое и поделилась тем, чего не знал никто из живущих, за исключением меня. Она доверяла мне. Я должен был бы доверять ей. Я просто не знал, с чего начать.

— Тебе не нужно этого делать.

— Я хочу, Мел, — тихо сказал я. — Я хочу, и я это сделаю. Я уже давно не путешествовал так глубоко в себя.

— Что-то связанное с твоим детством? — спросила она, и я не должен был удивляться, но я был удивлен. — Я не знаю ничего, кроме того, что однажды ты был болен и мучился из-за этого.

Я начал медленно.

— У меня был близнец. Эвелин направлялась с моим братом на благотворительный вечер, когда один из людей Вэнса съехал с дороги и врезался в дерево. Водитель смог вытащить Нила, но у Эвелин начались схватки, и она не могла пошевелиться. Когда парамедики приехали и забрали ее, она уже рожала мою сестру. Но она не заплакала и даже не вздохнула, и когда они добрались до больницы, я застрял. Им пришлось тянуть, и из-за этого у меня было сломано плечо. Мое сердце и легкие еще не были полностью развиты, и я почти не плакал. Это было больше похоже на то, что я хватал ртом воздух. Они не думали, что я выживу, но я справился. Однако мой рост, вес и речь были замедлены, и вдобавок ко всему я был благословлен косолапостью.

По какой-то странной причине, хотя я и не помнил этого, я всегда чувствовал боль в плече, когда думал об этом.

— Эвелин впала в глубокую депрессию, и как бы сильно она ни любила своего ребенка, она не могла смотреть на меня, не видя свою мертвую маленькую девочку у нее на руках, поэтому она держалась подальше. Честно говоря, мои самые ранние воспоминания о ней относятся к тому моменту, когда мне было лет двенадцать. Именно мой отец проводил большую часть своего времени со мной в больнице. На протяжении многих лет он читал статьи из газеты и рассказывал мне, как важно мое будущее, пока врачи делали анализы, а я проходил лечение. Я помню, как однажды он вышел из себя перед врачами… или дважды. Тем не менее, все, что он читал и преподавал, осталось со мной. К тому времени, когда я наконец смог выписаться из больницы и пойти в школу, я был намного старше любого двенадцатилетнего ребенка. В один момент я был в больнице Святого Иоанна, а в следующий — в подготовительной школе колледжа Нортсайд с Нилом, у которого была репутация крутого парня. — Я рассмеялся над этим воспоминанием. Студенты чуть не обосрались, когда Нил разозлился на них.

— Он был капитаном футбольной команды, рестлером, играл в хоккей и другие виды спорта, которые позволяли ему уничтожать парней ради забавы. Поэтому, естественно, я смотрел на него снизу вверх, но в школе он держался от меня подальше. Я, с трясущимися ногами и всем прочим, пробовался в футбольную команду только для того, чтобы мне в спину забрасывали мячи. Тренер сжалился надо мной и сделал меня разносчиком воды. Однажды кто-то из друзей Нила столкнул меня с лестницы, прежде чем засунуть в шкафчик со своей грязной одеждой. Нил не знал, что я был там. Он просто вошел, когда его друзья мочились на мою одежду, и сказал им, чтобы они остыли, что я любимчик отца, и им придется иметь дело с моим психическим дерьмом позже. Я ничего не сказал, потому что не мог. В то утро я не принимал лекарства, и в итоге у меня случился припадок в этом чертовом шкафчике. — Мне почти хотелось смеяться, потому что это было так хреново.

— Я так сильно дрожал, что шкафчик трясся вместе со мной, и тренер нашел меня. Я оказался в больнице, а моя мама плакала и молилась за меня. Я был в коме целую неделю, и она пообещала Богу, что станет лучшей матерью, если он просто сделает меня здоровым. Они сделали анализы, дали мне наркотики. Деклан, который после смерти родителей большую часть времени проводил в одиночестве, пришел ко мне и сказал, что они сожгли дом ублюдка, который запер меня в шкафу. Мы с Нилом не совершаем путешествий по переулкам памяти. Я думаю, что мы стали ближе.