Немного о потерянном времени (СИ) - Шабанн Дора. Страница 20

Да, я иногда говорю вслух сама с собой, не только с Лизой. Так что, может, надо было о посещении психиатра раньше задуматься? Но все эти установки детства: к такому врачу идут только шизики, или «с белочкой», или буйно помешанные. И не дай бог, кто узнает, что ты туда… это же позор-позор!

Боже, мне уже тридцать три, а я вот только узнала, что психиатр, это не ужас-ужас, а вполне себе выход для находящейся на последнем издыхании матери не самого здорового ребенка.

Сейчас, пока дочка потягивается в постели спросонок, надо успеть написать отчет о самочувствии. Через неделю, если так и будет продолжаться, можно и фото приложить будет. Черные круги под глазами уже не очень заметно и морщин как будто меньше? Кажется, и цвет лица изменился. Не скажу, что оно стало более св е жее, но вроде менее пожеванное и серое.

То есть, я начинаю напоминать человека, а не зомби из фильмов про постапокалипсис.

Красота!

А вот когда мы с дочерью позавтракали и стали собираться на прогулку, началось.

Телефон зазвонил на редкость неудачно: валялся в коляске, куда я как раз укладывала Лизу. Заорал он внезапно, дочь испугалась и в крик. Что же, вот и первое серьезное испытание моей стабильности.

Я вчера писала матери, что мне нужно с ней поговорить. Видимо, она успела прибыть на работу, выпить чаю с коллегами, пожаловаться на неблагодарную дочь, которая не шлет денег уже больше года… и готова выразить все свои претензии мне.

Ничего в этой жизни не дается даром, Лада.

Помни про операцию для Лизы!

— Опять у тебя проблемы? А я говорила, что слушать надо мать и мужа! — начало вполне в духе родительницы. Да.

— Здравствуй, мама. Спасибо, что позвонила. Есть очень важный вопрос, который я хочу с тобой обсудить.

— Фу-ты, ну-ты, это что еще за тон, а?

— Мама, ставлю тебя в известность, что я продаю свою долю в бабушкиной квартире. Вика, как второй собственник жилплощади, имеет приоритетное право на приобретение моей доли. Вы готовы ее выкупить?

— Чего?

— Мама, я продаю свою часть квартиры, в которой сейчас, насколько мне известно, живет Вика со своим мужчиной.

— Какой он тебе мужчина? Это Викин муж!

— Они не регистрировали брак, поэтому он не муж, а сожитель. Я повторяю свой вопрос, мама.

Как мне осточертели эти вечные пьяные оргии в бабушкиной квартире, но Викуля же молодая, ей нужно успеть повеселиться перед тем, как заводить семью.

Неясно, почему мне обязательно было непременно сразу замуж за первого встречного, хоть и на двадцать лет старше. Тогда мать была непреклонна: иди быстро, а то падет позорище на нашу семью… Конечно, Вика, которую знают во всех пивнушках родного городка, никакого урона семейной чести не наносит.

Чем я думала раньше, когда велась на весь этот бред? Где, блин, было мое критическое мышление? Идиотка.

Выкатывала коляску из подъезда под пронзительное:

— Глупости городишь! Ты у нас теперь замужняя фифа и в столицах проживаешь, о какой твоей доле вообще можно говорить? Давно должна уже подарить сестре эти метры несчастные! Они тебе не нужны, у тебя муж вон какой.

— Мама, я продаю свою часть в квартире. И по рыночной стоимости это в настоящее время семьсот тысяч. Если вы готовы ее выкупить, то говори сейчас, у меня уже есть покупатель с деньгами. Ждать долго я не стану, — тут дашь слабину, прогнешься, все, считай, плакало и отделение от родителей, и денег однозначно не видать.

— Сдурела? Ты кем себя возомнила? Я сейчас позвоню Всеволоду, пусть вправит тебе мозги!

Да, о какой материнской любви тут говорить?

— Мама, это моя собственность и что я с ней делаю — мужа моего не касается. И как ты знаешь, Сева работает в Петербурге, а мы с Лизой живем в Новгороде. Так что? Будете выкупать мою половину?

— Мерзавка, ишь чего удумала! Денег с матери требовать! Мы не так тебя воспитывали, ты, позор моим сединам! Неблагодарная девчонка…

Мать кричит в трубку все новые и новые гадости. И мне, той, маленькой Ладе там, в глубине души, больно и обидно. Но я помню, что та «девочка Лада» давно ушла.

А осталась во мне лишь Лада Юрьевна, мать ребенка, которому срочно нужна жизненно важная платная операция, и ей на самом деле плевать на эту невоспитанную и жестокую женщину. И на ее слова.

— Я так понимаю, что денег у вас нет? Хорошо, я продаю свою долю в квартире на свое усмотрение. До свидания, мама.

— Если ты посмеешь это сделать, ты мне не дочь, Ладка, слышишь? — пошли традиционные с моих шестнадцати лет угрозы. Но как-то уже не впечатляют. Совсем.

— Да я и раньше не так чтобы ей была для тебя, мама. Всего вам хорошего.

Вот и поговорили. Теперь надо звонить тете Тоне, дочери бабушкиной подруги и нотариусу нашего захолустья. Хорошо, что мы до сих пор общаемся, и она знакома с ситуацией в семье моих родителей.

А раз я теперь им не дочь, то совершенно точно могу делать все то, что мне нужно. И, возможно, даже хочется.

А хочется мне на первый взгляд — невозможного.

Вылечить Лизу и развестись.

Да, вот так.

Глава 24

Марк Адриан

Хлопнув Руса по здоровому плечу, громко заявил:

— Пойду, у матушки твоей чаю попрошу, а вы тут поболтайте. Пора бы, не?

И вымелся в коридор, потопал, дверями в ванную похлопал, а потом тихонечко назад вернулся. Чай-то мне в любой момент нальют, а просто сидеть рядом с той, о которой столько лет мечтал, сейчас, когда вроде реально попустило — глупо. Потому как, а ну, на хрен, обратно накроет?

Хотя, валяясь недавно в госпитале, все пытался осознать и принять — а что это было столько лет? Изумлялся сам себе. Такой дебил, бл*.

Если бы на самом деле любил — не шлялся бы по девкам и не трахал кого попало. Вон, как бро бы верность хранил, потому что от прикосновения к другим тошнило. А я решил, что это любовь. Сначала романтика в соплячьем возрасте, а потом я уже знал, что это «Она» и все, дальше и не думал. Понятно же все.

Ну, мозгоправ там был категоричен — «навязчивые состояния» и все тут. Прав был, похоже.

А с ее стороны всегда были тепло, забота, нежность и поддержка. Нигде и никто мне такого не дарил. Вот меня видать и закоротило.

Вдыхать наконец-то стало легко, хоть поджившие рёбра и ключица еще болят, но открывшиеся глаза и удачно встряхнутые мозги приносят столько счастья, что срать на эту боль физическую.

С другой стороны, чего далеко уходить? Опять же: кто предупрежден, так сказать.

Закрытая инфа всяко пригодится.

Хоть чему-то меня служба научила.

Сквозь приоткрытую дверь доносился спокойный голос бро, и довольно четко. Да так внятно, что я охренел, когда разобрал, чего он там несет:

—… понимаешь же, что время пришло. Пора нам. Вот. Я верю, что мозг мой на место встал уже. Мне надо разобраться с тем прошлым, что жизнь мне всю перекроило. Не имею права тебя тянуть в это дерьмо, да и ты же сама тоже?

Хрустальный смех, такой настоящий, а не модный сейчас писк-хихиканье:

— Естественно, сама. Мы же столько лет знакомы, поэтому ты лучше меня знаешь, что я там думаю.

— И хочешь. Зай, я лучше тебя знаю, потому что мне не стремно назвать вещи своими именами. Хотя бы для тебя, — шумно выдыхает Рус.

А тут приходится напрячься, потому что Гаухар переходит на шепот внезапно:

— Да. Я по-прежнему жуткая трусиха.

— Перестань! Я мало знаю женщин, кроме материного шабаша, кто бы был более психически устойчивым и смелым. Просто признай это.

Долгое пыхтение, а после вдруг:

— Признаю, терапия успешно закончена. А еще я сошла с ума и влюбилась, — звучит почему-то резко и зло.

А бро хохочет, гад:

— Вот! Можешь же! Почему с ума-то сразу?

— Потому что только идиотка, наблюдая столько лет за тем, как могут безответно любить и себя при этом губить, поступит так же, — да, уж Бриллиантик-то на нас насмотрелась за эти годы в любых видах и состояниях.