Развод. Не жди прощения (СИ) - Роса Алиса. Страница 10

От ужаса начинает мутить. Попалась. Точнее, попала. Или даже пропала. Куда спрятаться? Оторопело озираюсь и уже понимаю, что не успею. Пячусь, в ожидании неизбежного, когда на кухне загорается свет и в дверях показывается Герман.

Полуголый. Точнее, голый. В одном полотенце. Сглатываю ком в горле, разглядывая его до неприличия сексуальное тело. Изваяния греческих атлетов проиграли бы его рельефу. Мощные плечи, четко очерченные бицепсы, кубики пресса. На загорелой коже еще блестят капли воды, мокрые волосы неряшливо зачесаны наверх.

Герман опирается о косяк и смотрит на меня взглядом, который говорит: «ну ты серьезно?» Переминаюсь с ноги на ногу. Подозреваю, выгляжу нелепо.

— Кто-то очень плохо себя вел, как я посмотрю, — Герман разминает плечи и с плотоядной улыбкой направляется ко мне.

Непроизвольно отхожу, пока не упираюсь ягодицами в широкий подоконник. Чувствую себя, будто попала в клетку с самым настоящим тигром. Красивым, страшным, почти всесильным. И сейчас он неспешно подбирается, чтобы меня съесть.

— Это не то, что вы подумали, — мямлю и качаю головой, мол, не приближайся, но понимаю, что новую попытку побега Герман мне с рук не спустит.

Вспоминаются ссоры с Тимуром. Мои аргументы заканчивались, как только он начинал распускать руки. Что со мной сделает этот Герман? Он ведь нарочно предупредил меня… Душа уходит в пятки от того, что рисует воображение.

Герман останавливается напротив меня. Так близко, что я чувствую тепло его тела. Он огромный, даже выше Тимура, возвышается надо мной мускулистой громадой. Чувствую себя крохой рядом с ним. Приходится поднять голову, чтобы смотреть в лицо, которое сейчас выражает самодовольство.

— А что происходит с девочками, которые плохо себя вели? — спрашивает Герман и ставит ладони по сторонам от моего тела.

Мучительно думаю, что ответить, но он не ждет ответа, подхватывает меня за талию и усаживает на подоконник. Встает вплотную, вынуждая меня развести ноги. Платье предательски задирается. Чувствую, что заливаюсь краской, скольжу руками по подолу, пытаясь его одернуть. Не выходит. Растерянно смотрю на Германа и сталкиваюсь с его горячим хотящим взглядом.

Он гладит меня по щеке и проводит большим пальцем по губам. По спине пробегают мурашки. Я кожей чувствую его желание, и внизу живота начинает тянуть. Это какое-то противоестественное возбуждение, но сопротивляться ему у меня не выходит. Тимур давно не смотрел на меня такими вожделеющими глазами.

Герман стискивает в кулаке волосы на затылке и слегка тянет назад, заставляя запрокинуть голову. От него невероятно вкусно пахнет. Я плавлюсь от его близости. Нет. Это неправильно. Так не должно быть. Откуда эти непрошенные ощущения? Он подавляет, но сдаваться на его милость… приятно?

Он наклоняется и целует меня. Медленно и с удовольствием. Ощущаю его язык, требовательно проникающий между зубов. Целуется он безумно классно. От возбуждения начинает кружиться голова. Не знаю, как прогнать это чувство! Я уже и не помню, когда мы с Тимуром последний раз целовались взасос. Последний год чуть ли не только в щеку.

Герман отпускает мои волосы и скользит руками по бедрам вверх, еще сильнее задирая платье. Я не готова. Я не хочу!

— Нет, Герман, — голос пищит. — Не надо.

Он как не слышит. Подняв мое платье почти до талии, он подцепляет пальцами резинку стрингов. Затем разрывает поцелуй и произносит на ухо, опаляя дыханием кожу:

— Девочек, которые плохо себя вели, Виктория, наказывают.

14.

Из его уст это звучит сексуально, а не грубо. Я ведь понимаю, что он имеет ввиду. И маленькая предательская часть меня хочет быть наказанной. Но есть другая, основная, которой претит заниматься сексом с незнакомым мужчиной в первую же встречу. К тому же… Есть внутренний стопор. Я все еще замужем и буду ощущать себя изменницей. Не хочу уподобляться Тимуру.

Герман целует меня в шею, и по коже волнами расползаются мурашки. Даже на руках. Его желание, направленное на меня, словно лазером прожигает все увеличивающуюся пробоину в моей обороне. Решительно упираю ладони в мощную грудь и пытаюсь оттолкнуть Германа, но у меня закономерно ничего не выходит.

— Я же сказала, это не то, что вы подумали, — собираю в кулак всю свою волю и стараюсь говорить твердо. — Я вышла за телефоном. Хотела маме позвонить.

Герман отлепляется, но не отходит. Всматривается мне в глаза с улыбкой, которая так и говорит: «да неужели!».

— В темноте. Ты искала свой телефон в темноте, — произносит он и показывает глазами на гаджет, который я так и сжимаю в руке. — Ну раз нашла и маме срочно нужно позвонить, сделай это.

Его коварная улыбка поднимает во мне волну трепета. Не думала, что он потребует подтверждения. Засада! Мама рано ложится. Спит давно и видит десятый сон. Не хочу ее будить и пугать. Мы давно не созванивались, и звонок от меня в такой поздний час она воспримет, как сигнал бедствия.

Нехотя поднимаю руку с телефоном. Черт. Только бы сел, пожалуйста. Только бы он умер, пока Герман тут меня зажимал! Пытаюсь разблокировать — слава Богу, не получается.

— Ну вот, он сел, Герман, — выговариваю грустным голосом. — Зарядник найдется?

Он усмехается.

— Естественно, — забирает у меня телефон и возвращает на подоконник. — Он находится в моей спальне.

Намек на то, что для этого мне придется раздеться?! Да что ж он ведет себя, как озабоченный?

— Тогда пусть мой телефон так и валяется мертвым, — выговариваю едко. — А теперь позвольте мне слезть с подоконника. Я пойду спать.

На его лице снова расплывается улыбка. На этот раз заговорщическая. Замираю в ожидании того, что он выкинет дальше. Еще одного штурма поцелуями я не выдержу.

Он несколько мгновений ничего не делает, а потом берет меня обеими руками за талию и переставляет на пол. Поспешно одергиваю платье.

— Спасибо, Герман, — язык плохо слушается, его действия меня ошарашивают в хорошем смысле. Тимур бы на его месте не внял моей просьбе. — Спите спокойно.

— И тебе пушистых снов, красавица, — мурлычет он. Кивает на дверь.

Почему мне страшно поворачиваться к нему спиной? Но выбора нет. Если я хочу уйти с этой чертовой кухни и наконец спрятаться в спальне, мне просто надо туда пойти.

Мы снова расходимся у двери, как и в прошлый раз. Опираюсь спиной о створку. Ох уж этот Герман. Надо признать, он умеет вести себя, как джентльмен, и вызывает у меня все больше вопросов и сомнений.

Прохожусь по комнате и усаживаюсь на кровать. Матрас приятно пружинит. Не удивлюсь, если он из тех, которые форму тела сохраняют или вроде того. Как назло, внезапно наваливается усталость. Я с самолета на ногах, это дает о себе знать. Невыносимо хочется прилечь, расслабить утомленное тело.

Взбиваю пушистую подушку, пристраиваю у изголовья и не раздеваясь усаживаюсь к спинке кровати. Упорно думаю о том, чтобы не уснуть. Просто придется выждать подольше, пока Герман угомонится, и я снова попробую сбежать.

Просыпаюсь внезапно и спохватываюсь, что доспала до утра. Почти сваливаюсь с кровати и добираюсь до окна, чтобы наверняка удостовериться, хотя я и так определила, что на улице светло. Серое высокое небо светлеет над карнизом крыши, солнечный свет сквозь тучи похож на расплавленное масло.

В душе разливается уныние. День. Уже не удеру. Телефон сел, и зарядить негде. И Герман наверняка дома… Не хочу выходить из комнаты, чтобы снова с ним не столкнуться. Приближаюсь к туалетному столику посмотреться в зеркало и замечаю на столешнице сложенный домиком лист бумаги. Это что, записка?!

Открываю. Действительно записка. «Привет, сладкая. Уехал по делам. Вернусь в двенадцать. Позавтракай. Чем — найдешь в холодильнике. Как вернусь, поговорим о важном».

О чем это еще? Ах да, мое бедственное положение. Накатывает досада, что я таки вырубилась ночью. Да не хочу я ничего обсуждать! И завтракать не буду. Пока его нет, надо валить.