Это лишь игра - 2 (СИ) - Шолохова Елена. Страница 37

— Привет, Лена. — Его улыбка становится чуть шире.

— Привет, Герман, — отвечаю ему, незаметно облизнув вмиг пересохшие губы.

Он смотрит так, словно касается меня взглядом, ласкает, гладит, как домашнюю кошку. И самое нелепое то, что, когда он вот так смотрит, во мне пропадает всякая решимость. Практически отключается воля. Он меня просто обезоруживает этим взглядом. И мне хочется уступить ему, забыть всё, быть любимой. Быть с ним. И оттого еще больнее вспоминать про Вику, про всё…

Ну какого черта он на меня так действует?

— Куда идешь? В институт? — интересуется Герман.

— Да, — отвечаю бездумно и тут же качаю головой. — Ой, то есть нет. На практику. В школу.

— Значит, ты сейчас учительница? Начальных классов? Ну и как? Нравится?

— Нравится, — киваю я. — Только я веду английский. В пятом классе.

— Даже так? — взметнув брови, спрашивает Герман удивленно. — Неужто ты все же прокачала свой инглиш?

— Ну, я занималась… с Олесей Владимировной, то есть она со мной. Ну и самостоятельно тоже. Если честно, я и пошла туда только из-за нее. Она здорово меня поддерживала, помогала, вдохновляла.

— Ничуть в этом не сомневаюсь, — усмехается Герман, а затем выдает мне на беглом и чистейшем английском несколько фраз, из которых я и половину слов не успеваю понять. Аудирование у меня все еще очень хромает.

Мне так неловко! Ну и учительница…

— Герман, что ты хотел? Зачем приехал? — перевожу тему, чтобы скрыть свой конфуз. Герман не стал бы, конечно, подтрунивать надо мной, но мне самой стыдно.

— Чтобы увидеть тебя, конечно же, — улыбается он, глядя на меня, чуть подщурив глаза. — Ну и спросить заодно, что хотела ты… когда мне звонила.

— Я тебе не звонила, — вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать. Я и сама не знаю, зачем соврала, причем так глупо.

— А кому же ты звонила на мой номер, Леночка? — Герман явно подшучивает надо мной. Тон у него добродушный, но говорит он со мной, как с ребенком.

А я вспыхиваю в смятении.

Выходит, Вика тогда сказала Герману про мой звонок. Черт, как же неудобно…

— Я… я уже не помню… я, наверное, случайно набрала… Извини, если у тебя из-за этого были проблемы.

Взгляд его становится серьезным и пристальным.

— У тебя что-то случилось? Какие-то неприятности?

Я терзаюсь сомнениями: сказать или нет? С одной стороны, так хочется ему довериться. Он же вон примчался с утра пораньше. И лишь для того, чтобы узнать, зачем я звонила. Это о чем-то да говорит.

А с другой стороны — что-то меня удерживает от откровений. Ведь как ни крути, но Герман — сейчас часть семьи Леонтьева. Он теперь заодно с ними. Идет к намеченной цели, спасает отца.

И если я ему сейчас всё расскажу, если попрошу помощи, то… тут всего два варианта. Либо он соглашается помогать, а значит, идет против Леонтьева и подставляет под удар своего отца. Либо он отказывает. И я даже не знаю, какой вариант хуже для меня.

Я не хочу, категорически не хочу, чтобы из-за меня у Германа все планы пошли прахом, а его отца опять посадили. Такой груз вины я просто не вывезу.

Ну а если он откажет… Его отказ будет для меня слишком болезненным ударом. Пусть я даже сто раз понимаю его мотивы. Это же все равно что снова пережить его предательство.

Нет, пусть пока всё идет своим чередом.

Да и вообще, я сама не хочу ставить Германа перед таким тяжелым выбором. Чем я тогда буду лучше его отца? Да и права не имею.

— Нет, со мной все нормально, — качаю головой. — Но я могу опоздать на первый урок.

— Тогда садись, я тебя подвезу.

Я хочу сказать ему, что дойду сама, но Герман сразу же разворачивается и идет к машине, уверенный, что никакого отказа и быть не может. Галантно распахивает дверцу и оглядывается на меня.

Поколебавшись, я все-таки сажусь к нему.

Ладно, ничего страшного не случится, если он и правда меня довезет до школы. Хотя в душе у меня чувство, будто я, как мотылек, очертя голову несусь к огню.

Герман мягко трогается, выезжает на дорогу.

— Как ты? — спрашивает снова.

— Нормально. Я же сказала.

— А звонила все-таки зачем?

Я пожимаю плечами.

— Просто поговорить.

Я смотрю вперед, на дорогу, но чувствую, как Герман впился в меня взглядом.

— О чем?

— Да ни о чем таком. Просто так…

Он несколько секунд молчит, потом неожиданно говорит:

— Я в душе был, когда ты звонила. Я потом припомнил, позже, когда пропущенные смотрел и твой увидел. Входящий. Это Вика на звонок ответила. Она вообще-то в клинике сейчас лежит. А тут вдруг заявилась. То ли отпросилась на вечер, то ли сбежала, я не спрашивал. Но когда вышел из душа, она уже там была, в комнате. Пыталась из-за чего-то поскандалить, но я особо не слушал ее и не вникал. А вчера увидел, что ты звонила, — Герман рассказывал и хмурился, а последнюю фразу произнес вдруг с улыбкой. Не с усмешкой, а именно улыбкой, нежной такой. — Сразу хотел тебе перезвонить, потом смотрю на часы — уже поздно. Еле утра дождался. Всё думал, а вдруг что-то случилось с тобой… В шесть утра подорвался сюда. Но у тебя точно всё хорошо?

— Более или менее. А ты… ты как?

Герман вместо ответа неопределенно пожимает плечами.

— А папа твой?

— За него не беспокойся. Выплывет. Суда, конечно, еще не было, но это уже формальность. Леонтьев и еще один тип, кореш его… прокурор области он, кстати… Так вот они… — Герман, скосив на меня взгляд, опять улыбается. — Ай, ладно, тебе все это неинтересно. Короче, отыграли назад, если простыми словами.

А у меня внутри всё опускается. Это же он про отца Никиты сейчас сказал.

Обидно до слез. Ну как так получилось, что мы с Германом стали не просто чужими людьми, а вообще оказались по разные стороны? Пусть даже он этого пока не знает. А что будет, когда узнает? Да и так понятно… чужая Юлька и родной отец, его свобода, его жизнь, его бизнес, в общем всё… Ну какой тут еще может быть выбор?

Герман между тем останавливается возле школы. Пока я подыскиваю слова, чтобы попрощаться, он берет меня за руку, переплетает наши пальцы, и этот жест у него получается совершенно естественным и в то же время очень интимным. Так, что меня пробирает до дрожи. Я боюсь, что это заметно и тихо говорю:

— Мне пора.

— Давай увидимся вечером?

— Зачем? — спрашиваю я, а у самой сердце так и трепещет.

Герман вместо ответа поднимает на меня взгляд, уже совсем другой взгляд — тяжелый, горящий, отчаянный. И я без слов вижу всё в его глазах. К щекам приливает горячая кровь. Я трусливо и спешно качаю головой.

— Нет, не могу вечером… — Потом буквально выстанываю: — Герман, ну зачем ты опять? Зачем опять всё это… Ты же только мучаешь нас обоих. Не надо, пожалуйста!

Я высвобождаю руку, выхожу из машины и почти бегу к школе, не оглядываясь. Потому что знаю — он смотрит.

В груди жжет. Сердце рвется наружу. Я дышу как загнанная лошадь. Едва не плачу. Но лишь прибавляю шаг…

32. Лена

Урок веду кое-как. Постоянно подглядываю в план, запинаюсь, заикаюсь. Чувствую себя двоечницей, поплывшей у доски, но никак не получается полностью сосредоточиться на уроке.

Сначала этот кошмар с Юлькой, который не идет из головы. Спасибо хоть она написала мне перед уроком сообщение, что с ней все в порядке, а то я бы совсем с ума сходила. Но зато Герман своим очередным и неожиданным появлением окончательно выбил почву из-под ног.

Один раз даже допустила грубейшую ошибку: писала примеры на доске и забыла поставить во множественном числе окончание «с». И заметила, когда уже перешла к другому упражнению. Подписала потом украдкой, но чуть не умерла со стыда.

На Олесю Владимировну, которая наблюдает за уроком с задней парты, даже смотреть боюсь. Наверняка я ее сегодня страшно разочаровала.

Хорошо хоть с классом повезло. Дети — еще маленькие и послушные. Если бы я такую оплошность совершила в своем классе, меня бы уже давно обсмеяли и опозорили.