Гений - Слаповский Алексей Иванович. Страница 68

Ну, ну, чего это я себя войной уже пугаю? – спрашивал себя Веня.

Однако чувствовал, что не только не напуган, наоборот, будет войне рад – она его сразу и моментально оправдает. Я, дескать, не как сотрудник украинской милиции действовал, а уже как представитель самостоятельной силы. Вам не нравится? Давайте обсудим на поле боя.

Светлана тоже долго не могла заснуть, переживала за Геннадия, но чувствовала себя счастливой оттого, что у нее теперь есть такая настоящая тревога и такая настоящая печаль. Она не верила, что это может плохо кончиться. Завтра поговорит с Ростиславом, тот, конечно, человек темный, мутноватый, но, когда узнает, что местная власть за пустяк схватила члена его команды, обязательно примет меры – и даже рад будет возможности показать свою настоящую власть, потешить свою гордыню, которую Светлана сразу же в нем увидела. Что ж, и плохое иногда может пойти на пользу.

Огневолосая Рита Байбуда, прилегшая рядом с сыном и глядевшая, как он спит (никогда не могла на это досыта наглядеться), думала, как она будет выстраивать отношения с Ауговым. Может, зря ей показалось, что у человека были только физические намерения, может, он влюбился в нее? Неспроста ведь сразу же обратил на нее внимание, выделил, а потом оставил при себе. Обычно такие люди работу и легкие отношения с женщинами в одном месте стараются не сочетать, вспомнила Рита житейскую мудрость. А что он слишком уж нагло полез – кто знает, возможно, от стеснительности. Ее бывший Данила, оставивший ей это чудо, Захарку-красавца, тоже был страшно закомплексованный – и именно поэтому хам, забияка, драчун. Его наносное внешнее Рита готова была терпеть ради настоящего внутреннего, хорошего, но когда это внутреннее выглядывает все реже, когда его не видно неделями и месяцами – кто же выдержит?

Наталья и Валентина решили после нервного вечера успокоиться коньяком. Выпив, беседовали о том, как теряют совесть люди, если с ними ведешь себя по-человечески. Просто садятся на шею, делают что хотят, и хамят в глаза. И, что обидно, не понимают, что тут с утра до вечера стараешься для их же пользы! Никакой благодарности нет у людей.

И еще один человек не мог сомкнуть глаз в эту ночь – Олександр Остапович Колодяжный. Он уже доложил по начальству о задуманной операции, начальство посовещалось и одобрило, обещали прислать достаточное количество людей. Правда, при этом никто не собирался приехать лично. Значит, считают предстоящие действия хоть и необходимыми, но непредсказуемыми, боятся, что придется принимать экстремальные решения. Что ж, Колодяжный все возьмет на себя. Это его шанс, его Аркольский мост. Правда, поздновато совершать первые подвиги, но лучше поздно, чем никогда.

Но и его, четко мыслящего, все-таки томило, как и других, что-то неясное. И каждый из них, раскладывая все по полкам, видел: да, вроде бы все на месте, но чего-то не хватает. И непонятно, то ли оно было, но потеряно, то ли еще не появилось, но откуда эта странная убежденность, что оно должно здесь быть, если даже нет представления – что это?

Глава 23

Добре Серьозі на рівній дорозі, за що ж мені купини да пні?

[38]

Во дворе резиденции Аугова звучала бодрая, духоподъемная музыка, а именно «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля». Весело стучали молотки, вжикали пилы, жужжали дрели: строились павильоны для собраний, для работы, для отдыха, Ростиславу захотелось соорудить нечто походно-полевое в духе великих советских строек, чтобы все пахло свежей стружкой, новизной, чтобы каждый преисполнился чувством гордости: нас не было, и этого не было, но вот мы пришли, и все переменилось. Это создает необходимый настрой.

И действительно, всем, кто приходил, слышал эту радостную музыку и видел эту бойкую работу, хотелось тут же взяться за топор, лопату или кайло, из подсознательной памяти выплывали слова «свершения», «ударный труд», «неуклонное повышение», «растущий энтузиазм», «фронт работ», а рядом с ними неожиданно появлялись и слова неприятные: «саботаж», «вредительство» и совсем уж непонятное – «волюнтаризм».

Аугов переходил от человека к человеку, от группы к группе, со всеми говорил энергично, четко, со знанием дела.

Увидев Риту, подошел к ней с улыбкой и протянул руку Она тоже неопределенно улыбнулась, подала свою. Ростислав крепко пожал ее, как товарищ товарищу сказал:

– Здравствуйте, Рита, видите – создаем условия! Заканчивайте, пожалуйста, свой список, потом обсудим в рабочем порядке. Хорошо?

– Хорошо…

– Отлично!

Ростислав еще раз тряхнул руку Риты, а сам глазами уже устремился к кому-то следующему. О том, что было вчера, – ни слова, ни намека, и Рите это понравилось. Можно спокойно работать, а там видно будет.

Светлана пришла одной из первых, Ростислав сразу же понял, что он ей зачем-то нужен, поэтому наскоро поздоровался и просил подождать, когда закончит начатые разговоры и освободится. Светлана, сев в стороне на свежеструганную скамейку, наблюдала за окружающим с удивлением и легкой иронией. Поглядывая на нее, Ростислав думал: ничего, ты мне за эту иронию еще заплатишь.

С одной группой он удалился в дом, это были самые главные люди в команде – те, кто готовил встречу того, кто должен был посетить Грежин двадцать девятого июля. Они занимались вопросами мониторинга настроений населения, внешним оформлением, подготовкой людей из народа, которые должны будут обратиться к приехавшему с бесхитростными, но достаточно острыми социальными вопросами. Они учили людей резать правду-матку, но аккуратно, наставляли – какую правду-матку можно и нужно резать, а какую не трогать.

Ростислав стал озабоченным и очень серьезным.

– Вы знаете, что происходит?

Все кивнули. На самом деле происходило много чего, они ждали продолжения, чтобы понять, о чем именно речь.

Но Аугов не так прост, он эту хитрость сразу разгадал и обратился к Альберту Шеину, моложавому сорокапятилетнему политологу, опытнейшему человеку, который принимал участие во всех президентских избирательных кампаниях, но чем-то, видимо, провинился, если его послали сюда, причем не руководителем и даже не первым помощником Аугова, а рядовым членом команды; держался он при этом с достоинством, с видом играющего тренера при молодежной команде, позиционируя себя как неформального лидера, и к нему уже многие обращались за советами.

– Что думаете по этому поводу, Альберт Иванович? – спросил Ростислав Шеина – вполне уважительно и даже с оттенком пиетета.

– Думаю, все очень серьезно. Возможно, серьезней, чем кажется.

– Почему?

Все с интересом слушали и наблюдали. Здесь много было новичков, они этот диалог воспринимали как мастер-класс на тему «победитель-ученик ставит на место побежденного, но несломленного учителя».

– Потому, – ответил Шеин, – что тут задействованы, как минимум, три фактора. Во-первых, украинские реалии, суть которых, я думаю, никому из присутствующих объяснять не надо, во-вторых, положение России относительно осей координат, возникших в так называемом мировом сообществе, в-третьих, местная специфика, неоднозначность отношения жителей к проблеме.

Присутствующие готовы были зааплодировать: блестящий ответ!

– Проблем на самом деле несколько, какую вы считаете главной? – спросил Аугов с интонацией телеведущего, который беседует с гостем программы, делая вид, что его страшно интересует мнение собеседника, но тонкая, тончайшая ирония над еще не высказанным мнением все же проскальзывает и видна самым опытным и умным зрителям.

А тут как раз зрители были квалифицированные, они оценили мастерство Ростислава и уставились на Шеина, ожидая, чем тот ответит.

Шеин был спокоен и уверен в себе.

– Ростислав, дорогой, – сказал он, закинув ногу на ногу и слегка разведя руки, как делают, когда говорят об очевидном, – главная проблема у нас всегда одна, она же забота. Жила бы страна родная, и нету других забот! – процитировал он древнюю советскую песню, процитировал как бы с долей усмешки над наивностью этих слов, но и с уважением к этой наивности, ибо шла она от сердца.