Некроскоп - Ламли Брайан. Страница 82

И все же Шукшин может что-то утаить, либо забыть, либо просто не счесть информацию достойной внимания. Вполне возможно также, что он уже работает на англичан, — тогда он ни за что не признается...

Впрочем, неважно, что он скажет. Когда он умрет, они ополоснут его тело чистой водой, вытащат из ванны, а потом... потом Драгошани продолжит допрос.

Пока Драгошани, убрав пистолет от головы Шукшина, сел к нему лицом.

— Я жду, — сказал он. — Что за дело? Шукшин сглотнул, пытаясь совладать со страхом перед этими двумя и ненавистью к их сверхъестественным способностям. Ему никогда не избавиться от ненависти к экстрасенсам, но сейчас он не должен обращать на нее внимание. Он знал, что жизнь его висит на волоске. Ему необходимо собраться с мыслями и лгать им так, как он никогда не лгал. Кое-что в его словах все же будет правдой, поэтому говорить ему следует уверенно.

— Вы знаете, что я “наблюдатель” ?

— Конечно, именно поэтому Боровиц и послал вас сюда, чтобы вы находили наших врагов и убивали. Но, судя по всему, вы добились не слишком больших успехов, — в голосе Драгошани отчетливо слышался ядовитый сарказм.

Но Шукшин и на это не обратил внимания.

— Когда я вошел сюда минуту назад, я сразу почувствовал ваше присутствие в этой комнате. Я кожей ощутил, что вы здесь, потому что вы оба — мощные экстрасенсы. Особенно вы, — он взглянул на Драгошани, — в вас заключен какой-то особенно могучий и ужасный дар. Он... он причиняет мне боль!

— Да, Боровиц говорил мне об этом, — сухо произнес Драгошани. — Мы все знаем о “наблюдателях”, Шукшин, так что не тяните время и продолжайте.

— Я не тяну время, а просто пытаюсь рассказать вам о человеке, которого собирался убить сегодня!

Драгошани обменялся взглядами с Бату. Уставившись сверху вниз на макушку Шукшина, Бату спросил:

— Вы собирались убить английского экстрасенса? Почему? Кто он?

— Таким образом я хотел снова завоевать доверие Боровица, — солгал Шукшин. — Этого человека зовут Гарри Киф. Он мой пасынок. Он получил свой дар — каким бы он ни был — в наследство от матери. Шестнадцать лет назад я ее убил... — Шукшин продолжал смотреть на Драгошани. — Она привлекала меня — и приводила в ярость! Говоря о том, что я, возможно, убийца, вы ее имели в виду? В таком случае — никаких “возможно”. Да, я убил ее! Как и все экстрасенсы, она причиняла мне боль. Ее дар сводил меня с ума!

— Она нас не интересует, — прервал его Драгошани. — Поговорим об этом Кифе.

— Именно о нем я и пытаюсь вам рассказать. Вы оба обладаете очень большой силой, и тем не менее, чтобы почувствовать ваше присутствие, мне пришлось войти в дом. Но Гарри Киф...

— Да?

Шукшин покачал головой.

— О, он совсем другое дело. Его талант... безграничен! Так что я намеревался убить его не только ради Боровица, но и ради себя самого.

Драгошани его слова заинтересовали. Он всегда успеет покончить с Шукшиным, но если все, что тот сказал о Кифе, правда, тогда ему необходимо побольше о нем узнать. К тому же, если Киф действительно работает на британскую разведку, то он одним выстрелом убьет сразу двух зайцев. Он так увлекся своими мыслями, что забыл задать Шукшину главный вопрос — работал ли тот в британском отделе экстрасенсорики? А Шукшин предпочел на эту тему не распространяться.

— Думаю, что мы сумеем помочь вам, — наконец произнес Драгошани. — Всегда хорошо, когда удается найти общий язык со старыми друзьями. — Он убрал пистолет. — Когда и каким образом вы собирались убить этого человека?

И Шукшин обо всем рассказал.

Как только Шукшин скрылся в доме, Гарри вернулся к машине и поехал вниз по склону холма по направлению к Бонниригту. Оставив машину в стороне от дороги, он пешком направился через поле к реке. Все вокруг застыло от холода и потому казалось Гарри совершенно незнакомым. Это впечатление усилилось, когда со свинцово-серого неба упали первые хлопья снега, превратив пейзаж в написанную мягкими и расплывчатыми красками картину зимней природы.

Гарри двинулся вверх по реке. Где-то там покоилась его мать, но где конкретно, он не знал. Это и послужило одной из причин его прихода сюда — он должен убедиться в том, что знает то место, где она лежит, чтобы суметь найти ее при любых обстоятельствах. Двигаясь по замерзшей реке, он мысленно обратился к ней:

— Мама! Ты слышишь меня?

Она немедленно откликнулась:

— Гарри? Это ты? Так близко!? — И тут же в голосе ее послышались беспокойство и страх за него:

— Гарри! Это случится... сейчас?

— Да, сейчас, мама. И пожалуйста, не создавай мне больше проблем, у меня их и так предостаточно. Я пришел не спорить с тобой — мне нужна твоя помощь. Я не хочу лишнего беспокойства.

— О, Гарри, Гарри! Что я могу тебе сказать? Как же мне о тебе не беспокоиться? Я же твоя мать...

— Тогда помоги мне, успокойся и не говори больше ничего. Я хочу убедиться в том, что смогу найти тебя с закрытыми глазами.

— С закрытыми глазами? Я не...

— Мама, пожалуйста!

Она замолчала, но ее беспокойство действовало ему на нервы, как шаги любимого человека, в волнении ходящего из угла в угол в маленькой комнате. Он закрыл глаза и пошел вперед, направляясь в ее сторону. Ярдов через сто, может быть, чуть больше, он почувствовал, что достиг нужного места, остановился и открыл глаза. Он стоял под высоким, нависающим над рекой берегом, толстый слой белого льда под ногами служил надгробием его матери. Теперь он знал, что сумеет ее найти.

— Я здесь, мама, — он склонился над льдом, смахнул тонкий слой снега и взглянул на зажатую в одетой в перчатку руке рукоятку складного ножа. Это была вторая причина, по которой он пришел сюда.

Как только он начал разбивать лед, мать с упреком сказала:

— Теперь я все понимаю, Гарри. Ты лгал, ты обманывал меня. Ты знал, что у тебя могут возникнуть проблемы.

— Нет, мама! Я стал намного сильнее. Но если проблемы все же возникнут... что ж, с моей стороны было бы глупо не предусмотреть любую возможность.

Возле берега лед был несколько толще. Гарри вспотел от напряжения, но ему все же удалось пробить в нем дыру около трех футов в диаметре. Он очистил прорубь от осколков льда и выпрямился. Внизу подо льдом журчала черная вода, а под водой под слоем ила...

Дело сделано, теперь Гарри необходимо идти, и как можно скорее. Медлить нельзя. К тому же снегопад усиливался, темнело, быстро наступали ранние зимние сумерки. У него еще есть время, чтобы выпить стаканчик бренди в отеле... А потом... потом наступит время, когда он разыграет свой спектакль перед Шукшиным...

— Гарри! — в последний раз донесся до него голос матери, когда он спешил через поле обратно к машине. — Гарри, я люблю тебя! Удачи тебе, сынок...

Час спустя Драгошани и Бату стояли на берегу реки ярдах в двадцати пяти-тридцати выше по течению от дома Шукшина, спрятавшись за небольшой группой сосен. Они провели там не более получаса, но успели основательно промерзнуть. Чтобы согреться. Бату размахивал руками, а Драгошани зажег очередную сигарету, и в этот момент они заметили наконец, что над дверью зажглась лампочка — Шукшин подавал им знак, что все готово к убийству. Из дома вышли двое.

Было еще не поздно, но зимний вечер был темен, почти как ночь, и если бы не луна и звезды, разглядеть что-либо было бы очень трудно. Час назад плотно закрывавшие небо облака куда-то исчезли, и снег больше не шел, но на востоке, откуда дул ветер, небо оставалось по-прежнему темным. Похоже, ночью снова начнется снегопад. Однако сейчас все вокруг освещали холодным светом звезды, а по льду струилась желтая полоса отраженного сияния восходящей луны.

Две фигуры, вышедшие из дома, направились к реке.

Драгошани, затянувшись в последний раз, отбросил сигарету и ногой втоптал ее в снег, а Бату прекратил свои упражнения. Оба неподвижно застыли в ожидании готового разыграться перед ними спектакля.