Некроскоп - Ламли Брайан. Страница 85

Он выпрямился и; подхватив валявшееся на снегу сиденье, направился к машине. В голове его прозвучал донесшийся из-за спины голос:

— До свидания, Гарри, — но это не был голос Шукшина.

— До свидания, мама, — ответил Гарри. — Спасибо тебе, я тебя люблю.

— И я всегда буду любить тебя, Гарри!

— Что? — раздался крик ужаса Шукшина. — Что это? Киф, что это? Я видел, тебе удалось разбудить и поднять ее, но...

Гарри промолчал, дав возможность ответить Мэри Киф:

— Здравствуй, Виктор! Нет, ты ошибаешься. Гарри не поднимал меня. Я поднялась сама. Во имя любви, хотя тебе это чувство совершенно незнакомо. Но теперь все позади, и я больше не сделаю этого. Теперь есть кому позаботиться о моем Гарри, поэтому я буду спокойно лежать здесь в одиночестве. Хотя, возможно, я буду уже не так одинока...

— Киф! — в ужасе закричал Шукшин вслед удалявшемуся. Гарри. — Киф! Ты же обещал мне, ты сказал, что ты единственный, кто способен говорить со мной. Но теперь она тоже говорит со мной — и она причиняет самую нестерпимую боль!

Но Гарри продолжал удаляться.

— Ну же, ну же, Виктор! — услышал он голос матери, обращавшийся к Шукшину, как к маленькому ребенку. — Так ты ничего не добьешься. Ты сказал, что хочешь покоя и тишины? О, уверяю тебя, скоро ты устанешь от покоя и тишины, Виктор!

— Киф! — голос Шукшина становился все тише и тише. — Киф, ты должен вызволить меня отсюда! Вытащи меня и скажи кому-нибудь, где найти мое тело! Только не оставляй меня здесь, наедине с нею!

— Ну что ты, Виктор! — безжалостно продолжала Мэри Киф. — Я думаю, мне доставит удовольствие поговорить с тобой. Теперь ты так близко, что это не составит никакого труда.

— Киф! Ах ты ублюдок! Вернись! О... пожалуйста... вернись!..

Но Гарри Киф упорно шел вперед.

Около половины второго дня Гарри возвратился обратно в Хартлпул. Нервы его были совершенно измотаны, поскольку покрытая снежным настом скользкая дорога большую часть пути была просто кошмарной. Сил у него практически уже не осталось — их хватило только на то, чтобы кое-как подняться по лестнице.

Вот уже восемь недель, как Бренда стала его женой, и сейчас она весело и радостно хлопотала по дому. Надо сказать, с тех пор как она после регистрации перебралась в квартиру Гарри, здесь произошли фантастические изменения. Бренда была уже на третьем месяце, и беременность явно шла ей на пользу. Гарри, когда она видела его в последний раз, тоже выглядел прекрасно, но сейчас...

Он едва успел поцеловать ее в щеку, как рухнул на кровать и тут же заснул, кажется, прежде, чем голова его коснулась подушки.

Он отсутствовал три дня. Бренда знала, что он “собирает материал” для своей новой книги, но какой именно и где, он никогда ей не рассказывал. Что ж, Гарри есть Гарри, и ей придется привыкнуть к этому. Но как можно смириться с тем, что он по возвращении выглядит так, словно провел эти три дня в концентрационном лагере!

Гарри проспал весь день, и к вечеру Бренде показалось, что у него лихорадка. Она позвонила врачу, и тот приехал около восьми часов вечера. Но Гарри спал мертвецким сном. Врач сказал, что, вероятно, у Гарри пневмония, хотя симптомы до конца не ясны. Он оставил лекарства, объяснил Бренде, как и что следует делать, и записал на бумажке свой номер телефона, сказав, что, если ночью Гарри станет хуже, Бренда должна немедленно позвонить, особенно если возникнет нарушение дыхания или начнется кашель.

Ночью Гарри хуже не стало, а утром он настолько пришел в себя, что с охотой позавтракал. После этого Гарри осторожно завел с Брендой очень странный разговор, который привел ее в смятение и показался еще более тяжким и болезненным, чем все их разговоры когда-либо прежде, даже в периоды наиболее мрачного — настроения Гарри в менее счастливые времена. Но когда он сказал, что хочет составить завещание в ее пользу или, в случае если она не сможет им воспользоваться, в пользу их будущего ребенка, Бренда громко расхохоталась и набросилась на него с упреками.

— Гарри! — Она взяла его за руки, в то время как он, опустив плечи, сидел на краю кровати. — Ну о чем ты говоришь? Я понимаю, ты подхватил какую-то инфекцию и чувствуешь себя не очень хорошо. Я знаю, стоит у тебя заболеть горлу — и ты уже считаешь, что наступил конец света. Но мы женаты всего восемь недель, а ты говоришь так, как будто к весне собираешься умереть. Да-да, и что я умру следом за тобой! Никогда не слышала подобных глупостей! Неделю назад ты плавал, занимался борьбой, катался на коньках, был полон жизни, что же вдруг так взволновало тебя?

И тогда он решил, что больше не в состоянии все от нее скрывать. Как бы то ни было, она была его женой и имела право узнать правду. Усадив Бренду рядом с собой он рассказал ей все, умолчав лишь о своем сне, о надгробных камнях, которые видел в нем, и, конечно же, о смерти Виктора Шукшина. Он сказал, что причиной его усиленных занятий спортом послужила необходимость подготовиться к возможной будущей работе, судя по всему, достаточно опасной. Ему пришлось в связи с этим упомянуть о британском отделе экстрасенсорики, но в подробности он вдаваться не стал. Достаточно, если она будет знать о том, что он не единственный человек, наделенный столь необычным даром, что таких, как он, много, что существуют за рубежом некие силы, борющиеся против свободного мира и тоже использующие подобных ему одаренных людей в своих целях. Частично будущая работа Гарри в организации заключается в том, чтобы, помешать врагам в достижении их целей. Его талант некроскопа послужит оружием против них. Так что перспективы на будущее в лучшем случае весьма... туманные... Его разговор о завещании связан в первую очередь с неуверенностью в будущем; он считает, что лучше предусмотреть любую возможность, любую неожиданность.

Рассказывая об этом Бренде, хотя и не вдаваясь в подробности, Гарри начал сомневаться в том, что поступает правильно. Возможно, он совершает ошибку, и было бы лучше, если бы Бренда ничего не знала. Он и сам не понимал, почему так поступил, — может, он доверил ей тайну, желая подготовить к... к чему именно? Или Бренда права в том, что он очень подавлен и ему необходимо разделить с кем-нибудь этот непомерный груз?

Или здесь замешано чувство вины? Перед ним открылся путь, которым он должен следовать. Погоня только началась, Шукшин стал первым, очень неуверенным, шагом по новой дороге. Нет ли у него ощущения, что своим выбором он ставит под угрозу жизнь Бренды? В эпитафии, которую он видел во сне, ничего не было сказано о связи смерти Бренды с его будущей работой. Да, она забеременела от него и вскоре должна родить, но каким образом то, что он должен будет делать, если выберет именно этот путь, может повлиять на чисто физиологический процесс рождения ребенка? И все-таки на периферии сознания неотступно преследующий внутренний голос говорил ему, что случится именно так.

Вот почему Гарри пришел к выводу, что рассказал Бренде правду в первую очередь из чувства вины, а также потому, что ему необходимо было с кем-нибудь поделиться — поведать обо всем другу. Проблема состояла лишь в том, что человека, на которого он пытался опереться, он сам же подвергал опасности, и сознание этого безмерно усиливало его чувство вины!

Эти мысли действовали на него так угнетающе, ему так сложно было до конца в них разобраться, что Гарри ощутил безмерную усталость и по окончании разговора молча откинулся на подушки, предоставив Бренде возможность самой все обдумать.

Как ни странно она восприняла его рассказ как нечто само собой разумеющееся, даже с заметным облегчением, и тут же попыталась объяснить ему, почему.

— Гарри, я, конечно, не такая умная, как ты, но я и не дурочка. Я чувствовала, что что-то не так, еще с тех самых пор, когда ты мне сказал, что пишешь новый рассказ — о некроскопе. Я чувствовала, что ты сказал мне далеко не все, но боялся раскрыться до конца. К тому же однажды в Хардене ко мне подошел мистер Ханнант и стал расспрашивать о тебе. Из разговора с ним я поняла, что он тоже считает, что с тобой происходит нечто странное...