Врата в Сатурн (СИ) - Батыршин Борис. Страница 14

Именно поэтому я каждый раз с замиранием сердца просматриваю раздел новостей — а вдруг отзвук былого кошмара снова мелькнёт на газетных страницах или с экрана телевизора? Ведь не все ещё страны этого мира присоединились к проекту «Великое Кольцо», и не все видят своё будущее не только на нашей любимой, такой тесной планете, но и вовне.

Я не раз обнаруживал в окружающем меня «новом, прекрасном мире» аналогии с ранними произведениями братьев Стругацких. И каждый раз холодел изнутри — ведь если находятся аналогии «Стажёров» — то почему бы не найтись и аналогиям «Хищных вещей века»? То что мне они на глаза не попадались, ничего совершенно не значит — в конце концов, бравый космонавт Жилин тоже понятия не имел о подобных явлениях, пока не сменил место работы…

Позже, в восьмидесятых, в некоторых повестях АБС появилось понятие так называемого «Вертикального прогресса», как метафоры выхода человечества из плоскости обыденных представлений и задач в некое новое пространство. Суть «Вертикального прогресса» была обозначена в этих произведениях весьма туманно, и даже в многочисленных интервью авторы отделывались неясными намёками, не раскрывая сути вопроса.

Уж не знаю, что на самом деле имели в виду АБС под этим понятием — может, и правда теорию о необходимости кардинальной перемены человеческой сущности для покорения Внеземелья? Я же всегда воспринимал её буквально, как стремление человечества — именно человечества, а не отдельных, сколь угодно продвинутых личностей — вверх, к звёздам. Это отчётливо перекликалось с рассуждениями Станислава Лема в его «Сумме технологии» о том, что однажды перед людьми встанет выбор: бросить силы на освоение космоса, или ограничиться околоземным пространством и бесконтрольным развитием средств связи. Как следствие — создание виртуальных реальностей (великий поляк называл эту технологию «Фантоматика» и закукливание лишней, не вписывающийся в 'Вертикальный прогресс по-западному) части человечества в компьютерные вселенные — или, если хотите, погружение в ванны с ароматическими солями и слегами…

Да, здесь ничего подобного не просматривается. Пока не просматривается. Но — повторюсь, где гарантия, что это надолго?..

Если я надеялся выкроить по пути от «Звезды КЭЦ» к «звёздному обручу» достаточно времени для дневника — то напрасно. Почти всё время я провёл в каюте девушек, успокаивая попеременно то их, то Дасю. До сих пор он попадал в невесомость всего два раза, на краткое время, понадобившееся для перелёта сначала с Земли на «Гагарин», а потом оттуда на «Звезду КЭЦ» — а тут хвостатому космонавту пришлось оказаться в условиях отсутствия силы тяжести на много часов. Кот орал, шипел, царапал руки, неосторожно протянутые к нему руки… ну, и пачкал, конечно. Винить его за эту сугубо физиологическуюреакцию на страх было невозможно; некоторое облегчение наставало лишь в краткие периоды разгона и торможения, а всё остальное время мы с Юркой-Кащеем вылавливали по всей каюте следы кошачьей паники физиологической деятельности — оказалось, они свободно проходят через решётку переноски и разлетаются по всему помещению. типа, не желающего думать ни о ком, кроме себя.

И угадайте, кому досталось от прекрасных обитательниц каюты за всё это безобразие? Разумеется, нам с Юркой– как не обеспечившим котику достойные условия содержания во время космического перелёта, а так же не приучившим заранее пушистого покорителя Внеземелья. Попытка убедить обвинительниц в том, что мы тут, собственно, ни при чём и сами познакомились с котом всего пару дней назад, ни к чему не привела, после чего я имел неосторожность предложить переселить кота из переноски в гермомешок и накрепко там запечатать, а отмыть и отчистить темницу и её узника уже на «Заре» — когда мы туда попадём, разумеется. Надо ли говорить, что предложение было с негодованием отвергнуто, а на меня было повешены ярлыки котоненавистника, живодёра и вообще, толстокожего эгоиста? Вот и рассуждайте после этого о справедливости…

Но — всё когда-нибудь заканчивается. «Тихо Браге» вышел на орбиту сближения с «обручем». Маршевые двигатели заработали на торможение, создавая хоть какое, а тяготение, и я, свалив все заботы на безответного Кащея, сбежал, сославшись на срочную необходимость приготовиться к следующему этапу нашего рейса. Состоять эта подготовка должна была из обязательного предполётного инструктажа, краткого медосмотра и облачения в специальный комбинезон, после чего следовало занять место в капсуле-кокпите «Омара». Однако этот насквозь знакомый ритуал был нарушен, опять-таки по вине французского астрофизика: он явился в служебный шлюз в весьма тревожном состоянии духа, и вместо рассуждений о необходимости предельно обращения с инопланетным артефактом, сообщил, что аппаратура, установленная на «обруче» уже в течение трёх с половиной часов фиксирует необъяснимую его активность. Проще говоря — импульсы, возникающие в плоскости «тахионного зеркала» стали продолжительнее по времени, достигая нескольких десятков миллисекунд; их вспышки теперь не просто фиксируются аппаратурой, но и видны на обзорных камерах. Динамика нарастания процессов, заявил Гарнье, такова, что можно ожидать решительно чего угодно — а потому, нужно как можно скорее поднять «обруч» на высокую орбиту, не дожидаясь, когда эти явления начнут сказываться на работе «батута» космической станции. Пока, сообщил он, все плановые переброски грузов и людей на «Звезду КЭЦ» и обратно приостановлены, но долго это продолжаться не может — повседневная нормальная жизнь станции слишком зависит от постоянного сообщения с Землёй.

Это были уже не шутки — в другое время я первый предложил бы оставить «обруч» на его нынешней орбите, пока он не уймётся, но тут тянуть было действительно нельзя. Единственное, что мог предпринять капитан «Тихо Браге» — это произвести стыковку со «звёздным обручем» буквально с ходу, не тратя времени на дополнительные исследования. И Гарнье и все остальные, включая и вашего покорного слугу, согласились с этим решением с тяжёлым сердцем — уж очень зловеще прозвучало предупреждение о том, что случиться может всё, что угодно.

— Всем, находящимся на борту, облачиться в гермокостюмы. Приказ капитана Сернана. — прозвучал в наушниках голос второго пилота. И с интервалом в несколько секунд: — Буксировщикам приготовиться к старту. Даю обратный отсчёт от десяти: «Десять… девять… восемь…»

Я подумал — признаюсь, не без некоторого злорадства — что придётся теперь Кащею переселять кота из переноски в гермомешок, поскольку распоряжение капитана относится ко всем членам экипажа, в том числе, и к хвостатым.

— два… один… ноль! — досчитал первый монгольский космонавт, и правая моя рука сама, без моего участия, толкнула вперёд обрезиненную рукоять джойстика. Мягкий толчок в спину, чернота вокруг поплыла, неторопливо вращаясь по часовой стрелке, и из-за левого обреза кокпита выплыло сияющее пятно. Солнце находилось у меня за спиной, так что блеск подсвеченного прямыми его лучами артефакта заставил меня зажмуриться и нашарить рычажки управления светофильтрами. Щёлкнуло, скрипнуло, и на верхнюю часть прозрачного кокона скользнул светофильтр — я знал, что снаружи его поверхность сияет сусальным золотом. Пятно сразу потускнело, и приобрело форму крошечной миндалины. Я подтянул к глазам бинокуляр (он, как и прочие полезные приспособления, был закреплён внутри колпака капсулы на гибких кронштейнах) и в его линзах «миндалина» превратилась в тонкое кольцо, повёрнутое ко мне примерно на сорок пять градусов — в узком просвете его центра чернела космос.

Я впервые видел «звёздный обруч», висящий в Пространстве, своими глазами, а не на пересланных с «Лагранжа» фотоснимках. На фоне звёздной пустоты он производил куда большее впечатление, нежели в кратере, торчащий из лунного грунта. Сразу видно — творение великой и мудрой цивилизации — знать бы ещё, какой…

— «Гнездо» — «Кулику первому» — ожили наушники. — Доложите дистанцию до объекта.